Читать интересную книгу Летучая мышь - Дерек Картун

— Есть у вас какие-нибудь догадки?

— Терпеть не могу догадок. Но все это не по-французски. Сложно, да и стиль не тот. Больше смахивает на советскую разведку. Эти норовят использовать побольше народу. Но у КГБ денег мало. Как и у нас, впрочем.

Он хихикнул и, снова став серьезным, постучал пальцем по блокноту:

— Попробую определить, куда вас привозили. И разузнать насчет этой самой "Луны".

— А могли бы вы показать мне досье Маршана из вашего архива?

Баум только присвистнул:

— Интересно, а ваши люди сделали бы такое для меня, случись мне попросить?

— Сделали бы, — солгал я.

Прежде чем ответить, он встал и, сняв с плиты красный эмалированный кофейник, снова наполнил наши чашки.

— Нет, этого я делать не стану. Странно даже, что вы о таком просите. Но я сам займусь этим досье и, если замечу что-то интересное, сообщу вам. Это самое большое, что я могу.

— Что вы сами думаете о Маршане? — спросил я.

— Видел его всего несколько раз, когда он заглядывал в наше управление по официальным поводам. Из всех министров, в подчинении которых мы бывали, он интересовался контрразведкой больше всех. Часто запрашивал весьма секретные сведения. Даже когда возглавлял уже другие ведомства.

— И вы ему давали?

— По минимуму. Если досье, которые он требовал, были очень уж секретными, отправляли подчищенные дубликаты. Политикам, сами знаете, доверять не следует.

— Вы ему не доверяли?

— Доказательств против него не было. И слава Богу — а то пришлось бы допрашивать его, а наше руководство никогда бы на это не пошло.

— Что, по-вашему, он делал?

— Изо всех сил разваливал нашу контору. Пытался, во всяком случае. У вас столько лет действовал Ким Филби, советский шпион — думаете, у нас ничего такого нет? И наши в средствах точно так же неразборчивы. Сам факт, что управление контрразведки подчинено политическому ведомству, делает нас весьма доступными, позволяет манипулировать контрразведкой. Я бы вывел её из-под такого начальства, но меня не спрашивают, стараюсь хотя бы её сохранить — это главное.

— И чтобы контрразведка не пострадала, готовы терпеть шпиона в кабинете министров?

Баум пристально посмотрел на меня, отхлебнул коньяку:

— Да ведь это самое простое уравнение. Предположим, в правительстве другой страны сидит ваш агент и передает вам секретную информацию, нанося вред своей стране. В основном — политического свойства информацию. Иной раз и техническую, и даже военную — о типах и численности вооружения, размещении войск и прочем. Но ведь министрам такие материалы не всегда доступны, их возможности раздобыть и скопировать секретные документы не столь уж велики. В основном они имеют дело все-таки с политикой, и документы, которыми они располагают, касаются политики. Вот эти тайны они и выдают врагу. Конечно, это плохо, но тут ничего не поделаешь. Однако это всего одна часть уравнения. Вторая его часть — разведка и контрразведка, подлинные инструменты государственной власти. Если какие-то силы из-за рубежа способны разрушить службы безопасности вашей страны, они, считайте, разрушают её государственную мощь. И открывается поистине бездна, куда лучше не заглядывать. Потому вы, британцы, и шли на такой риск, терпя у себя Филби — разведчика-предателя, а мы у себя и того пуще — видного политика Андре Маршана.

— Значит, вы уверены, что Маршан был шпионом?

— Нет. В его поведении всегда чувствовалась нерешительность, колебания какие-то. Потому он и не стал премьер-министром. Его шпионская деятельность — если он был шпионом — выполнялась под каким-то давлением, а вовсе не из политических убеждений. Может, он старался удержаться в каких-то пределах. Отнюдь не герой, конечно, — самый рядовой шпион, которого завербовали с помощью шантажа, смертельно уставший от постоянного риска и моральной нечистоплотности. В каком-то смысле он был антиподом вашему Филби — тот ведь действовал из идейных побуждений.

— Да, конечно.

— Поверьте моему опыту — если против такого человека, как Маршан, нет очевидных доказательств, то лучше оставить все, как есть, и только постараться защитить от него свои службы безопасности.

Слушая с увлечением этот урок реальной политики, я вдруг спохватился, что опаздываю на последний поезд. Мы поспешно договорились о новой встрече, и я стремглав ринулся на вокзал — едва успел. Было уже около часу ночи, когда поезд пришел на вокзал Монпарнас.

В двадцать минут второго я высадился из такси напротив дома, где жила Изабел. Улица была пустынна. Открыв ключом тяжелую входную дверь, я наощупь, не зажигая света, двинулся вверх по лестнице. От лифта к квартире Изабел ведет короткий коридор, её дверь последняя из четырех. Нашарив её в кромешной тьме, я пальцами осторожно провел по раме сверху донизу. Возле дверной петли обнаружил спичку, которую Изабел сунула в щель, уходя вместе со мной из дому. Этому научил её я, а ей никогда ничего не приходилось повторять дважды. Простой старый прием — даже если спичку обнаружат, её ведь ещё надо поместить на прежнее место, не всякий это сообразит.

Ключ легко повернулся в замке. Я прижался спиной к стене и вытянутую руку просунул в дверь, чуть-чуть приоткрыв её. Честно говоря, не знаю, чего я боялся.

Взрыв швырнул меня на пол — пластиковая бомба, должно быть, была прикреплена к стене у самой двери. За первым ужасающим грохотом последовали новые звуки — зазвенели разбитые стекла, посыпалась кусками штукатурка. Мутный белый дым пополз из квартиры, заполнил коридор. Я закашлялся и с трудом поднялся — взрыв опрокинул меня на пол. Я был оглушен, в мозгу вертелось всего одно слово: "пластик". Ну да, пластиковая бомба — их использовали сасовцы в борьбе с французскими правительственными войсками сначала в Северной Африке, потом и в самой Франции. Наверняка и здесь действовали североафриканцы — арабы…

До меня донесся слабый телефонный звонок — ах да, Изабел звонит мне в свою квартиру, как мы условились. Я перешагнул через лежавшую дверь и сквозь дым, спотыкаясь о мебель, пробрался к тому месту, где стоял телефон. Клубы холодного воздуха валили сквозь разбитое окно, мешались с дымом. Телефон оказался цел, я снял трубку. Это была она, Изабел.

— Слушай внимательно. Приезжай прямо сейчас, в твоей квартире произошел взрыв. Я смываюсь. Если, конечно, меня не задержат.

Собственный голос казался мне чужим и звучал будто издалека. Я положил трубку и выбрался в коридор. На мою удачу, там пока никого не было, но внизу уже слышались встревоженные голоса. Кто-то включил свет в подъезде. Я выскочил на площадку и стремглав кинулся вверх. В тот самый миг, когда я оказался этажом выше, одна из дверей открылась, на лестничной площадке появилась супружеская пара — оба в халатах.

— Что происходит? — этот вопрос задал я.

— Похоже на взрыв, — отозвался мужчина, — Где-то под нами.

Втроем мы спустились вниз — к тому времени вышли и соседи Изабел. К счастью, среди полуодетых людей оказались двое, одетые нормально — это делало меня менее заметным.

— Чья это квартира? — раздался голос.

— Здесь живет одна англичанка, — объяснил другой.

Сосед принес ручной фонарик, вошел сквозь проем и сразу же крикнул успокаивающе остальным:

— Тут нет никого!

Народу, между тем, прибывало.

— Что случилось? — прямо в ухо мне прокричала какая-то старуха.

— Что-то взорвалось. Газ, наверное, — постарался я её успокоить.

— Это газ взорвался, — тут же сообщила она во всеуслышание. И пошло-поехало. Двери соседних квартир были распахнуты настерж, и я услышал, как кто-то звонит в газовую инспекцию. Я вызвал лифт, спустился и увидел, как потягиваясь, из своей каморки выходит заспанная консьержка. Эти южанки готовы в любую минуту закатить хорошую, полноценную истерику.

— Che cosa succede — что случилось? — завопила она по-итальянски, почуяв неладное, и ухватила меня за рукав. При этом мужское пальто, накинутое поверх ночной рубашки, с неё сползло и обнажило пышную грудь, не лишенную привлекательности.

— Бегу за полицией, — крикнул я, вырываясь, — La polizia!

— Мадонна миа! — завопила она ещё громче, бросаясь к лифту и волоча за собой пальто.

Улица показалась мне абсолютно пустой, но, свернув налево, я увидел, как от тротуара поспешно отъезжает машина с выключенными фарами. Было темно и я не сумел разглядеть ни номера, ни водителя. Заметил ли он меня и узнал ли — Бог весть.

ГЛАВА 17

У реки было особенно ветрено, мела поземка. За ночь заметно похолодало, снег не таял. Неподалеку маячила Эйфелева башня — нечто устойчивое, успокаивающее в круговерти белых хлопьев. Сейчас башня была в точности похожа на одну из собственных бесчисленных копий, заключенных в пластмассовый прозрачный шар — потрясешь, а внутри начинается метель. Под серым низким небом угрюмо катила серо-стальные волны Сена.