— Бывает.
— Порой она раздражает тебя или повергает в досаду?
— Не без того, — признался я.
— Можно, я дам тебе совет?
— Слушаю тебя.
— Купи для нее плеть.
12. ЖЕНЩИНА, НАХОДЯЩАЯСЯ НА МОЕМ СОДЕРЖАНИИ, НАЧИНАЕТ РАЗДРАЖАТЬ МЕНЯ, И Я САЖАЮ ЕЕ В КОНУРУ
— Не забывай, ты у меня на содержании, — сказал я Беверли.
— Я содержанка? — возмутилась она.
— Вот именно.
— Да мне об этом даже думать противно!
— И тем не менее это чистая правда.
— Где ты шляешься вечерами? — требовательно спросила Беверли, сменив тему.
— Я не обязан перед тобой отчитываться. Мой ужин готов?
— Я уже поела.
— Я спрашиваю про мой ужин!
— Ты можешь приготовить его сам.
— В доме не прибрано, — указал я.
— Такая работа не для меня, — отрезала Беверли. — Хочешь, чтобы кто-то присматривал за твоей лачугой, купи себе рабыню. Лачугой она называла арендованный мною в нескольких кварталах от верфи небольшой, но крепкий и ладный двухэтажный домик. Честно говоря, по тем деньгам, что я зарабатывал, он был для меня малость дороговат, но зато удобен. Наверху имелись две спальни, внизу кухня, гостиная и прихожая. К спальне мисс Хендерсон примыкал маленький балкон, выходивший в садик, обнесенный высокой стеной.
— Не нравится тебе лачуга, можешь вернуться в гостиницу, — сказал я.
— Ну, вообще-то дом не так уж плох, — смягчилась Беверли, — хотя кое-что в нем просто бесит.
— Что именно? — поинтересовался я. Мне лично дом казался весьма уютным.
— Взять хотя бы кушетку в моей спальне. В ее основание вделано железное кольцо.
— Это рабское кольцо, — пожал я плечами. — Ты, надо полагать, знаешь, каково его назначение.
— Надо полагать, знаю, — язвительно фыркнула она.
К таким кольцам приковывают рабынь у господской постели.
— К тому же, — продолжила Беверли, — мне не нравятся конуры для рабов, те, что в холле.
— Это горианский дом, — отозвался я равнодушно.
— Ты принес с рынка сул? — осведомилась она.
— Нет, не принес.
— А сколько сегодня заработал?
Заработанные мною суммы сильно рознились в зависимости от количества прибывавших в порт судов и, соответственно, спроса на наемную рабочую силу.
— Сколько ни заработал, все мои. Это не твое дело!
Даже под бесформенным платьем свободной женщины было видно, как напряглись ее плечи. Глаза Беверли сердито сверкнули поверх шелковой домашней вуали, сквозь которую угадывались очертания губ.
— Так ты, выходит, пришел ко мне с пустыми руками? Ну что ж, тогда не удивляйся, что в доме для тебя не найдется еды.
— Разве ты не ходила в лавку? Я ведь оставлял тебе деньги.
— У меня не было желания.
— В таком случае, подкреплюсь где-нибудь в таверне.
— Это дорого. Так и быть, дам тебе немного хлеба и сушеного мяса.
— Нет уж, лучше я пойду в трактир. Там есть горячее.
— И симпатичные рабыни, не так ли? Тоже в своем роде горячие?
— А как же иначе? В противном случае они не приносили бы дохода своим хозяевам.
— И что, они правда такие горячие?
— Это одно из их многочисленных достоинств.
— Понятно, — прошипела Беверли в холодной ярости. — А что, если они окажутся не в настроении?
— Рабыни обучены всегда быть в настроении.
— Но если клиент все-таки останется недоволен?
— Тогда девушку хорошенько выпорют, — ответил я.
— А если бы ты остался недоволен услугами такой девушки, ты тоже велел бы ее выпороть?
— Непременно.
— Даже окажись на ее месте я? Ты и меня бы велел выпороть?
— Непременно.
— Понятно, — процедила Беверли вне себя от злости и встала, поплотнее запахнув свое одеяние. — Ладно, нечего мне с тобой тут болтать. Я устала. Пойду к себе.
— Не запирай свою дверь на засов, — предупредил я. Она поступала так постоянно, и с каждым разом это раздражало меня все больше.
— Это моя спальня, — возмутилась Беверли.
— Ничего твоего тут нет, — заявил я. — Дом нанят мною, на мои деньги и на мое имя, а если ты и пользуешься в нем отдельной спальней, то только с моего позволения.
— Ну конечно, — сказала Беверли холодно, — я ведь у тебя на содержании.
— Не нравится, можешь уйти куда угодно.
— Конечно! Интересно только знать, далеко ли я успею уйти, прежде чем меня схватят и посадят на цепь?
— Ты можешь сама продать себя какому-нибудь важному господину.
— Еще чего не хватало!
Ее глаза сверкнули гневом над белым шелком домашней вуали.
— Я предлагаю тебе уйти.
— Я не хочу уходить, — сказала Беверли.
— Значит, предпочитаешь остаться на содержании?
— Да, — ледяным тоном произнесла она, — предпочитаю.
Потом мисс Хендерсон повернулась, покинула кухню, пересекла гостиную и стала подниматься по лестнице.
— Не запирай дверь на засов! — крикнул я ей вслед.
— Это еще почему? — сердито отозвалась она.
— Содержанку и того, кто ее содержит, не должно разделять железо, за исключением используемого по усмотрению хозяина. Такого, как прутья клетки, оковы или ошейник.
— Я буду вести себя так, как мне угодно.
— Тот, кто содержит женщину, должен всегда иметь к ней доступ.
— Можешь говорить, что хочешь, а я буду делать то, что считаю нужным.
Я услышал, как захлопнулась дверь спальни. До моего слуха донесся стук задвигавшегося засова.
Поднявшись из-за маленького столика на кухне, я подошел к кухонному шкафчику, достал оттуда хлеб и сушеное мясо, расправился с этим скудным пайком, утер губы, направился к лестнице и поднялся наверх.
Беверли пронзительно завизжала, прижимая к себе снятую одежду. Я стоял на пороге. Выбитая дверь болталась на одной петле. Засов был сорван вместе с железными скобами.
Пытаясь прикрыть наготу схваченной в охапку одеждой, Беверли попятилась.
— Не трогай меня! — воскликнула она. — И нечего двери ломать. Мог бы постучать, я бы открыла.
Шагнув вперед, я остановился перед ней.
— Я бы открыла дверь, — повторила Беверли.
— Рабыню за такую ложь можно и убить.
— Приличные люди, — пробормотала она, стараясь не встречаться со мной взглядом, — стучатся перед тем, как войти в спальню дамы. И спрашивают разрешения.
Я вырвал из ее рук охапку одежды и отшвырнул в сторону. Девушка осталась лишь в легком, горианского фасона нижнем белье, практически не скрывавшем ее прелестей.
— Я не одета! — возмущенно воскликнула Беверли.
Я сграбастал ее и швырнул животом на кушетку.