Лично я сомневаюсь в ее словах и думаю, что она сама прекрасно может расшифровать весь дневник, если захочет. Я думаю, она просто хочет, чтобы мы нашли ее сына. Но она согласилась работать над расшифровкой, если мы найдем, и мы наконец нашли.
— Где?
— Там, откуда ты его скоро заберешь: на Корсике.
Выходит, я ошибся. Это не убийство. Я должен присмотреть за ребенком.
— Что такое? — спросил он, увидев, как у меня изменилось выражение лица. —
Думаешь, это для тебя унизительно? Вовсе нет, Хэйтем. Это самое важное из всех заданий, что я тебе поручал.
— Нет, Реджинальд, — вздохнул я, — не важное; просто оно тебе таким кажется.
— Ого! В самом деле?
— Может быть, из-за своей увлеченности этим ты пренебрегал другими делами.
Может быть, ты кое-что выпустил из-под контроля.
Озадаченный, он спросил:
— О чем ты?
— Эдвард Брэддок.
Он выглядел удивленным.
— Понятно. Ну, хорошо, что ты там хотел мне о нем сказать? Ты ведь что-то утаил?
Я потребовал еще эля, и наша служанка принесла кружки, с улыбкой поставила их на стол и удалилась, покачивая бедрами.
— Что тебе в последние годы рассказывал Брэддок о своих поездках? — спросил я Реджинальда.
— Я о нем мало что слышал, а видел его еще меньше, — сказал он. — За последние шесть лет мы, насколько я помню, повидались только однажды, и общение с ним все более принимает эпизодический характер. Он не одобряет мой интерес к Тем, Кто Пришел Раньше и, в отличие от тебя, не скрывает своего отношения. Похоже, мы сильно расходимся в том, как распространять учение тамплиеров. В итоге получается, что я мало вижусь с ним; фактически, если бы я наводил о нем справки, то, осмелюсь заметить, мне пришлось бы расспрашивать того, кто участвовал с ним в походах, — взгляд Реджинальда сделался язвительным. — Как ты думаешь, где бы мне найти такого человека?
— С твоей стороны глупо обращаться ко мне, — расхохотался я. — Ты прекрасно знаешь, что когда речь заходит о Брэддоке, я становлюсь не слишком-то беспристрастным. Я давно невзлюбил его, а теперь неприязнь только усилилась, но поскольку независимых наблюдений у нас не имеется, поделюсь своим: он стал тираном.
— Каким тираном?
— Главным образом, жестоким. К солдатам, которые из-за него мучаются, да и к посторонним тоже. Я видел это своими собственными глазами еще в Голландской Республике.
— Как Эдвард относится к своим солдатам, это его дело, — пожал Реджинальд плечами. — Солдатам нужна дисциплина, Хэйтем, и ты это знаешь.
Я помотал головой.
— Был один случай, Реджинальд, в последний день осады.
Реджинальд откинулся назад и приготовился слушать:
— Продолжай.
И я продолжал.
— Мы отступали. Голландские солдаты грозили нам кулаками и проклинали короля Георга, который не прислал подкрепления в крепость. Почему не прибыло подкрепление, я не знаю. Но даже если бы и прибыло, помогло бы нам это? Опять же, не знаю. Я не уверен, что кто-нибудь из нас, находившихся в пятиугольнике крепостных стен, понимал, как противостоять натиску французов — безупречному и жестокому; беспощадному и в то же время непрерывному.
Брэддок не ошибся: французы вырыли ряды траншей и приступили к бомбардировке города, продвигаясь все ближе к крепости, и в сентябре они добрались до стен, подвели под их основание мины и взорвали.
Мы предпринимали вылазки, чтобы прорвать окружение, и все без толку, а восемнадцатого сентября французы проломали стены — в четыре часа утра, если мне не изменяет память. Они застигли Союзные войска буквально спящими, и мы были смяты раньше, чем успели что-то сообразить. Французы начали вырезать военных. Мы, конечно, понимали, что в конце концов они перестанут слушать командиров, и резня перекинется на мирных жителей городка, и так оно и вышло. У Эдварда был в гавани кораблик, на всякий случай, и он давно уже решил, что если французы ворвутся в крепость, на этом кораблике можно будет вывезти своих людей. И теперь было самое время.
Наш отряд поспешил к порту, где под нашим присмотром на корабль грузились люди и снаряжение. Небольшой отряд мы оставили у входа в порт, чтобы он сдерживал натиск французских мародеров, пока мы с Эвардом и другими командовали у сходней погрузкой. В Берген-оп-Зоме гарнизон насчитывал около тысячи четырехсот человек, но месяцы сражений сократили их число наполовину. На кораблике был кубрик. Небольшой — не настолько большой, чтобы мы могли взять на борт много людей; конечно, мы бы не увезли из крепости всех желающих, но место было.
Я внимательно смотрел на Реджинальда.
— Я хочу сказать, что мы могли бы взять их.
— Кого, Хэйтем?
Я сделал хороший глоток эля.
— Там, в порту, к нам подошла семья. У них был старик, который не мог двигаться, и дети. От них отделился молодой человек, который приблизился к нам и спросил, не найдется ли у нас на борту места. Я кивнул — почему бы и нет — и указал на Брэддока, но он, вместо того, чтобы, как я ожидал, пригласить их на борт, вскинул руку и велел им убираться из порта и крикнул солдатам, чтобы погрузка шла быстрее. Молодой человек, как и я, удивился, и я собрался было возразить, но он сделал это за меня; у него лицо потемнело и он что-то сказал Брэддоку, я не расслышал, что именно, но, видимо, что-то очень нелестное.
Уже потом Брэддок сказал, что тот обозвал его трусом. Не самое обидное оскорбление и уж никак не стоившее того, что произошло следом: Брэддок выхватил саблю и тут же, не сходя с места, заколол молодого человека.
Возле Брэддока всегда увивалась одна парочка. Два его очередных любимчика, палач Слэйтер и его помощник — новый помощник. Прежнего я убил. Их, пожалуй, можно было бы назвать телохранителями. Ябедничали они ему, или нет, не скажу наверняка, но они были очень преданные и всегда были готовы защищать его, поэтому они ринулись вперед, хотя молодой человек уже рухнул замертво. Они кинулись к семье, Режинальд, — Брэддок и два эти молодчика — и перерезали всех до единого: и двух мужчин, и женщину постарше, и женщину помоложе, и конечно, детей — малыша и грудного младенца.
Я чувствовал, как у меня сводит челюсти.
— Эта бойня — худшее, что я видел на войне, а я, к сожалению, повидал не мало.
Он мрачно кивнул.
— Понимаю. Это объясняет, почему ты ожесточился на Эдварда.
Я фыркнул.
— Конечно, конечно — объясняет. Все мы воины, Реджинальд, но мы ведь не варвары.
— Понимаю. Понимаю.
— Понимаешь? В самом деле понимаешь? Что Брэддоку никто не указ, понимаешь?
— Успокойся, Хэйтем. Не указ? Красная пелена на глазах — это одно. «Не указ» — это совсем другое.