Читать интересную книгу Скала прощания - Тэд Уильямс

Он редко останавливался на ночлег: сама поездка была как бы сном наяву — большим белым тоннелем, полным ветра и льда и казавшимся бесконечным. Его сопровождали призраки: огромная толпа бездомных мертвецов бежала у его стремян. Некоторые из них были творением его собственной фантазии, так, по крайней мере, можно было понять из упрека, читавшегося на их бледных лицах, другие были теми навязчивыми душами, ради которых он убивал. Но никто из них не имел теперь над ним власти. Безымянный, он был таким же призраком, как они.

Так они и двигались рядом: безымянный человек и безымянные мертвецы: одинокий всадник и бессвязно бормочущая бестелесная орда, сопровождавшая его, как пена океанскую волну.

Каждый раз, когда солнце умирало и звездный крест загорался мерцающим светом на северо-западе, он делал насечку на коже седла. Порой солнце исчезало, а ветер наполнял темное небо мокрым снегом, и звезды не появлялись. Он все равно делал отметку на седле. Вид этих темных отметок вселял в него бодрость, доказывая, что в этом бесконечном однообразии гор, камней и снежных равнин что-то все же изменяется. Это доказывало, что он не просто ползает в бессмысленном круговороте, как слепое насекомое по краю чашки. Еще одним мерилом времени был голод, который сейчас он ощущал сильнее всех других недугов больного тела. В этом было какое-то странное утешение. Голодать значило жить. Умерев, он мог оказаться среди этой когорты шепчущих теней, окружавших его, обреченный, как и они, бессмысленно трепыхаться и вздыхать. Пока он жив, есть по крайней мере слабая холодная надежда, хоть он и не в силах вспомнить, на что можно надеяться.

На седле было одиннадцать меток, когда пала его лошадь. Они неслись вперед, преодолевая новый натиск снежного бурана, как вдруг его скакун медленно опустился на колени, вздрогнул, перевернулся и рухнул посреди белого пространства. Через некоторое время он выпростал ногу, боль давала о себе знать как бы откуда-то издалека, как будто из небесной выси, где были его путеводные звезды. Он с трудом поднялся и, нетвердо ступая, продолжил путь.

Еще дважды всходило солнце. Наконец исчезли даже призраки, которых отпугнуло завывание бурана. Ему показалось, что холодает, но он точно не помнил, что такое холод.

Когда родилось новое солнце, оно взобралось на морозное, свинцово-серое небо. Ветер утих, и поземка улеглась на мягкие сугробы. Перед ним на горизонте высилась грозная с острыми, неровными выступами гора, похожая на акулий зуб. Мрачная корона из свинцовых облаков окружала ее вершину. Облака образовались из дыма и пара, выходящих из трещин в обледенелых склонах горы. Увидев все это, он пал на колени и вознес молчаливую молитву благодарения. Он все еще не знал своего имени, но знал, что перед ним то, что он искал.

По прошествии еще одной ночи и дня он приблизился к подножию горы, минуя ледяные холмы и темные долины. Смертные населяли эти места, люди с белыми волосами и подозрительно глядящими глазами, теснящиеся в общих домах, сложенных из обмазанных глиной камней и черных балок. Он не пошел через их убогие деревни, хоть они и показались ему смутно знакомыми. Когда встречные приветствовали его, подходя ближе, чем позволял им предрассудок, он не обращал на них внимания и шел дальше.

Еще один день мучительной ходьбы вывел его за пределы поселений бледноволосых. Здесь горы загораживали небо так, что даже солнце казалось маленьким и далеким, а землю покрывал вечный сумрак. То спотыкаясь, то ползком он одолел ступени старой-старой дороги, идущей через холмы у подножия юры, через серебристые, окутанные инеем развалины давно мертвого города. Колонны, как сломанные кости, пробивались через снежную корку. Арки, похожие на давно опустевшие глазницы, взлетали на фоне темных горных хребтов.

Силы, наконец, стали покидать его теперь, когда он был так близок к цели. Неровная ледяная дорога кончалась у больших ворот перед горой, у ворот, которые были выше башни. Сделанные из халцедона, блестящего алебастра и ведьминого дерева, они висели на черных гранитных петлях и были украшены странными фигурами и не менее странными рунами. Он остановился перед этими воротами, и остатки жизни вытекли из его измученного тела… Когда на него стала опускаться вечная тьма, гигантские ворота открылись. Стайка белых фигур выпорхнула из них. Они были прекрасны, как лед на солнце, и ужасны, как зима. Они следили за ним все время его пути, наблюдали каждый его шаг по белой равнине. Теперь их недоступное разуму любопытство было удовлетворено, и они внесли его, наконец, в горную твердыню.

Безымянный путник проснулся в большом помещении с колоннами, расположенном прямо в толще горы и освещенном голубоватым светом. Дым и пар из гигантского колодца в центре поднимался вверх, смешиваясь со снегом, мечущимся под невероятно высоким потолком. Долгое время он был способен лишь лежать, глядя на клубящиеся облака. Когда ему удалось перевести взгляд дальше, он увидел трон из черного камня, покрытый патиной инея. На нем восседала одетая в белое фигура, чья серебряная маска сверкала, как лазурное пламя, отражая свет, льющийся из огромного колодца. Его внезапно охватили возбуждение и жгучий стыд.

— Госпожа, — воскликнул он, когда нахлынули воспоминания, — уничтожь меня, госпожа! Уничтожь меня, ибо я не выполнил твоей воли!

Серебряная маска повернулась в его сторону. Бессловесное песнопение раздалось из темных углов, откуда, сверху глядели на него сверкающие глаза толп наблюдателей, как будто те скопища призраков, что сопровождали его в пути, теперь собрались, чтоб чинить над ним суд и быть свидетелями сотворенных им злодеяний.

— Молчи, — сказала Утук'ку. Ее леденящий душу голос сжал его невидимыми руками, дошел до самого сердца, превратил его в камень. — Я и так узнаю то, что хочу узнать.

Раны и жуткий путь через снега сделали боль таким привычным для него ощущением, что он забыл о возможности другого состояния. Он сносил боль так же безропотно, как и свою безымянность. Но то были лишь телесные муки. Теперь же ему напомнили, как большинству прибывающих на Пик Бурь, что существуют мучения, далеко превосходящие любые телесные недуги, и страдания, которые не смягчает надежда на облегчение через смерть.

Утук'ку, хозяйка горы, была столь древней, что это не подлежало уразумению, и она познала многое. Она могла, должно быть, получить все сведения, которых добивалась от него, и без всех этих страшных мучений. Если и была возможна такая милость, она предпочла ею не воспользоваться.

Он кричал. Огромный чертог отзывался эхом. Ледяные мысли королевы норнов пробирались в него, терзая его нутро холодными беспощадными когтями. Эта агония была ни с чем не сравнима, она была невообразима. Она опустошала его, а он был лишь беспомощным свидетелем этой муки. Все, что когда-то происходило, все, что он когда-то пережил, было вырвано из него: его сокровенные мысли, его внутреннее "я" были выставлены на всеобщее обозрение; казалось, она вспорола его, как рыбу, и вытащила его упирающуюся душу.

Он снова видел погоню на Урмсхеймской горе; то, как те, за кем он гнался, нашли меч, который искали; то, как он дрался с ними, со смертными и с ситхи. Он снова видел явление снежного дракона, и свои страшные раны, и то, как его ломали и как он истекал кровью, погребенный под столетними льдинами. Потом, как бы со стороны, он наблюдал за умирающим, который пробирался заснеженными равнинами к Пику Бурь. Безымянный, потерявший свою добычу, потерявший спутников, потерявший даже талисман, который был дарован ему — первому среди смертных. Королевскому ловчему. И слава его померкла.

Утук'ку снова кивнула, казалось, ее маска обращена к клубящемуся над колодцем туману.

— Не тебе судить, подвел ты меня или нет, смертный, — сказала она, наконец. — Но знай вот что: я не только не сержусь, но я сегодня узнала много полезного. Мир все еще вращается, но он вращается в нашу сторону.

Она подняла руку. Пение стало громче. Казалось, что-то огромное шевельнулось в глубине колодца, всколыхнув испарения.

— Я возвращаю тебе твое имя, Инген Джеггер, — сказала Утук'ку. — Ты остаешься Королевским охотником. — С колен она подняла новый путеводный талисман, ослепительно белый, в виде головы гончей собаки, глаза которой и язык были сделаны из какого-то алого драгоценного камня, а ряды зубов в раскрытой пасти, подобные кинжалам, — из слоновой кости. — И на этот раз я назначу для охоты такую добычу, на которую доселе не охотился никто из смертных.

Волна сияния разлилась по Колодцу Арфы, омыв высокие колонны; громоподобный рев сотряс покои, такой мощный, что, почудилось, дрогнуло самое основание, горы. Инген Джеггер почувствовал, как дух его воспрянул. Он принес тысячу безмолвных обещаний своей изумительной госпоже.

— Но сначала ты должен погрузиться в глубокий сон и исцелиться, — проговорила Серебряная маска, — ибо ты зашел глубже во владения смерти, чем обычно дозволено смертным, если они должны возвратиться к жизни. Ты станешь сильнее, ибо твоя новая задача тяжела.