Читать интересную книгу Скала прощания - Тэд Уильямс

— Волшебный меч низоземцев может быть очень хорош в сражениях со снежными червями, — сказала ему Нунуйка, — но скромный канукский нож легче спрятать, и он удобнее для близкого боя.

Саймон вежливо поблагодарил их и отошел в сторону. Хейстен получил вместительный бурдюк, украшенный лентами и вышивкой, наполненный доверху канукским горячительным напитком. Стражник, который накануне выпил достаточно этого кислого напитка, чтобы войти во вкус, поклонился, пробормотал несколько слов благодарности и отошел.

Слудиг, появившийся в Йикануке в качестве пленника и покидающий его теперь почти гостем, получил копье с чрезвычайно острым наконечником из блестящего черного камня. Древко не было обработано, так как оно было сделано в спешке — тролли не употребляют копий такого размера — но оно было прекрасно отбалансировано и могло также служить посохом.

— Мы надеемся, ты также способен оценить дарованную тебе жизнь, — сказал Вамманак, — и запомнишь, что суд кануков строг, но не жесток.

Слудиг поразил их, опустившись на колено.

— Запомню, — это было все, что он сказал.

— Бинабик, — начала Нунуйка, — ты уже получил самый большой подарок, который мы способны дать тебе и теперь. Если она все еще согласна, мы возобновляем свое разрешение на брак с нашей младшей дочерью. Когда мы сможем исполнить Заклинание Призыва будущей весной, обряд будет совершен.

Бинабик и Ситки взялись за руки и поклонились, стоя на ступеньке перед Пастырем и Охотницей, выслушав слова благословения.

Заклинатель духов в своей бараньей маске выступил вперед. С заклинаниями и пением он смазал их лбы маслами, но Саймону показалось, что он проделывал все это с большим неудовольствием. Когда Канголик закончил и мрачно сошел со ступеней Ледяного дома, помолвка была восстановлена.

Охотница и Пастырь сказали от себя слова напутствия отряду. Бинабик перевел. Хотя Охотница и улыбнулась, и коснулась руки Саймона своими маленькими сильными пальцами, Нунуйка все равно казалась ему холодной, как камень, острой и опасной, как наконечник копья. Ему пришлось с трудом улыбнуться в ответ и медленно отойти, когда она закончила.

Кантака ждала их, свернувшись в снежном гнезде около Чидсик Уб-Лингит. Полуденное солнце скрылось в наползающем тумане, от холодного ветра Саймон застучал зубами.

— Теперь нам надлежит спускаться, друг Саймон, — сказал ему Бинабик. — Большая неудобность, что ты, Слудиг и Хейстен такого великого роста — для вас нет достаточных верховых баранов. В связанности с этим наш темп будет медлительнее.

— Но куда мы идем? — спросил Саймон. — Где эта Скала прощания?

— С течением времени, — ответил тролль, — я буду производить рассматривание свитков, когда мы будем иметь остановки для сна, но сейчас мы имеем должность уходить очень скорее. Горные дороги питают коварство. Скоро наступит снег.

Опять снег, — повторил Саймон, забрасывая за спину рюкзак. — Опять снег.

Глава 6. БЕЗВЕСТНЫЕ МЕРТВЫЕ

Пришел к ней Друкхи,

К Ненайсу возлюбленной, ветроногой плясунье,

— пела Мегвин.

Лежала она на зеленой траве,

В небо смотрели темные глаза.

Молчала Ненайсу, как камень гор.

Мегвин подняла руку к глазам, защищая их от резкого ветра, затем нагнулась, чтобы поправить цветы на надгробии отца. Ветер успел разметать фиалки по камням; лишь несколько засохших лепестков остались на другой могиле — могиле Гвитина. Куда подевалось коварное лето? И когда же снова расцветут цветы, чтобы она могла ухаживать за могилами своих родных так, как они того заслужили?

Ветер перебирал голые ветки берез, а она пела дальше:

Отвечала Друкхи только кровь ее,

Алая кровь на белой щеке.

Разметались волосы Ненайсу —

Черные волосы на зеленой траве.

Долго обнимал он Ненайсу.

Вечер, прячущийся в серых тенях,

Предвестник ночи стыдливой,

Разделил одинокие его часы.

Не смыкал Друкхи ясных глаз,

О древнем Востоке песни пел,

Шептал Ненайсу, что солнце взойдет.

Рассвет златокудрый пришел, но не смог,

Не смог отогреть Друкхи Дитя Соловья.

Бездомным улетел ее быстрый дух.

Крепче Друкхи и обнял ее.

Лес и пустыня слышали, как он стонал.

И там, где два сердца бились,

Только одно сжалось от горя…

Мегвин внезапно оборвала песню, пытаясь вспомнить остальные слова. Эту песню в раннем детстве няня пела ей — печальную песню о ситхи, «мирных», как называли их ее предки. Мегвин не знала легенды, лежащей в основе баллады. Возможно, и няне она не была известна. Это была просто грустная песня, оставшаяся от лучших времен ее детства в Таиге… до того, как погибли ее отец и брат.

Она встала, отряхнула грязь со своей черной юбки и рассыпала остатки увядших цветов на траву, пробивавшуюся сквозь надгробные камни над прахом Гвитина. Поднимаясь по тропинке и кутаясь в плащ от продувающего насквозь ветра, она подумала, отчего бы ей не лежать рядом с братом и отцом ее Ллутом здесь, на тихом горном склоне. Что уготовила ей жизнь?

Она знала, что сказал бы на это Эолер. Граф Над Муллаха сказал бы, что у ее народа больше никого не осталось, кроме Мегвин, чтобы вдохновлять их и вести. «Надежда, — говорил он своим тихим вкрадчивым голосом, — подобна подпруге королевского седла: тонкая вещица, но если лопнет, весь мир окажется вверх тормашками».

Подумав о графе, она испытала приступ гнева. Что он знает? Что может вообще знать о смерти человек, подобный Эолеру, настолько исполненный жизни, что она кажется ему божественным даром? Разве способен он понять, как тяжело просыпаться по утрам с сознанием, что от тебя ушли те, кого ты любил больше всего на свете, что твой народ, окруженный врагами, не защищен и обречен на медленное унизительное вымирание? Какой дар богов стоит этого серого груза боли и непрерывного потока черных мыслей?

Эолер из Над Муллаха часто навещал ее в последние дни, разговаривая с ней, как с ребенком. Когда-то, очень давно, она была влюблена в него, но никогда не была настолько глупа, чтобы поверить, что он способен на ответное чувство. Как можно влюбиться в Мегвин, которая при своем высоком, почти мужском росте, прямоте и неуклюжести в словах и манерах была гораздо больше похожа на дочь фермера, чем на принцессу? Но теперь, когда от всего королевского рода Луг Уб-Лутин остались лишь она да ее растерянная молодая мачеха, Эолер вдруг стал проявлять интерес к ней.

Однако не из каких-то низменных соображений. Она рассмеялась вслух, и ей это не понравилось. О боги, низменные соображения? Только не у благородного графа Эолера! Это-то как раз она больше всего в нем ненавидела: его бесконечную доброту и несгибаемую честь. Ей до смерти надоела жалость. Кроме того, даже если, что невероятно, он мог бы подумать о выгоде в такое время, какую выгоду он сможет извлечь из соединения их судеб? Мегвин была последней дочерью разоренного рода, правительницей разоренного народа. Эрнистирийцы одичали, живя в лесах Грианспогских гор, загнанные в первобытные пещеры предков сокрушительным смерчем, обрушенным на их головы Верховным королем Элиасом и его риммерским орудием — Скали из Кальдскрика.

Может быть, Эолер и прав. Может быть, она и вправду обязана жить ради своего народа. Она была последней в роду Ллута, той тонкой нитью, которая связывала их с лучшим прошлым, единственным звеном в цепи, которое сохранилось у эрнистирийцев. Ей придется жить, и кто бы мог подумать, что жизнь может стать такой обременительной обязанностью?!

Пока Мегвин поднималась по крутой тропинке, лица ее коснулось что-то мокрое. Она взглянула вверх. На фоне свинцового неба кружились белые точки.

Снег. Это добавило холода в ее остывшее сердце. Снег в середине лета, в тьягаре. Небесный бог Бриниох и другое, видно, и вправду отвернулись от эрнистирийцев.

Единственный часовой, парнишка лет десяти с красным сопливым носом, приветствовал ее при входе в лагерь. Несколько детишек в меховой одежде играли на поросших мхом камнях у входа в пещеру, пытаясь поймать снежинки на язык. Они поспешно расступились, когда она проходила мимо в развевающихся на ветру черных юбках.

Им известно, что принцесса сумасшедшая, подумала она горько. Все так думают. Принцесса целыми днями разговаривает сама с собой и ни с кем больше. Принцесса говорит только о смерти. Конечно, принцесса сумасшедшая.

Ей захотелось улыбнуться испуганным детям, но взглянув на их грязные мордашки и рванье одежд, она решила, что такая попытка их только еще больше испугает. Мегвин быстро прошла в пещеру.

Я и вправду сошла с ума? — вдруг пришло ей в голову. Может быть, эта давящая тяжесть и есть безумие? Эти тяжелые мысли, когда голова, как руки тонущего, которые бьются, слабеют?..