Подъемы и падения ГОК на пути к вершине экономического и политического Олимпа незамедлительно отражались на цене акций. А в Амстердаме иначе и быть не могло; поведение тамошних дельцов, жадно впитывавших любые слухи о войне, мире и кораблекрушениях, живо и точно описал на страницах своей книги с говорящим названием “Заблуждения заблудших” (1688) сефардский еврей Иосиф Пенсо де ла Вега. Не сомневайтесь: век с лишком после рождения компании был ее веком. С 1602 по 1733 год акции ГОК выросли с номинала в 100 пунктов до 786 пунктов (правда, выше они уже не поднимались), как будто с 1652-го и до Славной революции 1688-го компания и не страдала от ожесточенной конкуренции с британцами37. Уверенный рост капитала сопровождался частыми выплатами дивидендов, а цены вели себя спокойно, так что крупные вкладчики вроде Дирка Баса становились лишь еще крупнее [32]. Уже к 1650-му совокупные выплаты в восемь раз обогнали первоначальные взносы, и выходило, что акционеры получали нешуточные 27 % годовых38. А главное – в безудержном росте Голландской Ост-Индской компании не было ничего дутого. Если знаменитая тюльпаномания 1636–1637 годов – всем пузырям пузырь, то на диво плавное восхождение ГОК растянулось на столетие с хвостиком, да и падение продолжалось целых шестьдесят лет, и только в декабре 1794-го акции откатились на скромную отметку в 120 пунктов. Нечто похожее происходило и с голландской колониальной империей. А вот акции других компаний-монополистов во внешней торговле, так походивших на ГОК, вели себя совсем иначе – взлеты и крушения сменяли друг друга помесячно, если не чаще. И тут самое время вернуться к Джону Ло.
Голландские деньги словно помогли шотландскому отщепенцу прозреть. Хитросплетение связей между Ост-Индской компанией, Обменным банком и биржей не давало Ло спать по ночам. Прирожденный игрок, амстердамскую биржу он предпочитал самому роскошному казино. Дивился проделкам тех, кто играет на понижение, и мастеров торговли ветром (windhandel) – первые в надежде сбить цену на акции ГОК распускали неприятные для нее слухи, вторые и вовсе зарабатывали на том, чего сами не имели (отсюда и несколько издевательское прозвище). Везде, куда ни глянь, пышным цветом распускались все новые финансовые диковинки. Не оставался в стороне и Ло – он изобрел сложную схему, которая страховала участников национальной лотереи от проигрыша.
При всем при этом ему казалось, что в голландской системе чего-то недостает. Было непонятно, зачем, коли они так полюбились рынку, искусственно ограничивалось число акций Ост-Индской компании. Озадачивала Ло и излишняя, на его вкус, сдержанность Амстердамского обменного банка. “Банковские деньги” хоть и были успешны, но так и оставались лишь пометками на полях учетных книг. Если не считать тех чековых расписок, что купцы выдавали в обмен на помещенные в банк монеты из драгоценного металла, деньги не существовали; их просто-напросто не было. В черепной коробке Ло уже роились мысли о принципиальной перестройке всех денежных отношений: в его мечтах ведающий выпуском банкнот государственный банк вроде Банка Англии облекался всеми привилегиями торгового монополиста вроде ГОК. Великому хулигану не терпелось найти достаточно доверчивые народ и страну, чтобы воплотить свои фантазии в жизнь. Кого же выбрать?
Все началось с Генуи, где Ло приторговывал иностранными валютами и ценными бумагами. Следующая остановка – Венеция, дни на бирже, ночи в игорных домах. На паях с графом Айлским он приобрел немало бумаг на лондонской бирже. (Надо думать, Ло пользовался хорошими связями в высшем свете. Тем более странным выглядит его поведение. Так, леди Кэтрин Нолз, дочь графа Бэнбери, считалась супругой Ло и родила ему двоих детей, все это время оставаясь законной женой другого человека.) Наконец, в 1705 году он отправил в парламент Шотландии предложение о создании нового банка – позднее оно появилось в печати под названием “Размышления о деньгах и торговле”. По замыслу будущего Джона из Эдинбурга, банк должен был выпускать бумаги с процентными выплатами и таким образом лишить монеты роли денег. Обсуждение и осуждение идей Ло стало прощальным вздохом независимого шотландского парламента перед тем, как в 1707 году был подписан Акт о союзе Англии и Шотландии39. Не найдя понимания на родине, Ло начал осаду Турина и в 1711 году добился аудиенции у герцога Савойского Виктора Амадея II. В “Пьемонтских записках” Ло вновь изложил доводы в пользу бумажных денег. По его убеждению, всеобщим деньгам достаточно пользоваться всеобщим доверием, и если оно есть, то бумага ничем не хуже монет. “Я открыл тайну философского камня, – признавался он другу, – и теперь могу превращать бумагу в золото”40. Герцог был иного мнения: “Я не настолько богат, чтобы разориться”.
Первый пузырь
Почему же алхимик от финансов Джон Ло в конце концов остановил свой выбор на Франции? Французы отлично знали, с кем имеют дело: еще в 1708 году маркиз де Торси, министр иностранных дел Людовика XIV, охарактеризовал Ло словом joueur, то есть “игрок” (прибавив: профессиональный), и подозревал того в шпионаже. Но так уж получилось, что немедленного решения требовала проблема государственных финансов Франции. Потомкам на память о себе и своих войнах Людовик XIV оставил огромную дыру в казне, и теперь правительство стояло на пороге третьего за без малого век банкротства. Пересмотр уже набранных долгов привел к невыплате одних и частичному списанию других и по сути мог быть приравнен к отказу от выполнения обязательств. И все равно только для покрытия текущей недостачи было выпущено 250 миллионов так называемых billets d'etat, которые, в свою очередь, обещали владельцам все новые процентные выплаты. Кто-то додумался спасти ситуацию, размыв долю золота и серебра в монетах, и экономика страны сорвалась с обрыва41. Ну как тут было не поверить Ло, сулившему скорое избавление от всех недугов?
Первая попытка – в октябре 1715 года – убедить королевский совет в том, что стране необходим государственный банк с исключительным правом выпуска банкнот, провалилась: против смелого предложения Ло наделить банк полномочиями королевской кассы, куда так или иначе поступали бы все налоги, возражал герцог Ноальский. Когда Ло повел разговор о частном банке, счастье улыбнулось ему. Рождение Частного общественного банка под его руководством датируется маем 1716 года. Банку разрешался выпуск векселей к оплате монетой (золотой или серебряной) на срок двадцать лет. Собственный капитал устанавливался в размере 6000 миллионов ливров (1200 долей ПО 5 тысяч ливров каждая) и на три четверти состоял из резко упавших в цене billets d'etat, так что на деле банк мог рассчитывать в лучшем случае на 2 850 000 ливров42. По всем признакам предприятие выходило скромное, но Ло не привык мелочиться и намеревался склонить на свою сторону герцога Орлеанского – регента при малолетнем Людовике XV. В 1717 году правительство обязало граждан платить налоги билетами Общественного банка, и Ло ликовал – к недовольству его многочисленых противников.
В своем стремлении возродить доверие к экономике Франции Джон Ло опирался на голландский опыт, с тем лишь отличием, что новый банк мог выпускать бумажные деньги. В банк вкладывались значительные средства, и правительство получило возможность выплатить накопившиеся долги. В то же самое время бумажные деньги должны были вернуть к жизни французскую торговлю и вернуть стране былое экономическое могущество. “Банк не единственный плод моих мыслей, и даже не самый крупный, – уверял Ло регента. – Я собираюсь снова поразить Европу и осчастливить Францию, и поверьте, мое изобретение затмит открытие Ост-Индии…”43
И то правда, сам Ло постигал финансовое дело в республиканской Голландии, но с самого начала именно Франция с монархом во главе казалась ему наилучшей средой для возведения Системы Джона Ло, как ее назовут потом. “Мне думается, – писал он, – что сосредоточенная в умелых руках абсолютная власть позволит получить больше средств и по более низкой ставке, чем когда она ограничена”44. Ло выступал с позиций финансового абсолютизма и не просто верил, что “в управлении деньгами, равно как и на войне и в делах законодательных, верховная власть должна безраздельно принадлежать одному человеку”, но и подкреплял свои убеждения делами. Перво-наперво было необходимо привести в порядок королевскую казну и расстаться с прошлым, когда корона занимала деньги лишь затем, чтобы тут же потратить их на обмундирование и ружья. По замыслу Ло, монарх отдавал кредитную деятельность в ведение особой “торговой компании, куда один за другим поступали бы все товары королевства”. Тогда, уверял Ло, “весь народ станет народом торговцев, а королевский банк будет снабжать их наличными деньгами и станет вместилищем всей коммерции, торговли и денежного обращения”45.