Джереми сухо откашлялся.
– Могло быть гораздо хуже, Элизабет. Вся эта маскировка с должностью домоправительницы вызвана, по-моему, только одним: он боится, как бы его сын – кавалерийский офицер – не был шокирован тем, что его папаша завел себе любовницу. Согласись, необычно по нашим временам.
Я согласилась, поскольку большую часть кавалерийских офицеров, которых мне приходилось встречать, вообще ничем невозможно было шокировать.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – чирикнул Джереми.
– Да ничего я не думаю, – был мой усталый ответ. – Так захотел Крэн. В соглашении что-нибудь говорится о том, где я буду жить и так далее?
– Да, – брюзгливо ответил Джереми. – Мне следовало упомянуть об этом раньше. У сэра Генри имеются владения и в Лондоне, и за городом, а поскольку жены у него нет, ты будешь одинаково свободно чувствовать себя и там, и здесь. Ты сможешь завести личную служанку по собственному выбору, а если не захочешь, то будешь пользоваться услугами тех, которые уже наняты. Ну, что скажешь?
– Джереми, что мне говорить? – вздохнула я, и перед моим мысленным взором снова промелькнуло багрово-золотое пятно. – Что я могу сказать, кроме «да»?
Вместе с Белль я отправилась в Брайтон, который в то время только становился модным. Море было синим, пляж – каменистым. Мы познакомились со множеством людей. Кажется, мы болтали с ними, ужинали, танцевали. Честно говоря, я не помню. А в середине мая 1798 года я вернулась в Лондон, на Бельгрейв-сквер, 10, оказавшись в объятиях сэра Генри Рашдена. Когда я легла в постель с другим мужчиной, Крэн все еще находился в Англии.
В 1798 году мне было двадцать, а сэру Генри – пятьдесят семь. В отличие от Крэна, который носил свои годы словно мальчишка и по сути таковым являлся, сэр Генри был очень старым 57-летним человеком. Возможно, в юности он и был симпатичным, но к тому времени, когда я с ним познакомилась, на голове его красовалась обширных размеров лысина в обрамлении жиденьких светло-песочных волос, лицо сплошь состояло из обвисших складок, нос был большим и крючковатым, а рот – маленьким. Только в глазах – непонятного зелено-карего цвета – сохранилось мальчишеское выражение. Он был худ как жердь, а тело его заросло густой шерстью.
Не стану врать, что первые наши дни были хоть сколько-нибудь приятны. Да, он действительно страстно жаждал моего тела. Жаждал, но… не мог. Даже пуская в ход все ухищрения, которым научил меня Крэн, мне было трудно доставить сэру Генри более или менее ощутимое удовлетворение, а когда ему все же удавалось кончить, он падал поперек меня и лежал, не в силах двинуться, задыхаясь, как кит, выбросившийся на сушу. Все это было печально, поскольку он действительно хотел меня. Обычно он залезал в постель и дрожал за моей спиной, словно кобель, подбирающийся к течной суке. Затем прижимался ко мне и неумело пытался что-то сделать – до тех пор, пока я не начинала испытывать желание закричать от отвращения и растерянности. Я возненавидела сам запах этой старой плоти, ее дряблость. «До тех пор, пока ты сможешь его терпеть», – сказал мудрый Джереми. Я решила, что терпения моего надолго не хватит.
Однако Крэн оказался прав: Генри Рашден действительно был чутким и мудрым человеком. Как-то утром через три недели после того, как я стала его «домоправительницей», он позвал меня к себе в кабинет. Наверное, это случилось на следующий день после того, как Крэн покинул Англию.
– Садитесь, моя дорогая, – сказал он. – Думаю, пришло время нам обстоятельно поговорить.
Я села. Некоторое время он перекладывал бумаги на своем письменном столе, явно не зная, с чего начать, затем раз или два прокашлялся и наконец нетерпеливым жестом придвинул стол ближе к себе.
– Боюсь, я не очень силен в таких делах – слишком мало опыта, – начал он чуть охрипшим голосом, сомкнув руки и положив их перед собой. – Мне хорошо известно, как дорог вам был полковник Картер. Это вовсе не заставляет меня думать о вас хуже – им действительно очень просто увлечься.
При упоминании имени Крэна у меня перехватило дыхание. В горле встал ком, а глаза заволокло пеленой.
– Вы многим обязаны ему. Я сам наблюдал, как под его покровительством вы на протяжении последних двух лет выросли из застенчивой и неуклюжей девочки в блестящую и умную молодую особу. Я понимаю, что по сравнению с ним представляю собой жалкое зрелище – скорее даже неприятное, хотя мы с полковником примерно одного возраста.
На самом деле Крэн был на пять лет моложе его.
– Время обошлось с ним милостиво, а вот на меня наложило тяжкий отпечаток. – Сэр Генри взглянул на свои сомкнутые руки, и его следующие слова удивили меня: – Вы, наверное, знаете, что я очень любил свою жену, вот почему мне никогда не заменит ее другая. Но за много лет до своей кончины моя жена стала инвалидом, смерть ее была медленной и мучительной. Поскольку я видел, как она угасает с каждой минутой, – голос его задрожал, – поскольку в течение всех этих лет нормальная жизнь была мне недоступна, поскольку я не мог предать и никогда бы не предал ее, – голос сэра Генри вновь окреп, – то и состарился раньше времени. Но из этого вовсе не следует, что внутренне я так уж сильно отличаюсь от Крэна Картера. У меня точно такие же желания и потребности.
Он поднялся с места и стал медленно расхаживать по кабинету.
– Для молоденькой девушки вроде вас желания пожилого человека должны казаться неприятными, даже противоестественными. Но это не так. То, что усыхает телесная оболочка и затухает жар в крови, вовсе не значит, что вместе с ними деградируют также сердце и разум. Я хочу любви – во всех смыслах этого слова, точно так же, как и любой другой. Я хочу быть нужным кому-то и чтобы кто-то был нужен мне. Вы можете возразить, что союз Апреля и Декабря вряд ли может способствовать удовлетворению таких желаний, если только один из партнеров не является мастером самообмана, и что в данном случае Декабрю больше подошел бы Сентябрь. Так оно и есть, если не считать одной очень важной вещи. По мере того как человек взрослеет и старится, у него вырабатываются устойчивые привычки и вкусы, формируется определенный склад ума и ему становится все труднее привыкать к новому. Если два человека старятся бок о бок, конфликты между ними практически исключены, но возьмите двух взрослых одиноких людей и заставьте их жить вместе – у них немедленно возникнет разница вкусов и интересов. К счастью, у молодых людей вкусы и интересы гораздо более гибкие, их можно развивать, формировать, особенно когда эти молодые люди умны, – улыбнулся мне сэр Генри, сделав короткую паузу. – А вы, моя дорогая, без сомнения, умны. Вот почему я предлагаю вам заключить сделку. Крэн Картер многому научил вас. Я тоже могу вас многому научить, если вам этого захочется. Может быть, это звучит скучно, но поверьте, что на самом деле все иначе. У вас хороший ум, но, как мне кажется, он незнаком с настоящей учебой. К сожалению, многие считают, что учить женщин чему бы то ни было бессмысленно, что это вредит их женственности. Я считаю такую точку зрения сущим вздором. Если бы у меня были дочери и я увидел бы, что они умны, девочки получили бы такое же образование, как и мой сын, – горячо звучал голос сэра Генри. – На свете не существует более возвышенных наслаждений, чем те, что доставляет вам хорошо развитый ум, особенно тогда, когда вы становитесь старше. Так что со временем может оказаться, что я преподнес вам гораздо более важный дар, чем кто-либо еще.