пужаешь!
— Нет, — сказал Василий. — Зачем глухая? Вот с такими ушами!
И, приставив к голове ладони, показал, с какими. Тихомир и Мудрик посмотрели с сомнением.
— Ладно, — произнёс Василий уже негромко, так, чтобы слышал один только Мудрик. — Поговорить с тобой можно?
Мудрик согласился.
Они побрели по лугу без особого направления, просто — туда, где никто не услышит. Мудрик шёл, прихрамывая, и прижимал к груди нелепо сделанный кораблик из щепки, палочек и коры, и ветер трепал его лёгкие белые волосы. Василий поглядывал на него и не знал, как начать разговор.
— Это, ну… извини, — сказал он наконец, пожав плечами. — Я, в общем, не хотел, чтобы тебя сажали в клетку. Глупость сморозил.
На одно мгновение Мудрик посмотрел ему прямо в глаза, а потом его прозрачный взгляд опять ушёл влево. Он шмыгнул носом, утёр под ним, и вообще неясно было, понял ли, что ему сказали.
— Что, думаешь уплыть отсюда на этом кораблике? — спросил Василий, кивая на его поделку. С первой встречи было ясно, что бедняга не в себе — может, с ним и говорить надо как с ребёнком?
Мудрик обернулся, посмотрел на озеро, а потом сказал ещё тише, чем обычно:
— Нешто на этом корабелике уплывёшь? Маленький он, да и озеро-то за границы не выходить.
— Так а ты говорил в прошлый раз… — растерялся Василий.
— Я на бережок иду с корабеликом. Чернава выходить и говорить, что никуда я не доплыву. Если без корабелика прийти, так она не выйдеть. А так выйдеть, посмеёться. Радуеть она меня, вот и хожу. Ты ей не говори. А на тебя я не сердився.
И опять шмыгнул носом.
— Понял, — сказал Василий, хотя ничего не понял. Кого может радовать эта прогнившая русалка?
Он представил, как она смеётся, показывая щучьи зубы, как от неё пахнет, и даже вздрогнул.
— Значит, ты здесь с бабушкой живёшь? — решил он сменить тему.
— С баушкой, — подтвердил Мудрик.
— А что у вас за ворона, ручная? Может, и говорящая?
— Ворон? — переспросил Мудрик удивлённо, поморгал светлыми глазами. — Не живёть у нас ворон…
— С кладбища, может, прилетает?
— И не прилетаеть. Ворон — птица недобрая, баушка его не допустить до дому.
— Да? А я видел… — начал Василий, пожал плечами и засомневался, не ошибся ли. Вроде и правда видел. Знал бы, ещё у Марьяши спросил бы, видела ли она птицу.
Они неторопливо вернулись к озеру, где Тихомир уже вышел на берег и сворачивал сеть. В глубокой плетёной корзине била хвостами рыба.
Василий, подойдя к старосте, попросил, чтобы тот договорился с лешим о поставках дерева. Тот обещал заняться этим сегодня же, вот только рыбу соседям раздаст, кому должен, да хлеб с солью и медовуху возьмёт. Гостинцы для лешего, значит. И ушёл.
Какое-то время они с Мудриком сидели у воды, на земле, нагретой солнцем. Волк немного погонялся за лозниками, понял, что не достанет их, шумно напился и растянулся рядом. Лозники дразнили его, пищали, высовывая языки, прикладывали к длинным носам растопыренные пятерни, но тоже устали, притихли. Их, зелёных в зелёной листве, стало почти не видно. Мудрик всё смотрел на воду — видно, надеялся, что оттуда выйдет эта его русалка. Василий тоже смотрел и надеялся, что не выйдет. Одинокая стрекоза качалась на торчащем из воды стебле.
— Прохлаждаетесь? — раздался весёлый Марьяшин голос. Все так и подскочили, даже стрекоза улетела. — Тятя к лешему пошёл, а я к вам.
Она сменила повязку на волосах: раньше вроде была какая-то тёмная, узкая, а теперь широкая, хитро вышитая алым и белым, с бронзовыми подвесками у висков, похожими на половины солнышек с толстыми лучами, какие рисуют дети, по две с каждой стороны. Марьяша села рядом, и Василий поддел одну такую подвеску, посмотрел на узор: хорошая работа, тонкая, наверное, ещё из той жизни, когда Тихомир был царским советником. Тогда, может, здесь всё-таки умеют делать бритвы?
Он хотел спросить, но тут явились водяницы. Хорошо хоть на берег не вышли, стояли по шею в воде. Почти терпимо, если только ветер не задует с той стороны.
— Принарядилась, — с ехидной усмешкой сказала рыжая.
— Для жениха, — прищурившись, добавила светловолосая.
Третья молчала. Может быть, тем она и нравилась Мудрику больше других.
Марьяша, похоже, тоже не очень обрадовалась встрече. Только Мудрик тихо улыбнулся, качая свой кораблик в ладонях.
— Платья нам обещала, — напомнила рыжая.
— И сошью, — недовольно ответила Марьяша. — Озеро ваше расчистим, да вас самих принарядим…
— Женихов отыщем, — мечтательно сказала водяница. — С собой под воду уведём, кудри заплетать, на травах шелковых лежать!
— О том и помыслить не смейте! — возразила Марьяша. — Тогда о Перловке уж точно пойдёт лихая слава, а нам того не надобно.
Эти слова пришлись девицам не по нраву. Они зашипели, глаза разгорелись, зелёные огни отразились в тёмной воде. Нешто, сказали они, их выставят на позор, на потеху? Им-то что за корысть тогда?
Тут подключился Василий. Он вспомнил всё, что знал об аниматорах и Диснейленде, и постарался это подать с выгодной стороны: вот, мол, и слава, и восхищение, и красивые наряды. Утопленник — он что? День порадует, два порадует, а на третий его раки съедят. Живые вроде как полезнее: состроишь им глазки, а они в другой раз ленточку принесут, или там бусы, или гребень — что тут у девушек ценится?
Водяницы повеселели, стали мечтать о платьях с вышитыми рукавами, о шёлковых лентах и о цветах. Василий добавил, что им и делать почти ничего не придётся, только сидеть, к примеру, в лодке. А лодку можно украсить цветами, для красоты и чтобы запах отбить. Про запах, ясное дело, он только подумал, а вслух не сказал. Не дурак же.
Слово за слово, и он вспомнил историю, как Пашка в костюме гамбургера рекламировал точку быстрого питания, упал, а встать не мог, потому что круглый — не согнуться и не перевернуться. И все вокруг только снимали на телефоны, а Пашка под конец уже просто кричал: «Помогите!», пока не вышел хозяин и кое-как не поставил его на ноги. С Пашки потом вычли за химчистку, вообще ничего не заработал, даже в минус ушёл, и в интернете засветился, конечно.
Водяницы оказались ничего, смешливые. Вроде как сидишь в новой компании, шутишь, всем нравишься — приятное ощущение. У Василия-то раньше и друзей толком не было, и если куда-то звали, то девушки особо над его шутками не смеялись, так что сейчас он разошёлся. Валялся на траве, размахивая ногами и руками, показывал, как Пашка барахтался, пытаясь встать.
Гамбургер,