А потом они уезжают.
Я же так и остаюсь сидеть в своей машине и сжимать руль.
Где-то в районе желудка появляется сосущий холод. А что если… если мы уже и не нужны ему? Если наш ребёнок уже не вписывается в его жизнь?
Эта блондинка… Только слепой не увидит, что она влюблена в Гордея. По самые уши. Готова ковром персидским перед ним расстелиться.
Что, если мы уже в его жизни лишние? Если он уже пошёл дальше.
Имел право. Я сама его попросила о разводе — напоминаю себе. Какие тогда претензии?
Интуитивно кладу руки на живот и прикрываю глаза. По щекам катятся слёзы. Я ловлю их губами, чувствую соль и то, как в груди разверзается дыра.
Что он скажет? Как отреагирует? Нужен ли ему теперь этот ребёнок?
Нет, уверена, Гордей будет ему отцом. Будет в его жизни. Это же Гордей. Но не станет ли для него это обузой в том свободном полёте, в который он уже расправил крылья и готов лететь?
— В любом случае ты — будешь, маленький, — шепчу, вытирая слёзы. — Даже если только мой, то всё равно будешь.
Я выезжаю с парковки и еду за Викой в детский сад. Перед тем, как выйти из машины, опускаю козырёк и смотрю в зеркало. Нужно себя в порядок привести. Дочка у меня внимательная, заметит, что я плакала.
Вытираю тушь под глазами, крашу искусанные губы. Пробую улыбнуться. Скоро я так буду улыбаться двоим своим детям. И буду любить маленького за двоих, если будет нужно.
Забираю дочь и мы идём в кафе-мороженое, как я ей и обещала. Пока болтаем, смотрю на Вику другими глазами. Скоро она перестанет быть единственной в семье малышкой, у неё будет новая и очень важная жизненная роль — она станет старшей сестрой. Уже представляю, как её обрадует эта новость. Вика давно говорила, что хочет маленького братика или сестричку.
Надо же, как за час может измениться вектор мыслей. Ещё утром я раздумывала над планами, как строить карьеру после завершения проекта и увольнения, как занять своё место в жизни и научиться ни от кого не зависеть. А сейчас в моей голове кружит совсем иное. Как зонировать детскую? Кто будет: мальчик или девочка? Как уравновесить отношения так, чтобы Вика не чувствовала себя обделённой?
Это же… целый путь впереди. Выбор врача, роддома…
Смогу ли я пройти через это одна, если Гордей решит остаться в стороне? Как потом объясню ребёнку, почему у папы другая семья?
— Мам, у тебя всё хорошо? — спрашивает Вика. Видимо, актриса с меня такая себе, что не смогла утаить от ребёнка раздрай в душе.
— Да, солнышко. Почему спрашиваешь? — стараюсь улыбнуться как можно увереннее.
— Ты не доела своё любимое банановое мороженое, — кивает на креманку. — Ты всегда его доедаешь.
Точно. Странно, но я, лишь узнав о беременности, поняла, что меня уже с неделю мутит по утрам, а любимая овсянка с бананом не лезет совершенно. А теперь вот и мороженое.
Только меня это вдруг не расстраивает. Воспринимается как нечто, что будет потом кирпичиками воспоминаний о том, как в мир пришёл мой второй малыш. Даже если эти воспоминания будут только моими.
Glava 36
Меня действительно начинает тошнить по утрам. Любимая овсянка с бананом отправляется в мусорку, а выпитый чай с бутербродом — в унитаз.
К моменту, как просыпается и приходит на кухню Вика, я уже успеваю умыться и снова выглядеть свежей. Ну, хотя бы относительно. По крайней мере, руки уже не дрожат и глаза не слезятся.
— Доброе утро, мамочка, — Вика целует меня и усаживается за стол.
Я приобнимаю её и вдыхаю запах её волос. Люблю так делать, особенно с утра. Она пахнет солнышком и любовью, волшебными снами, чем-то очень-очень особенным. А сейчас я будто ещё острее это ощущаю. То, что я списывала на стресс в последние недели и желание замедлиться в чём-то привычном — в своих отношениях с дочерью, в нежности к ней, испытывала в этом какую-то дикую, гипертрофированную потребность, оказалось гормонами беременности. Всё встало на свои места.
— Доброе, солнышко, какао хочешь?
— Угу, — кивает Вика. Она любит какао. — А ты сегодня опять не захотела свою любимую кашу?
Всё-то она подмечает. Дети вообще наблюдательны, хоть нам, взрослым, и кажется, что они много не замечают.
— Просто пока перешла на другой завтрак, детка, всё в порядке. Пей своё какао и беги чистить зубки. Пора собираться.
Отвожу Вику в детский сад и решаю предпринять ещё одну попытку поговорить с Гордеем. Ресурса у меня сейчас на миллиграмм, но так или иначе ему сказать нужно. Лучше сделать это скорее.
— Я сразу на объект к Сабурову, — ставлю в известность Александру по телефону, пока еду в машине. — Передай Антону Макаровичу.
— А в офис во сколько приедешь? — Саша разговаривает таким тоном, будто её лично совсем не устраивает, что я приеду не к восьми.
— Когда справлюсь, — отвечаю коротко.
— Не задерживайся.
Конечно, Саша, как скажешь.
Отключаюсь и закатываю глаза. Быстрее бы завершиться с проектом. Немного осталось. Но даже с учётом беременности бросать я его не буду. Не дождутся.
Я всё обдумала. Труда вложено много, я ведь на совесть всё делала. Завершу, получу свои деньги и тогда уволюсь.
Паркуюсь я у офиса Гордея на том же месте. В этот раз ни его, ни воздушно-припадочной поварихи нет в поле зрения. Долго не раздумываю — выхожу из машины решительно и иду в здание.
— Привет, Лиз, — здороваюсь с его секретаршей, что смотрит на меня с удивлением. Я тут и раньше не частым гостем была, а теперь, наверное, она совсем не ожидает видеть меня. — Гордей у себя?
— Да…
Наверное, ей не особенно нравится, что я в который раз вот так игнорирую правило о том, что обо мне боссу она должна доложить.
— Один?
— Один.
— Отлично.
Иду к двери, коротко стучусь и приоткрываю. Стараюсь игнорировать нарастающую скорость пульса. Контролирую дыхание.
— Привет, Гордей. Я ненадолго тебя отвлеку, — говорю с порога и прохожу к его столу.
— Здравствуй, Ирина, — поднимает удивлённо брови. — Не ожидал.
— Да я и сама… — вторую часть мысли произношу уже у себя в голове. Надо по порядку.
Может мне кажется, но я чувствую от него некую дистанцию. Как будто бы… он выстроил стену. Взгляд более холодный, что ли.
Наверное, я оказалась права насчёт поварихи. Они вместе, и Гордей выстраивает границы. Это нормально.
Внезапно больно для меня, но в целом ожидаемо и объяснимо.
Но тем не менее, этот факт не исключает того, зачем я пришла.
— Нужно поговорить.
— Присаживайся, — кивает на кресло напротив и заметно напрягается. — С Викой всё хорошо?
— Да-да, не волнуйся.
— Ну тогда слушаю, — он чуть расслабляется, но по прежнему сосредоточенно смотрит на меня.
Повисает пауза.
Я прочищаю горло, но слова так и застревают.
Лучше начну с момента с Сабуровым. А потом про ребёнка. Мне нужно решиться.
— Гордей, я думаю, тебе нужно быть внимательным с Сабуровым.
Он сначала вскидывает брови, а потом хмурится, откинувшись на спинку кресла.
— Ира, я и так с ним внимателен всегда. Но ведь тебя привело что-то конкретное?
— Да, — киваю. — Я не совсем понимаю, как это расценивать, но подозреваю, что он что-то замышляет. Может, мне стоило узнать сначала подробнее…
— Так, стоп. — Гордей выпрямляется и кладёт с хлопком ладони перед собой на стол. — Давай сразу, Ира: о чём бы речь сейчас не пошла, ты НЕ влезаешь в это. Ничего не выясняешь, не пытаешься разобраться. Я тебе уже сказал: Сабуров опасен. А теперь — что именно ты подозреваешь?
Я рассказываю Гордею подробно возникшую в конференц-зале ситуацию, и что именно я увидела. Про папку с документами, про схему канализации здания, чей адрес я узнала.
— Только сфотографировать я не успела, — пожимаю плечами с сожалением.
А потом замолкаю, наблюдая за его реакцией. Сначала он хмурится, а потом встаёт и отходит к окну.
— Вот козёл, — в итоге выдаёт. — Так и знал, что с этой санитарной службой не всё так просто.