(это право применялось девять раз только за семь лет президентства ТР)[333].
Никогда раньше и никогда с тех пор президент не оказывал столь фундаментального влияния на восприятие Америкой своей роли в мире. ТР подарил нации новое понимание того, что значит быть американцем. Национальное величие, настаивал он, зиждется на двух императивах: на установлении цивилизованного общества внутри страны и за ее пределами, а также на способности это обеспечить – в особенности за счет превосходящей армии, состоящей из людей, что олицетворяют силу, мужество и волю к борьбе.
ТР возвел в образец тех крепких поселенцев, что терпели бесчисленные страдания и выживали благодаря своей стойкости, уверенности в себе, житейской сметке – и готовности прибегать к насилию. По его словам, «главной особенностью жизни на фронтире была бесконечная война между поселенцами и краснокожими»[334]. Для книжного мальчика-астматика, а потом и гарвардского хлыща решающими оказались послеуниверситетские годы, проведенные в прериях Дакоты. Там он сталкивался лицом к лицу с опасностями в дарвиновской борьбе за выживание. Он сражался врукопашную с индейцами и бандитами, в него стреляли, ранили, несколько раз он едва не умер, но выжил, зато обрекал на смерть других. По мнению Рузвельта, этот опыт дал ему намного больше, чем любые прочие испытания в жизни. Он также убедился в том, что люди, неспособные или не желающие сражаться за себя, обречены подчиняться тем, кто может и хочет. «Все великие правящие народы были воинственными, – заявил он в своем первом публичном выступлении на посту заместителя министра. – В то мгновение, когда народ утрачивает склонность доблестно сражаться, он теряет гордое право стоять среди лучших, что бы ему ни удалось сохранить, как бы он ни преуспевал в торговле и финансах, в науке и искусствах. Трусость для народа, как и для отдельно взятого человека, является непростительным грехом»[335]. Четырехтомная работа Рузвельта «Покорение Запада» содержит, если угодно, евангелие «американизма». Первый том, опубликованный, когда автору был тридцать один год, подробно повествует о неуклонном расселении американцев по континенту; они шли на запад, влекомые «призванием судьбы», убежденные в том, что «присоединение к Америке всех соседних земель было фактически неизбежным исполнением моральной миссии, возложенной на народ самим Провидением»[336]. Сопоставляя поход на запад с такими событиями американской истории, как Гражданская война и освобождение рабов, ТР называл западную экспансию Америки «величайшим достижением марша англоязычных народов», несущих плоды цивилизации «пустынным пространствам»[337].
Кроме того, для ТР миссия Америки не обрывалась на тихоокеанском побережье. Заодно с единомышленниками из числа военных и конгрессменов он поднял знамя экспансионизма не только ради изгнания Испании с Кубы и из Западного полушария, но и ради того, чтобы обеспечить Соединенным Штатам Америки власть в Атлантике и на Тихом океане. Как он сам сказал после гавайского переворота: «Я верю, что чем больше кораблей, тем лучше; я верю, что в конечном счете прогоню все европейские державы с нашего континента; и я не хочу, чтобы наш флаг спускали там, где он был однажды поднят»[338].
Чтобы отдать Америку американцам, требовалась достаточная военная мощь, прежде всего морское превосходство. В Гарварде Рузвельт студентом серьезно изучал историю войны 1812 года. Позднее он опубликовал работу «Война на море в 1812 году» и стал считаться авторитетным специалистом по этому конфликту. Глава Военно-морского колледжа включил эту работу в число обязательных к прочтению и разослал ее экземпляры капитанам всех кораблей ВМС США. В своем анализе ТР сделал важное открытие. «Простая истина, – писал будущий президент, – заключается в том, что сторона, обладающая превосходством в силе, в пропорции три к двум, попросту не может рассчитывать на победу»[339].
Никто из читавших «Войну на море в 1812 году» не удивился, когда новый заместитель министра флота убедительно доказал, что Америке, если она хочет стать мировой державой, нужен более крупный и сильный флот. Выступая в Военно-морском колледже через семь недель после вступления в должность, ТР заявил, что «готовиться к войне значит надежно гарантировать мир», и предупредил слушателей, что США «нельзя застаиваться, если мы желаем сохранить самоуважение». Дипломатия, безусловно, «хороша», но, как настаивал ТР, «в итоге тем, кому видится мир с другими государствами, будет полезно полагаться на современный флот первоклассных линкоров, а не на какой-то произвольный договор, составленный ловкими юристами»[340].
Америка последовала совету ТР. В 1890 году американский флот вообще не располагал линкорами. К 1905 году их было уже двадцать пять, и Америка стала ведущей морской державой[341]. Даже Великобритания вынужденно осознала, что ей ни к чему воевать с Америкой, особенно с учетом того, что гораздо ближе крепнущая на глазах Германия.
США выказывали больший интерес к использованию своего вновь обретенного экономического и военного лидерства для расширения растущего влияния, чем к раздвижению собственных границ. Пусть ТР завистливо поглядывал на западную Канаду (до сих пор остававшуюся под властью Британской империи), большинство экспансионистов не верило в возможность приобретения новых территорий в обеих Америках. Вместо этого США требовалось добиться господства в полушарии, заручиться уважительно настроенными и податливыми соседями и избавиться от присутствия европейских держав. С практической точки зрения это означало, что миру ясно давали понять: интересы США в сфере американского влияния в Западном полушарии не подлежат обсуждению, а сей факт подкрепляется, цитируя Рузвельта, «силой, желанием и готовностью ее использовать»[342].
Рузвельт не терпел тех, кто осмеливался ему возражать. Он верил, что «каждое расширение цивилизации приносит мир… Каждое расширение великой цивилизованной силы означает торжество закона, порядка и справедливости»[343]. Даже признавая, что Америка действует в собственных интересах, ТР утверждал, что расширение сферы влияния США улучшит жизнь тех народов, что еще не дозрели до самоуправления. Его обоснование оккупации Филиппин характерно для, как выразился историк Альберт Уайнберг, «мускулистой концепции международного альтруизма». ТР убеждал соотечественников «признать наш долг перед людьми, живущими в варварстве, дабы помочь им увидеть, что они освободились от своих цепей»; говорил, что «мы можем освободить их только через уничтожение самого варварства». Его слова заставили бы улыбнуться Редьярда Киплинга и Сесила Роудса[344], но ТР заявлял: «Миссионер, купец и солдат каждый играют определенную роль в этом уничтожении и в последующем возвышении народов».
Сегодня многие американцы наверняка сочтут эти слова недостойными, «имперскими» или расистскими, хотя их отголосок можно расслышать в утверждении двадцать первого столетия, что американское лидерство сохраняет международный либеральный порядок, основанный на правилах. Как и большинство американцев своего времени, Рузвельт полагал, что распространение цивилизации несет «стабильные выгоды» всем обществам, поскольку «лучшим,