Читать интересную книгу Камуфлет - Антон Чижъ

Но вот трагически не хватает чувствительных источников досуга: синематограф еще не пустил корни. Что и говорить, любое маломальское событие, да еще и объявленное в газете, привлекает большой интерес. Публика шла на опознание трупа, как на праздник. Еще не весь тираж «Нового времени» раскупили, а самые отчаянные искатели приключений уже толпились у морга. Никто из них не представлял, какая картина их ожидает и сколько брома придется налить дежурным врачам. Человеческая природа такова, что прекрасное интересует образованных чудаков, а вот ужасное – всех и каждого. Гладиаторов отменили, а крови-то хочется, аж зудит.

Между тем желающих прибавилось. Скоро начнется толкотня.

– Пускай уж! – крикнул кто-то из толпы. – Чего народ мучаешь!

– Совсем совести нет! – поддержала бойкая кухарка. – Мне в лавку ишо!

– А мне на службу! – подал голос солидный господин. – Извольте открывать!

– Желаем опознать! – визгнул гимназист.

Санитар Гниляев глянул в лица мирных горожан, кипящие нетерпением и жаждой запретного, плюнул и широко распахнул дверь.

Народ ринулся голодной стаей, почуявшей падаль.

Августа 8 дня, в то же время, +19° С.

В доме на Малой Конюшенной улице,

потом в 1-м Выборгском участке

Кругом какая-то гадость, поле, усеянное птичьими трупами, а вдалеке кто-то кричит. Родион Георгиевич подскочил с дивана, на котором заснул в халате, кинулся спасать, но вовремя сообразил, что опять трезвонит телефонный аппарат. Стряхивая клочки сна, коллежский советник прошлепал голыми пятками по полу и схватил рожок.

– Ванзаров слуфает, – хрипло сказал он в черную дырку амбушюра.

– Господин начальник, утренние газеты уже прочли? – спросил Джуранский с интонацией, с какой полкам объявляют начало войны.

– Что?… Газеты?… Какие газеты?

– «Новое время».

– Мечислав Николаевич, который час?

– Девять часов три минуты, если не врет хронометр.

– Благодарю… А что с газетами?

– Через четверть часа буду около вашего дома. Разрешите выполнять?

Как раз хватило времени, чтобы вылить на голову кувшин воды, кое-как причесаться и натянуть пиджак. Софья Петровна выходить из спальни отказалась, впрочем, как и впускать в нее мужа. Потому через дверь были оставлены строжайшие инструкции: квартиру не покидать, про дачу не вздумать, а за провизией отправить дворника, дав на чай, ему же поручить растопку самовара, а самой не прикасаться. Супруга слабым голосом просила оставить ее в покое, есть-пить она вовсе не намерена, а если у кого-то осталась хоть капля сожаления, так он не пойдет на проклятую службу, а съездит за дочками.

Чтобы жена не запуталась с замком, Родион Георгиевич дверь не запер, слетел вниз, крикнул Епифанову подняться к госпоже за поручением и успел выскочить из ворот как раз в тот момент, когда Джуранский остановил полицейскую пролетку.

Забравшись на протертый диванчик, отвозивший на себе сотни задов преступников и стражей порядка, Ванзаров потребовал прессу.

Помощник не только заботливо раскрыл нужную страницу, но и позволил указать на объявление внизу колонки.

Сложно понять, что испытывает чиновник сыскной полиции, когда видит, как его не то, что провели, а сделали полным дураком и посмешищем. Выставить на всеобщее опознание «чурку» да еще пригласить полгорода – это похлеще будет, чем возить его в святом ковчежце. Это требует особого таланта. Или непроходимой глупости служебного усердия. Проявить такую могли только двое: Джуранский и Шелкинг. Ротмистр сам поднял тревогу и прибывал в смущении. Значит, остается один кандидат.

В ледяном спокойствии явился в Выборгский участок коллежский советник и потребовал пристава. Подполковник был оторван от завтрака, утирающим следы яичницы с губ. На лице его читалось откровенное удивление столь раннему визиту важного чиновника.

– Могу ли знать, Ксаверий Игнатьевич, кто позволил заниматься самоуправством в розыскном деле? – Родион Георгиевич мог чеканить простые слова как служебный приговор.

Пристав выразил глубокое непонимание вопроса. Тогда Ванзаров сунул газету ему под нос и спросил:

– Вафа работа?

Шелкинг, сощурясь, прочел и заявил, что объявление не подавал.

– А где «чурка», то есть тело?

– Отправлено еще вечером в морг академии. – Подполковник, кажется, считал это само собой разумеющимся.

– Кто отдал подобный приказ вам?

– Вы, ваше высокоблагородие.

Родион Георгиевич принюхался: пристав завтракал только с чаем. Тогда почему несет подобную ахинею?

– Извольте объясниться.

– Вчера вечером, в шестом часу, вы, господин Ванзаров, лично телефонировали и приказали доставить тело в морг академии. Что и было исполнено.

Джуранский осторожно покосился на начальника. Судя по усам, «командир» пребывал в бешенстве, смешанном с глубокой растерянностью. Но это мог увидать только опытный глаз помощника. Для всех остальных коллежский советник пребывал в думах, а потом спросил:

– Пристав, вы уверены, что телефонировал я?

– Безусловно.

– Могу ли знать, какие у вас факты?

– Да какие факты, когда голос ваш!

– Допустим. А ефе?

– Да вот, извольте… – И тут Шелкинг запнулся. Потому что не смог найти никаких иных доказательств. Выходит, он выполнил приказ голоса, похожего на ванзаровский, и даже не испросил письменного подтверждения. То есть совершил служебное преступление. И теперь его… Столько лет лямку тянул, год до пенсии, так что ж, этот супчик под монастырь подвел? Не бывать этому! Давно он недолюбливал господ зазнавшихся из сыскной, вот и поквитается…

– Господин коллежский советник, – официальным тоном начал пристав. – Мое отношение к служебной дисциплине известно. Если изволили отдать приказ телефонируя, для меня этого достаточно. Самоуправством не занимаюсь. На том стою и стоять буду.

Подполковник и вправду решил стоять насмерть.

Что остается делать? Бросить все и ехать за дочками? Но ведь с ними Глафира, значит, будут сыты и присмотрены. А тут дорога каждая минута. Родион Георгиевич выскочил из участка, как свежее пиво из бочки.

Августа 8 дня, в то же время, +19° С.

Угол Арсенальной улицы

и Полюстровской набережной

Ломаные бочки, драные веревки, сгнившие бревна и доски, а также прочие ошметки невесть чего густо покрывали склон реки. Неподалеку располагались баржевые склады леса и пеньки: все, что в хозяйстве отслужило срок, по древней русской традиции выкидывалось за забор. Отчего сама собой выросла помойка.

В это утро Тимошка Ермолаев, грузчик с пристани, мучился болезнью понедельника. Жажда требовала прикладываться к ведру и вливать в страдающий организм изрядные порции жидкости. Живот, вместивший без малого литра три, раздулся под рубашкой, но голове от этого легче не становилось.

Тимошка испил еще водицы и собрался прогуляться до ветру. Далеко идти не пришлось. Вся артель справляла естественные нужды за забором, среди живописной свалки.

Парень выбрал местечко, прикрытое горой досок, распустил веревочку, державшую порты, и насладился облегчением.

Сзади визгливо залаял Тузик – кудлатая собачонка, которая кормилась при артели, за что и получала подпаленную шерсть, тычки в нос и прочие шутки добродушного народа.

– А ну, кыш, погибель, – лениво прикрикнул Тимошка. Тузик внимания не обратил, а надрывался противно и громко.

Тимошка подпоясался, поддернул порты и лениво приблизился к скотине, желая отвесить ей хорошего пинка. Но так и застыл столбом, вытаращив глаза и раззявив рот.

Собачонка прыгала как заводная, облаивая предмет, которому на свалке быть не полагалось.

– Что такое? – вдруг сказал строгий голос. Тимошка оглянулся. Откуда-то объявился господин в строгом костюме и черной шляпе. Он уставился на парня:

– На что лает твоя собака?

– А вы кто будете?

Господин споро объяснил и повторил вопрос.

От страха Тимошка пробормотал что-то невнятное и вытянул палец.

Там, куда ткнул натруженный указательный грузчика, среди древесного мусора белел предмет, который, несомненно, был не чем иным, как человеческой рукой. Тузик замолчал, боязливо подкрался и принюхался к находке.

А господин в черном осклабился:

– Вот и хорошо… Как звать?

– Тимофеем…

– Будешь, Тимошка, у нас свидетелем.

Августа 8 дня, половина одиннадцатого, +20° С.

Морг Императорской медико-хирургической

академии на Загородном проспекте

Настоящего свидетеля на опознание трупа и калачом не заманишь. А вот зеваки и бездельники прибегут с радостью, еще будут толкаться от нетерпения. В очередь встанут, что и в дверь не поместится. Вот, пожалуйста, цепочка столичных жителей начиналась в глубинах морга, а заканчивалась в садике. Человек пятьдесят будет.

Тех, кто стоял в ожидании, не образумили перекошенные физиономии выходивших с «опознания»: мужчины нервно утирали лбы платочками, а нескольких дам вывели под руки, им стало дурно. Очередь упрямо двигалась к цели. Родиона Георгиевича даже не хотели пропустить, но Джуранский быстро навел порядок.