и содержать в течение года; каждый из них был командиром своей триеры, триерархом, почему и самая обязанность снаряжения кораблей называлась триерархией. Это было «общественное служение», почетная обязанность, от которой нельзя было отказываться и которой гордились.
Пентаконтера
Постройка кораблей пошла очень успешно, и к весне 480 года в гавани Пирея стояли на якоре 180 триер, построенных из лучшего соснового дерева.
Это были длинные – около 50 аршин, узкие – не шире 6—61/2 аршина, и невысокие корабли. В воде триеры сидели неглубоко и могли подплывать на такие мелкие места, что к ним можно было подойти вброд; над водою они поднимались так невысоко, что, подойдя к ним вброд, можно было легко влезть по борту на самый корабль. При такой неглубокой посадке триеры не могли быть особенно устойчивы. При попутном ветре триера могла развивать большую скорость, до 15 и даже 18 верст в час (16—19 км в час). Она шла на парусах, но гораздо важнее для ее движения были весла. Весла на кораблях были очень длинные, верхние – длиннее, нижние – короче. Гребцы сидели в средней части корабля в три ряда друг над другом; их было по 150 на каждом корабле. Мерно в такт работали они веслами под команду своего начальника: он кричал им в такт «Опоп, о опоп! Рюппапай!» или отбивал ритм молоточком по звонкому деревянному барабанчику; иногда такт давал флейтист на флейте. На корме правил рулем кормчий. Рулевой был самым важным человеком в составе экипажа: одна его ошибка могла погубить весь корабль; его находчивость и ловкость могли спасти судно при самых трудных обстоятельствах.
Греческие корабли.
Роспись вазы. VI в. до н. э.
Триерарх, как командир, находился на корме возле рулевого; здесь для него иногда устраивали маленькую будку. На корме же ставили изображения богов, которые должны были охранять корабль в опасностях. На мостках впереди и у кормы помещались воины; их было немного: всего 14 гоплитов и 4 стрелка с луками и легкими щитами. Но боевое значение триеры было не в воинах: она сама вместе со всем своим экипажем представляла одно большое и грозное военное орудие. На носу триеры над самою водою далеко вперед торчал массивный, окованный сталью таран; пробить ловким ударом этого тарана бок вражеского корабля – вот была главная задача триеры в бою. Еще и другой маневр применяли искусно афиняне в морском сражении: разогнав триеру полным ходом и вдруг по команде убрав свои весла, они быстро пролетали вдоль борта неприятельского судна и килем своего корабля ломали у врага весла. Чтобы защитить собственные суда от такого нападения, афиняне с обоих боков на носу корабля укрепляли две массивные балки, торчащие в стороны: они должны были оттолкнуть неприятельский корабль, когда он налетал, чтобы переломать весла.
Для того чтобы выполнять такие маневры, всему экипажу триеры нужно было хорошо знать свое дело и приучиться внимательно слушать и быстро и точно исполнять команду начальника; а для этого необходимы были частые учения и постоянная служба. Моряков нельзя было, как гоплитов, распускать на мирное время по домам, чтобы собирать на корабли только перед самой войной. Для матроса служба должна была стать его постоянным делом, и, понятно, он должен был получать жалование, потому что не мог уже заниматься каким-либо хозяйственным промыслом, как мог это делать гоплит в свободное от походов время. Но морякам платили немного, всего драхму, а то и три обола[23] в день. Идти на такое маленькое жалование могла заставить людей только крайняя бедность, тем более что служба на кораблях была опасная и трудная. В матросы поступали граждане из класса фетов, бедные метеки; много среди них было и рабов, купленных триерархом на рынке или отданных внаем своими господами.
Так возник у афинян флот, на который они теперь по слову бога возлагали свои надежды. Совет на Истме решил бороться с персами на суше и на море. Во главе как сухопутных, так и морских сил были поставлены спартанские командиры. Но афиняне выставили в союзный флот наибольшее число кораблей, и потому в вопросах морской войны решающее значение имел голос их стратега; а стратегом у них в 480 году был Фемистокл.
Когда в середине мая 480 года Ксеркс приехал в Абидос, все его морские и сухопутные силы были уже в сборе. Царь захотел произвести им смотр. С высокого, нарочно насыпанного холма, на котором поставлен был роскошный мраморный трон, увидел он корабли, покрывшие весь Геллеспонт, и стройные колонны войск, занимавшие весь берег и все равнины вокруг, насколько хватало глаз. Последние сомнения, которые еще тревожили царя, исчезли, и он приказал готовиться к переходу в Европу.
Весь остаток дня и всю ночь в громадном лагере шли хлопоты. Под утро жрецы зажгли на мостах благовонные курения и миртовыми ветвями усыпали путь. Царь взошел на мостки и, когда, играя и отражаясь в тихой воде, поднялось солнце, он совершил из золотой чаши возлияние морю и молился солнцу, чтобы не случилось какого несчастия в походе. Потом, чтобы примириться с Геллеспонтом, который он оскорбил позорным наказанием, Ксеркс бросил в его волны чашу, золотой кувшин и меч и приказал начать переправу, а флоту велел плыть к Афону.
До ста тысяч воинов было в войске Ксеркса, да не меньше этого в обозе, и каких только племен, каких вооружений не было в этой толпе! Рядом со стройными иранцами, одетыми в простые и удобные кафтаны, виднелись закованные в медные доспехи мускулистые и суровые ассирийцы. Развевались перья на шлемах у греков и лидийцев. Высоко над остальной толпой подымались на своих верблюдах закутанные в бурнусы арабы. беспорядочной ватагой скакали на косматых лошаденках сигарты, иранские степняки, все вооружение которых состояло из ножа и аркана. Проходили странные, причудливо одетые отряды, собранные с далеких окраин царства Ксеркса: полунагие черные и курчавые эфиопы из Африки, азиатские халибы с длинными рогатинами и в шлемах, на которых торчали сделанные из меди бычачьи рога и уши, фракийцы в лисьих шапках и с обмотанными козьими шкурами ногами…
Несколько дней и ночей непрерывно шла переправа. Спеша и теснясь, одна за другою вливались пестрые, разноплеменные толпы вооруженных людей в узкие проходы моста и, подгоняемые ударами бичей, переходили на берег чуждой им земли, чтобы идти покорять своему господину далекую страну, которой они не знали и до которой им не было