Мидори Снайдер
Чарли, идем с нами!
Субботним утром Чарли валялся на кровати в своей комнате. Сверху он услышал, как почтальон просунул конверты через дверную щель и стопка глухо шлепнулась на деревянный пол. Затем – как мама прошаркала до порога и выдохнула, наклоняясь за письмами. Чарли представил, как она сейчас стоит посреди прихожей с карандашом за ухом и кроссвордами под мышкой и перебирает конверты. На ней – дешевые очки, из-за которых глаза кажутся огромными и словно постоянно слезятся.
Чарли знал, что одно из писем – для него. Он догадался об этом по глухому звуку, с которым стопка упала на пол. Там точно был тяжелый конверт из университета с письмом о зачислении. Мама вот-вот выкрикнет его имя. Затаив дыхание, парень продолжал наблюдать, как на потолке, колеблемые весенним ветром, танцуют тени дубовых ветвей.
– Чарли! Чарли, спускайся! Тебе письмо, – позвала мать снизу.
– Какое письмо? – помедлив, крикнул он в ответ, пытаясь еще немного продлить это мгновение одиночества. Совсем скоро будущее в толстом конверте заявит о своем приходе. Чарли лежал неподвижно, скрестив вытянутые ноги в кедах и закинув руки за голову.
– Чарли, ты проснулся? – послышался голос отца. – У мамы для тебя кое-что есть.
– Подожди минутку, – ответил парень. Ветер все сильней раскачивал деревья за окном. Тени ветвей нервно дергались на белом потолке, темно-серые листья трепетали. Наконец Чарли неохотно поднялся и покинул комнату.
Уже спускаясь по лестнице, он заметил полные ожидания лица родителей. Мама держала коричневый конверт так, будто это была только что пойманная рыба. На груди у нее висели очки для чтения, за ухом виднелся карандаш. Она улыбалась, ее щеки пылали. Отец неподвижно стоял позади, засунув руки в карманы, и нервно перебирал мелочь.
– Давай же, открывай, – сказала мама, протягивая сыну конверт.
Чарли медленно распечатал его и попытался изобразить такое же счастье, каким светились лица родителей.
– Круто, – тихо сказал он, перебирая документы из университета. – Здорово, меня приняли.
Чарли почти не глядя согнул глянцевые проспекты и письмо, в котором его поздравляли с успешным поступлением, и засунул их обратно в конверт. Затем он отдал его матери, не зная, что еще сказать.
– Мы так тобой гордимся, сынок, – пришел ему на помощь отец.
– Спасибо.
– Не хочешь взглянуть еще раз? – спросила мать. – Наверно, надо бы заполнить документы.
– Потом, – уклончиво ответил Чарли. – Я должен был встретиться с Ниной еще двадцать минут назад. Она обидится, если я сильно опоздаю. Кроме того, – добавил он, увидев тень разочарования в глазах матери, – мне не терпится сообщить ей эту радостную новость.
– Да, это отличная новость, – повторил отец.
– Конечно, – кивнул Чарли. Он чмокнул мать, от которой пахло кофе, и направился к выходу. – Ну, я пошел.
Парень рывком распахнул дверь и вылетел на улицу, – но даже свежий воздух не помог ему побороть бушующую в груди панику. Они в любой момент могут спросить, что с ним не так. А потом разозлиться или обидеться, – ведь он не сможет объяснить им сковывающее чувство, которое испытывал, думая об отъезде в колледж этой осенью.
Чарли шел по улице и смотрел на растущие за домом дубы. Странно, что часть дикого леса оставили в городе. Впрочем, потому его родители и купили этот дом, требовавший серьезного – и даже очень серьезного – ремонта. Крыша протекала, водопровод был забит листвой, травой и воробьиными гнездами. Если кто-нибудь пытался принять ванну, трубы начинали грохотать, шипеть и выхаркивать ржавую воду. Пол в прихожей покрывал изношенный серо-оранжевый линолеум, который был настолько неровным, что шарики катились по нему без посторонней помощи – так Чарли играл в детстве.
Но вид из окна заставлял забыть все проблемы с самим домом. Почти отовсюду виднелись старые величавые дубы, кроны которых зеленым навесом укрывали внутренний двор. Осенью среди темных стволов то тут, то там вспыхивали ярким огнем клены. Кое-где можно было встретить и березы, которые летом облачались в нежную светло-зеленую листву, а потом, с приходом холодных осенних ветров, желтели. Один искривленный дуб частенько служил для Чарли убежищем. Его ствол был покрыт наростами, а кора усыпана голубовато-серыми лишайниками и пушистым мхом. У основания росли грибы причудливой формы. Одна выжженная солнцем ветвь отделилась от ствола и согнулась почти до земли. По ней мальчик мог забраться на самую вершину и там на время спрятаться от всего мира.
Чарли продолжал идти, стараясь не смотреть на дуб, одиноко стоящий в стороне. Но все напрасно. Ему никогда не удавалось просто пройти мимо – в памяти оживали разрывающие душу воспоминания.
В отличие от других деревьев, этот дуб был молодым и стройным. Его легкие ветви с нежно-зеленой листвой и пучками новых желудей устремлялись прямо в небо. Младшая сестра Чарли родилась уже после переезда. В детстве Селия говорила, что это ее личный дуб. Она обнимала его, пела ему песни или просто сидела в его скромной тени, играя с куклами и плюшевым кроликом. Хотя Чарли был на три года старше, она позволяла ему тоже присоединиться к игре. Тогда Селия с недетской серьезностью разливала чай в скорлупки от желудей или забивала брату в нос и уши липкие кленовые семена.
Едва ей исполнилось четыре, она начала ходить во сне. Ночью все домашние слышали, как сестра бродит по коридорам, и вставали, чтобы уложить ее обратно. Селия ходила на кухню, в прихожую, в кабинет и везде дергала ручки дверей или пыталась открыть окна. Доктора говорили, что это пройдет. Вечером родители запирали все двери, проверяли каждое окно – а потом до утра с тревогой прислушивались, как девочка блуждает по дому.
Поздней осенью ее ночные прогулки прекратились так же внезапно, как и начались. Теперь она снова спокойно спала в обнимку с плюшевым кроликом, сунув в рот большой палец. Но Чарли все равно по привычке просыпался, чтобы взглянуть на Селию. Его сестра была низенькой, курносой, с бледно-розовыми губами и пухлыми щеками. Она постоянно умудрялась где-нибудь запачкать лицо. При беге ее золотисто-каштановые локоны подпрыгивали, точно пружинки. Смеялась Селия от души, и Чарли нравилось, что именно ему чаще всего удавалось развеселить сестренку. Он любил ее, хоть она и бывала порой надоедливой. Ночью он проверял, закрыто ли окно, укутывал ее одеялом и возвращался к себе.
Как же такое могло произойти? Чарли задавал себе этот вопрос, наверное, миллион раз. Прошло десять лет, но он так и не нашел ответа. Тогда приближалось Рождество. Зимние дни были короткими и мрачными, снег валил не переставая. Ночь накануне пятого дня рождения Селии выдалась ясной и морозной. Чарли, как всегда, зашел в комнату сестры. Ему запомнился лунный свет, который серебром укрывал деревья за окном. Селия мирно спала в обнимку с кроликом, и мальчик вернулся к себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});