Читать интересную книгу Легенда о Вавилоне - Петр Ильинский

Особое место Мардука подтверждается и тем, что именно к нему обращена известная аккадская поэма-жалоба «Восславлю бога мудрости», в которой, как и в упоминавшейся выше «Теодицее», прослеживается мотив непонимания «замысла богов». Впрочем, большая часть текста — монотонное перечисление свалившихся на героя бед, постепенно переходящее в подробное описание симптомов скрутившей его болезни[218]. Ближе к концу поэмы Мардук приносит герою выздоровление («Мардук может возвратить жизнь даже тому, кто уже в могиле»), и тот так же подробно перечисляет молитвы и приношения, которыми он отблагодарил милосердного бога, и, прославляя его, призывает к тому же и остальных. Философская связь поэмы с «Теодицеей» представляется поверхностной: здесь налицо благодарственный гимн богу, не более того. Многочисленные эпитеты, обращенные к Мардуку, и качества, которыми он, согласно тексту, обладает, явно свидетельствуют о его наивысшем положении в вавилонском пантеоне.

С культом Мардука связано рождение идеи о богоданности власти. Этот необыкновенно важный процесс прослеживается с большим трудом. Безусловно, наследниками богов и существами, почти равными им, почитали себя еще цари древнего Ура и многих других городов-государств[219]. Поэтому возвышение различных городов связывалось тогда с переселением в них кого-либо из могущественных богов месопотамского пантеона. Но теперь функция облечения полномочиями власти целиком переходит к Мардуку. Более того, она постепенно распространяется и на иных царей, претендующих на власть над Месопотамией. Эта традиция сохранится до конца вавилонской эры.

Еще одно указание на стабилизацию общества содержится в появлении межевых камней — кудурру, на которых подробно записывались условия разграничения земельных участков. Многие ученые считают, что кудурру стояли не в поле, а в храме, будучи на самом деле вырезанными на камне контрактами или царскими дарственными. Суть от этого не меняется. Проблема владения землей — главнейшая в древних земледельческих обществах — неоднократно становилась предметом острых социальных конфликтов. Возможно, в касситской Вавилонии и эту проблему удалось, по крайней мере, смягчить.

Все это вместе взятое — политическая и общественная стабильность, а также прибыльность вавилонской экономики — не могло не привести к культурному расцвету. Характер его понять невозможно: Вавилон того времени был полностью уничтожен. Создавались ли тогда произведения новые, оригинальные или вавилоняне предпочитали обрабатывать старинные сюжеты или мотивы? Считается, что верно второе, но назвать это упадком нельзя, так как именно тогда приняли окончательную форму наиболее известные литературные творения аккадского гения.

Продолжал существовать и активно использоваться в культурной сфере шумерский язык, к тому времени давно мертвый. Возможно, это является первым хорошо зафиксированным примером уважения к древним и не всегда понятным текстам. В любом случае, шумерский не только оставался одним из государственных языков Месопотамии вплоть до середины 1 тыс. до н.э., но также являлся языком культовым, да и мерилом образованности вообще. По-видимому, его использование для царских надписей (совместно с аккадским, а иногда и с другими языками) несло в себе и сакральный смысл[220]. Шумерский был для Междуречья тем же, чем латынь для средневековых западных европейцев, греческий или церковнославянский — для их восточных соседей, арабский — для мусульман, а санскрит — для индийцев.

Продолжали копироваться древние учебники и справочники, содержавшие сведения по всем областям тогдашней науки. Благодаря этому до нас дошли многие документы шумерского периода. Появилось и важное новшество: годы начали обозначать по имени правящего царя и придавать им порядковые номера. Больше упомянуть почти не о чем, вот разве что в середине XIV в. до н.э. один из касситских монархов выстроил на некотором расстоянии от Вавилона отдельный город (неподалеку от нынешнего Багдада). Тамошний зиккурат (высотой около 60 м) сохранился очень хорошо, и первые европейские путешественники обычно принимали за вавилонскую башню именно его. Вот и все. Знания об этом периоде очень фрагментарны, и непонятно, заслуживает ли он того или нет? Множество древних объектов еще не описаны, не введены в научный обиход. Еще на место археологических находок в общественном сознании значительно влияют обстоятельства их открытия и дальнейшей культурной судьбы. Центральное место царя Хаммурапи в древневосточной истории в немалой степени определено ранним временем обнаружения его знаменитой законодательной стелы и известности, которую она тогда же получила, сразу же оказавшись одним из наиболее сохранившихся, доступных для обозрения месопотамских памятников, обладавшим к тому же совершенно понятной, как поначалу казалось, функцией.

Напомним, что происходит она не из Вавилона, а из Сиппара — крупного административного центра и найдена отнюдь не в Месопотамии. На закате касситского периода, где-то в XII в. до н.э., жившие на территории современного Ирана восточные соседи-эламиты напали на ослабевшую страну и возвратились из Вавилонии с множеством трофеев. В их числе была и стела Хаммурапи, которую победители поместили в столице — Сузах, там, где она спустя почти три тысячи лет попала под французскую лопату. И главное: Вавилон во второй раз (о первом таком событии мы скажем чуть позже) лишился основной святыни — статуи бога Мардука, тоже увезенной в Элам. С этим событием связывают окончательное падение касситской династии, самой длительной за время существования города.

Расположенные на побережье Персидского залива провинции (по-видимому, полностью вавилонизированные) довольно быстро выдвинули новых лидеров, которые пришли к власти в Городе и восстановили почти утраченную государственность. Уже в конце XII в. Вавилон взял у Элама внушительный реванш, подорвав государство соседей на несколько сотен лет вперед[221]. Победоносную армию возглавлял правитель со знаковым именем Навуходоносор (разрушитель Иерусалима будет вторым царственным носителем этого имени).

Убедительная победа над соседями указывает как на некую цикличность истории, так и на наличие у небольшого вавилонского государства значительных денежных и политических ресурсов. Эту мысль подтверждает и сообщение Навуходоносора о том, что первый его поход в Элам был катастрофически неудачным. А ничто так не свидетельствует о жизнестойкости государства, как его способность переносить поражения. Значит, запас прочности у Вавилона был немалый.

Возможность столь быстрого восстановления опять же хочется объяснить вавилонской географией, традицией и прочими подобными свойствами. Есть желание, опираясь на историю других времен и народов, сказать что-то о приходе энергичной провинциальной элиты, сменившей обанкротившуюся столичную династию. Но никаких оснований к этому нет. Источники, как говорится, по этому поводу молчат. Одно обстоятельство очевидно: победы Навуходоносора I произвели громадное впечатление на вавилонян. В частности, он с триумфом вернул на родину статую Мардука. Это событие окончательно установило первенство бога мудрости в вавилонском пантеоне. Успешная экспедиция против Элама была чуть ли не самым громким военным эпизодом вавилонской истории за много веков, поэтому сведения о ней с гордостью передавались из поколения в поколение. Впрочем, не исключено, что силы иноземцев тоже были невелики, и войны, смутные сведения о которых мы имеем, представляли собой грабительские экспедиции-набеги той или иной степени удачности.

Отношения же с другим соседним государством, расположенном на северо-западе, складывались у Вавилона гораздо сложнее и интереснее. Во-первых, соседи эти были сильны и способны к созданию империй; во-вторых, их государство тоже существовало долгие века; в-третьих, они, неоднократно одолевая вавилонян на поле битвы, никогда не могли их уничтожить или даже окончательно подчинить. И, помимо этого, все время подпадали под культурное влияние Города. Потому Вавилону, бывшему на протяжении многих веков стороной оборонявшейся и терпевшей страшные и унизительные поражения, удалось в итоге не просто победить, не только стереть противников с лица земли, но и изъять их из самой истории, из самой главной ее разновидности — устной, народной, популярной истории, куда ассирийцы (а речь идет именно о них) возвратились только в XX в.

При этом первым из раскопанных древневосточных городов была последняя из столиц Ассирии — Ниневия, большинство знаменитых клинописных текстов дошло до нас благодаря библиотеке ассирийских царей, соответствующие залы Британского Музея и Лувра несут в первую очередь отпечаток собственно ассирийской культуры, а наука о древней Месопотамии называется «ассириология»[222]. Но этот термин — единственный компонент, в котором хоть какая-то победа осталась за ассирийцами. Миф, как заметил Р. Барт, пожирает реальность. Вот миф о Вавилоне и пожрал в том числе всю ассирийскую историю. И никакие сложнокомпозиционные военно-победоносные рельефы, крылатые многоногие львы и быки с человеческими головами, выставленные в знаменитых музеях, этого не изменят[223]. В течение двух тысячелетий о существовании Ассирии было известно только из Библии, но место Ассирии в библейской истории и мифологии несравнимо меньше вавилонского. Легенда об Ассирии не существует.