«Так и сделаю», - решил Хроан.
Мысли перешли на то, чему Повелитель посвятил последние двенадцать лет правления. Подвиг! Успеть закончить его, пока боги не позвали к себе. Но где взять еще рабов, если Тифон под Анжиером больше перебил нечестивцев, чем захватил, и половину пришлось отправить на Восток, отстраивать разрушенные крепости и возобновлять рудники. А сколько диких еще придется раздать в награду воинам! Где взять зерно, животных, бронзу, чтобы ускорить работы? Бронза так быстро стирается о камни! Или ее крадут писцы?
У знатных немало богатств, которые они тратят на пустые забавы. Могли бы… Небо слегка покачнулось, как всегда при этой постоянной возвращающейся мысли, но тут грянул удар по щиту и Хроан ощутил, как тяжесть ушла с плеч. Так было каждое утро, все тридцать лет его правления.
Боги благосклонны к Хроану. Окажись он не в силах подняться на башню, Наследник заодно с Небом перехватит его Подвиг, либо, бросив незаконченным, начнет свой, новый. Тогда – прощай почетное место среди богов. Где окажется в их небесном жилище повелитель, не успевший совершить ничего великого? У порога, с мелкими божествами ручьев и сельских общин! Нет, не такую участь готовил себе Хроан.
Подхваченный под руки, он сошел с возвышения, поманил за собой Тифона и быстро зашагал по лестнице вниз. За ними с ворчанием тащился Блюститель обычая. Уходить с Башни надо торжественно, а не по-козлиному! Сколько раз он предупреждал Повелителя, что тот навлекает беды на Срединную. Неурожаи, бунты, гибель кораблей – все, все от несоблюдения Заветов!
- Дай сюда, - Хроан протянул тощую темную руку. Тифон, почтительно склоняясь, вложил в нее листы. В зале Малых бесед было жарко, но Хроан не скинул трех плащей. Иначе их пришлось бы сжечь, а Повелитель в старости стал скуп. Он лишь распахнул песцовую куртку. Обрамленные белым мехом костлявая грудь и запавший живот казались особенно темными и тощими.
«Еще высох за три луны, что меня не было», - подумал Наследник, искоса оглядывая отца.
Умей Тифон разбираться в своих чувствах и мыслях, он, наверное, подивился бы царившей там путанице. Без всякого сомнения, он верил, что отец – человек-бог, не дающий упасть Небу. Не далее как сегодня утром Тифон видел, как невидимая тяжесть легла на плечи Хроана, и тот выдержал ее.
И вместе с тем Наследник видел и знал, что Хроан – хилый старик, досадная преграда на его, Тифона, пути, упрямый безумец, швыряющий богатства в бесполезную рытвину. Как это совмещается с божественной непогрешимостью? Тифон не замечал противоречия.
Хроан просмотрел знаки, исчисляющие траты карательного похода и привезенную добычу, и – ну конечно! – забрюзжал все о том же: мало рабов, сушеного мяса, кож, почти нет руды. Разве этих объедков хватит, чтобы успешно продолжать Подвиг!
- Божественный отец! – Тифон переступил затекшими под тяжестью тела ногами. – Я забрал все, что было. Из Гефеса прислали птицу: копи залиты водой… «Мог бы позволить сесть!» - подумал он со злобой.
Словно угадав мысли сына, Хроан кивнул ему на покрытое львиной шкурой сиденье:
- Сядь. Расскажи о Севзе.
Как сын верил в божественность отца, так и тот не сомневался, что Тифон в свое время взвалит на себя небеса. Но для Хроана противоречие между качествами сына и его ролью не оставалось незамеченным. Он даже спросил как-то у жреца, славящегося мудростью, совместимы ли явная глупость и вздорный характер с высшей непогрешимостью. Тот сказал, что, конечно, совместимы: любые самые вздорные поступки божества ведут – не всегда сразу – к благим результатам, а мудрые действия человека не угодного богам вызовут лишь бедствия.
Сейчас Хроан с кислой усмешкой слушал бессвязную речь сына.
- Так Севз, правда, мертв? – прервал он Тифона.
- Мне принесли его голову.
- А чем доказано, что она Севзова?
- Ее узнала женщина, которая была его женой.
- Разве она не убежала?
- Когда? Еще сегодня ночью она была у меня.
- Гехра у тебя?!
- Да нет же! У Севза была вторая жена – жрица из Умизана.
- Так это она опознала голову? Вели послать за ней.
- За головой?
- Нет, - вздохнул отец, - за жрицей.
В зале явлений ждали Подпирающего. Придворные, военачальники, жрецы, наместники провинций стояли группами, обсуждая изменения в круге власти, зрелища, достоинства певиц и породистых животных.
- Куницы, выращенные у меня, - хвастался вертлявый старик, судя по зеленой одежде – высокий чиновник, - никогда не упустят куропатку или рябчика.
- А поймав, так издерут дичь, что ее неприлично подать к столу, - прервала его полная жрица. – Вот у нас выучивают ястребов…
- Сорок колец за этот плащ? – слышалось рядом. – Тебя надули!
- Конечно! – возражал обиженный. – Ты не платишь за одежду больше двенадцати колец. Зато и надето на тебе!..
- А лосося мне готовят так, - проникновенно делился лысый кормчий с семивесельной ладьей на груди. – В брюхо кладут толченые орехи…
- И весь выигрыш ставлю на мамонта с черной спиной! – азартно звучало из кружка высокородных юнцов.
Зал, в дни больших торжеств вмещающей несколько тысяч человек, был облицован полированными плитами из красного гранита. По ним плыли мозаичные ладьи, двигались ряды золотых копьеносцев, летели морские птицы. Вдоль стен, отступая на десять шагов, стояли ряды массивных колонн, тоже из красного камня, но более темного, чем на стенах. Колонны давали опору плитам потолка, покрашенным драгоценной голубой краской.
Большинство колонн имело вид фигур наиболее прославленных повелителей Атлантиды, начиная с легендарных времен. Мощные руки статуй, поднятые к плечам, упирались в голубую кровлю. Повелители держали небо. Первым стоял Цатл. К бедру его был прислонен щит с рисунком Великого Пути, которым он привел людей с Запада на новую родину. В лицо Цатлу глядел Тхар – создатель первых оросительных каналов, а рядом в шлеме с шипами стоял Энунг, начавший завоевание восточных земель. Следом по обе стороны зала стояли другие прославленные правители. И лишь в конце обоих рядов гладкие колонны ждали свершителей новых великих деяний. Достоин ли очередной Подпирающий занять место в зале, решал Совет титанов и жрецов через полвека после его смерти. «Ибо, - как говорилось в разъяснении этого правила, - зерно надо взвешивать, когда в нем не осталось влаги».
Узкие окна пропускали мало света, и у ног статуй горели бронзовые светильники. В смешанном колеблющемся свете темно-красные лица статуй – скуластые, с подчеркнуто узкими глазами, длинными, плоско стесанными губами, - казалось, презрительно морщатся, глядя на толпящихся под ногами потомков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});