Читать интересную книгу Гильфердинг А - OlegD

Сама природа Балтийской страны с ее бесчисленными озерами, болотистыми реками, глубокими песками и топями, во многом этому способствовала; а кроме того, славяне обладали необыкновенным уменьем пользоваться местностью и строить город всегда именно там, где соединены были наилучшие условия для естественной обороны: верность их взгляда в этом отношении вызывает удивление исследователей, которые в наше время изучают Балтийскую страну и разбросанные в ней памятники славянской старины. Из городов балтийских славян, наиболее замечательных, Аркона воздвигнута была на высоком утесе, вдавшемся обрывом в море, Кореница лежала в топях, почти непроходимых: к ней вела только одна узенькая тропинка; Пена, пограничная против саксов твердыня вагрская, самый крепкий из славянских городов в этом крае, построена была на островке, посреди большого и глубокого озера, и сообщалась с материком только посредством весьма длинного моста; среди озер стояли также Ратибор, город полабцев, Зверин, Добино57, Малахово, крепости бодрицкие, Радигощ, знаменитый город лютичей, сгорелец (Бранденбург), главная твердыня Стодорской земли; прочие города охранялись почти все реками и болотами. Из городов поморских, Щетин, выстроенный на возвышении, имел оплотом Одру и близлежащее озеро; он был обнесен со всеx сторон высоким валом, и, огражденный природой и трудами человеческими, казался современникам неприступным: даже в Дании отдавали должное твердыне Щетинской, и о теx, которые понапрасну считали себя в безопасности, датчане говаривали в шутку, что у них для защиты нет Щетинской твердыни; Волын находил оплот в окружавших болотах и канавах; Накло, главная защита Поморья со стороны Польши, охранялось также болотами, независимо от важных укреплений. О множестве других городов, менее замечательных, мы не упоминаем.

На эти города опиралась вся военная система балтийских славян. Устройство было самое простое; мы сказали, что у балтийских славян каждый человек, способный идти на войну, был воин, и в случае опасности весь народ тотчас подымался и сходился вооруженный и готовый к обороне, каждая жупа в свой город. Нельзя не заметить, что такой закон всенародного ополчения соответствовал вполне общему характеру быта балтийских славян и составлял как бы применение к военному делу господствовавшего у них общинного начала; только не было единства и связи в действиях, ибо почти всегда каждая жупа оборонялась в своем городе отдельно, не помышляя об общем действии против неприятеля. Таковыми являются почти всегда войны поморян с поляками и с датчанами.

Западные племена приобрели, в течение вековой борьбы с германцами, более опыта: они часто снаряжали большие войска для наступательных действий. В таком случае князь оповещал всю страну о предстоящем походе, в каждой жупе одна часть народа избиралась и шла в поход, а прочие оставались под оружием для охраны страны. Войско сходилось, но и в нем не исчезало начало народного дробления: особо шел отряд каждого племени и каждой жупы, под своими знаменами, за своим вождем. Целым же войском предводительствовал князь. Другого какого-нибудь полководца мы ни разу не встречаем у западных ветвей балтийских славян; на Поморье обширность границ могла иногда заставить князя послать войско с другим начальником: но и тут, когда собирались против неприятеля значительные силы, князь почти всегда вел их сам. Неизвестно, кому принадлежало начальство над войском у лютичей, которые не имели князя; мы знаем только, и уже сказали, что они и в походе собирались на сход, как в мирное время: вероятно, войсковой сход, перед выступлением в поход или перед битвой, провозглашал кого-нибудь вождем, не предоставляя ему, однако, определенной и значительной власти. Защитой же городов распоряжались, кажется, жупаны, начальники жуп, и жупаны же, или какие-нибудь особо назначенные воеводы, могли быть предводителями отдельных отрядов, из которых составлялось войско58. У тех балтийских славян, которые имели князей, при князьях состояла и дружина; а на Поморье, мы видели, кроме князя и знатные люди любили окружать себя дружиной. Но вся история балтийских славян показывает, что у них эти дружины не имели в общественном строе никакого особенного значения и влияния59. Понятно, что там, где весь народ был привычен к войне и всегда готов вооружиться, дружина, т. е. товарищество людей, посвятивших себя исключительно военному ремеслу, не могла приобрести насильственно той власти, какая так легко доставалась ей среди народов невоинственных и изнеженных, охотно вручавших ей свою защиту; а с другой стороны, дружинное начало так мало согласовалось с бытом балтийских славян вообще, с незначительностью у них княжеской власти, с господством поголовного ополчения, что оно у них не могло усилиться естественным путем. Только в бодрицком племени, у которого общинный быт ослабел и средневековые учреждения Германии почти всегда принимались за образец князьями и княжескими приверженцами, дружина получила, кажется, более обширный круг действия и была столь многочисленна, что князь мог воевать с нею вне своих пределов без участия народной рати. Но и у бодричей, при всех благоприятных условиях, общественное, политическое значение дружины осталось все-таки ничтожным, и все-таки вся военная сила их основывалась на общем ополчении народа.

Общественному быту и строю балтийских славян должна была по преимуществу соответствовать война оборонительная; за исключением пограничных с Германией племен, они были так склонны к земледелию и ремесленничеству, что, конечно, неохотно отрывались от своих обычных трудов и занятий, и, не имея постоянной военной силы, воевали, разумеется, только в случае крайней нужды. Часто князь освобождал целые деревни от обязанности давать воинов в общее войско и оставлял на них только повинность участвовать в обороне своей жупы, если бы неприятель в нее вторгся. Недостаток внутреннего единства в народе, отсутствие государственной власти, дробление на жупы, все это, а более всего система городов и привычка защищаться в них, вот что по необходимости придавало военным предприятиям балтийских славян характер разрозненный и оборонительный. В поле они действовали неопытно, в городах защищались превосходно. Редко выводили они значительные силы за пределы своей страны: их наступательные действия состояли скорее в набегах, чем в правильных походах; а когда на них нападал неприятель и вторгался в их землю, то они также никогда почти не собирались для общего отпора, а неприятель мог грабить и жечь открытые поля и деревни, но чтобы вести настоящую войну против балтийских славян, ему надо было идти от города к городу, осаждать и брать их; обладание городами влекло за собой обладание всей землей. Этим характером войны объясняется, отчего балтийские славяне с таким упорством сопротивлялись, в течение нескольких веков, бесчисленным нашествиям враждебных сил, которые окружали их со всех сторон, но никогда также не умели воспользоваться никакой победой, ни обеспечить себя никакими общими мерами. Склонность их к оборонительной системе замечательным образом рисуется в одной черте, которую приводит древний польский летописец: однажды, встретившись в поле с Болеславом Смелым, поморское войско чрезвычайно озадачило польского князя неожиданным построением: оно окружило себя рядом копий, воткнутых в землю тупым концом, а острым обращенных к неприятелю: вдруг сделали себе поморяне в поле род крепости; разумеется, нетрудно было полякам прорвать эту ограду, но поморяне предпочли такую ненадежную оборону смелому наступлению, которое, быть может, и дало бы им победу.

Балтийские славяне большей частью сражались пешие; за исключением дружин, конницы у них почти не было: и это необходимое следствие оборонительной системы.

Замечательнейшим явлением военного устройства у балтийских славян были пограничные оборонительные линии. Трудно бы было, казалось, ожидать такого учреждения там, где война не стала еще предметом правильного искусства и где не существовало государственного порядка. Но пограничные оборонительные линии до такой степени соответствовали общему характеру военного дела у балтийских славян, что возникли у них, можно сказать, сами собой, с времен незапамятных. Мы имели уже случай заметить, как велико было в X в. число укреплений на правом (славянском) берегу Лабы в земле Стодорской: нет, кажется, сомнения, что тут была оборонительная линия против немцев; но раннее завоевание этого края и недостаток известий не позволяют судить о ней подробнее. Далее на север, сопредельные с Германией племена глинян, полабцев, вагров были так малы, что не могли, конечно, учредить себе настоящую пограничную линию и стражу: здесь город племени или жупы был одновременно и пограничной точкой обороны (например Лончин, город глинян, Ратибор, город полабцев, вагрские города Даргунь, Плуна, Утин со стороны земли, Лютикенбург, Старыгард, Сусле со стороны моря), здесь всякий человек был всегда настороже, как настоящий украинец<$FВ данном случае житель пограничной полосы, "у края". Прим. ред.>: вспомним рассказы Гельмольда о воинственной жизни вагров. Другое дело было у поморян: земля Поморская была обширна, главные ее города лежали далеко от границы, где со стороны поляков грозила непрестанная опасность; и вот Поморье приняло свои меры, учредило по всей сопредельной с Польшей черте цепь укреплений, предназначенных к тому, чтобы удерживать вторжения неприятеля и давать народонаселению жуп время вооружаться и собираться в свои города. Пограничные укрепления не были центрами особых жуп: они зависели от жупы, на границе которой находились, и подчинены были главному ее городу; кажется, их строила и поддерживала вся жупа или ближайшие к границе деревни, наиболее нуждавшиеся в защите, а не князь, не вся земля. В них пребывала постоянная военная стража, но из кого она состояла, как избиралась, неизвестно: кажется, то была общественная повинность, лежавшая на целом народе - населении жупы. Главным начальником пограничных укреплений был, вероятно, жупан той жупы, к которой они принадлежали; но нет сомнения, что каждое укрепление имело особого военного начальника.