Читать интересную книгу Сибиряки - Николай Чаусов

— Спасибо, Фаина Григорьевна… вы меня просто спасли… Ведь я уж что только не передумала.

— Ну и слава те господи, обошлось, значит… Попойка меня, золотце, кофейком. Уж так-то все во рту пересохло…

5

— Перестань ты тоску на меня нагонять, Оленька! Взгляни, на кого стала похожа. Пожалей ты меня, старую.

— Легче будет?

— А разве не легче? Да и с чего убивать-то себя, глупая? Такое ли у людей бывает, а ты — на тебе! — руки на себя накладываешь без горя.

— Не бойся, не умру.

— Знаю. И что пройдет все — тоже знаю. Да ведь здоровья-то сколь унесут твои думушки. Вот ведь чего досадно. Ты бы моего горюшка хватила глоточек, тогда было бы с чего плакать. А ты с чего? Тьфу! Живу же вот я, да еще и радости когда сколько вижу…

— Особенно со мной, правда?

— И с тобой. А что же? Придешь ты, бывает, домой веселая да радостная такая — солнышко будто в душу заглянет. И мне, глядя на тебя, радостно. Всякое в жизни встретится, Оленька, и доброе и плохое. На том и жизнь. А ты помни: слезинка год уносит, а улыбочка два дарит; худое обходи, а к добру тянись, как травинка к солнышку. Сама себе жизнь хорошую делай.

Ольга холодно рассмеялась:

— Уж не с Алексеем ли вы эти теории сочинили, нянюшка?

— Какие такие теории? Ты мне загадками говоришь, смеешься над старухой, а я тебя от души.

— Ну-ну, прости, нянюшка. Спасибо тебе за то, что хоть не прячешь от меня правды. Терпеть не могу лживых ахов да охов.

— Ну и ладно. Мудрено ты что-то, да ладно. Прошлась бы как-нибудь… в драму свою или еще куда…

— И верно! Завтра же пойду в театр или… Ну разве я не говорила тебе, что ты у меня дипломат, няня!

— Кто уж там я — не ведаю, а матери твоей до конца лет верна буду.

На другой день, к великой радости Лунева, Червинская сама попросила сводить ее в оперетту.

Шла «Летучая мышь». Ольга с наслаждением слушала штраусовские мелодии, смеялась и то и дело теребила Лунева.

— Яков Петрович, ну почему вы так снисходительно смеетесь? Неужели вам не смешно?

И Лунев смеялся вместе с Червинской. Ольга — в эти минуты ее нельзя было назвать Ольгой Владимировной — вся сияла от удовольствия. Даже в антрактах, прогуливаясь с Луневым по заполненному нарядными людьми фойе, она была весело возбужденной. Лунев чувствовал себя на седьмом небе. Легко ли, почти две недели он замечал, что с Ольгой Владимировной творилось что-то недоброе, что все ее шутки, смех, подтрунивания над ним — только маска. Синие лучистые глаза Ольги говорили ему гораздо правдивее и больше. И вот сегодня он узнавал в них ту Ольгу, которую обожал больше всех на свете, ради которой сносил бог знает что, лишь бы быть около нее, с нею.

И вдруг…

— Алеша, ты только вслушайся… — донесся из соседней ложи девичий настойчивый шепот.

— Песня да песня… У нас лучше поют, — ответил другой: мужской, равнодушный.

— Ну и осел же ты…

От внимательного, украдкой, взгляда Лунева, не ускользнули ни резкая перемена в лице Ольги, ни знакомая кривая усмешка.

— Вам нездоровится?

— Нет, просто так… душно, — солгала Ольга.

— Хотите нарзану? Я принесу…

— Да.

Лунев бросился из ложи. Кое-как уговорил буфетчицу дать бутылку воды, опрометью сбежал вниз. Червинской на своем месте не было. Не было ее и в коридорах и в вестибюле. С бутылкой и стаканом в руках он обежал все комнаты, фойе — все напрасно.

— Вот, пожалуйста, не пригодилась, — вернул он буфетчице бутылку.

— А деньги… Молодой человек, возьмите!..

Но Лунев не обернулся.

6

Поздняков вышел из управления. Ранние зимние сумерки сгущались, и в окнах домов все чаще вспыхивали разноцветные пучки света. У подъезда его ждала машина.

«Нет, нет, сегодня я к Ольге не заеду. Лучше завтра, потом… А может быть, никогда?..»

Поздняков, сидя по обыкновению на заднем сиденье машины, смотрел в кожаный затылок водителя, но видел Ольгу…

…Письма, письма. Ох, эти письма профессорши, матери Ольги! Ольга читала их вслух, смеялась, что мать все еще не могла смириться ни с ее безумной выходкой, ни с мужиком-зятем, и расстраивалась, когда мать жаловалась на сердце, на боязнь не увидеть больше своей дочурки… А письма шли, шли, делали свое дело. Напрасно Ольга уверяла Алексея, что никогда не решится оставить его, что любит его больше жизни — это был крик отчаяния, глушивший голос Ольги: в Москву! К родителям! Из конуры! К свету!.. Недаром она все чаще жаловалась на свое неустройство, на упущенную возможность остаться в институте, уверяла его в том, что и он найдет себе место интереснее, лучше. И вот:

«Ты не любишь меня. Тебе дороже твои машины, твое „хозяйство“. Ты эгоист, черствый, грубый, бездушный человек! Впрочем, в твоем положении — это полезные качества. Да-да, полезные! Они таким, как ты, помогают расти, продвигаться и… как вы там говорите?.. Ради тебя я потеряла самое дорогое…

Прощай!

Ольга».

И безграмотное письмо Романовны о смерти матери Ольги, параличе отца.

Беды не приходят в одиночку. Воспаление легких свалило вернувшегося в пустой дом Алексея. Тщетные телеграммы, письма… Телефонный разговор с Червинским… Значит, Ольга не знала?.. Значит, его телеграммы, письма прошли мимо нее!..

…Но вот и обычный поворот к рынку. Там, дома, его уже заждались ребята… и Клава. Шофер вывел машину на перекресток и стал медленно разворачивать влево…

— Прямо! — скомандовал Поздняков.

7

С бьющимся сердцем Поздняков поднялся на высокое крыльцо и не сразу нащупал в полутьме кнопку звонка.

Быстрые легкие шаги Ольги (он узнал их!) заставили чаще забиться сердце.

— Алеша! Вот как хорошо… заходи!

Та же наигранная веселость, та же обворожительная улыбка на нежном с темной родинкой лице. Поздняков медлил: что у нее за радость? Или опять блондин?..

— Ну что же ты? Проходи, проходи, пожалуйста! И не заставляй меня торчать на морозе. Ну же!

Ольга втянула его за собой в двери и подтолкнула на лестницу.

Романовна встретила Алексея приветливо и сердечно, как и в первую их встречу, но в добрых глазах старушки он прочел скорее сожаление, чем радость: «И рада я тебе, Алешенька, и жаль мне тебя: чужой ты нам теперь стал, соколик».

— Ну, не нагляделись еще? Няня, Алеша приехал на легковой машине, мы с ним прокатимся. Алеша, ты не возражаешь? Я ведь сама собиралась пройтись, но раз ты приехал…

Романовна только развела руками.

— На ночь-то глядя!

— И совсем еще не ночь. Алеша, ты почему не скажешь?

— Я подожду тебя внизу, Оля.

— Да, да. Я сейчас! — Ольга закрыла за Поздняковым дверь, переоделась, набросила на себя шубку и, чмокнув в нос обалдевшую Романовну, убежала.

Машина тронулась. Поздняков посмотрел на сияющую от удовольствия Ольгу, подумал: «Не очень-то ты, кажется, изменилась, товарищ научный работник. Да и кататься, видимо, не разлюбила».

Хорошее настроение Ольги уже передалось Позднякову.

— Ты знаешь, Оля, у меня на днях такой случай…

Ольга рассмеялась:

— Совсем как гоголевский ревизор: «Вы знаете, со мной пренеприятный случай…»

Поздняков не обиделся. Молодчина же она, Ольга, хоть и заноза… Он рассказал ей о своей последней беседе с Сидоровым, но Ольга даже не улыбнулась.

— И ничего смешного. Человек так держится за свое место, а ты смеешься над ним… И не спорь, пожалуйста! — Ольга топнула валенком по его ноге. — Разве так можно; если он даже и плохой директор, взять да бросить на какую-то лесопилку… Как это у вас все так просто делается: назначили, сняли, опять назначили. Ну-ка, смени у нас какого-нибудь преподавателя (я уж не говорю о завкафедрах), что завопят студенты?

— Разве у вас такая ответственность, Оля? У нас же план…

— И у нас план! Из наших стен выходят специалисты, которым вверяются человеческие жизни! Жизни, а не механизмы и килограммы!

— Но ведь от наших килограммов зависят жизни тысяч людей золотых приисков! Что будет, если мы их оставим без хлеба?..

— И все же ты не прав с Сидоровым. Человек столько работал директором, а ты вот приехал — и решил снять. И вообще, видать, ты там раскомандовался не в меру. Скоро, наверное, всех поразгоняешь… Алеша, куда мы едем?

— Кататься.

8

Было уже около девяти, когда они возвращались назад. Бензин кончился на самой середине горы, последней перед Иркутском.

— Приехали! — весело пробасил Поздняков, следом за Ольгой выбравшись из машины. Ни близкого жилья, ни попутной машины. И от села, которое проехали, далеко. Уж лучше двигаться вперед пешим.

— Алеша, смотри, как чудесно! Совсем как в сказке: избушка на курьих ножках!

Действительно, внизу, под обрывом, на освещенной луной небольшой полянке виднелась крошечная избушка… на тонких деревянных столбах, врытых в землю.