Читать интересную книгу Сибиряки - Николай Чаусов

Вопрос был настолько неожиданным, дерзким, что многие раскрыли рты. В отделе стало мертвенно тихо. Поздняков удивленно повел бровью, вернулся и тихо, пожалуй, слишком тихо спросил:

— Откуда вам это известно, товарищ?

Красноватое до того лицо конструктора запылало:

— А мы по Гордееву это видим, товарищ Поздняков. Мы его узнавать перестали. Как вы думаете, если главный инженер видит, что с ним не считаются, что его подменяют, — может он себя нормально чувствовать?.. И работать.

Поздняков молчал. Молодой конструктор, с трудом выдерживая тяжелый взгляд начальника управления, ждал ответа.

— Хорошо, я отвечу. Но не сейчас… Сначала я хочу спросить вас, товарищ… позволите?

— Спрашивайте.

Поздняков повел взглядом в сторону. Ниже склонились головы техотдельцев, усиленнее зашаркали карандаши, линейки «комбайнов».

— Вы любите свое дело?

— Еще бы!.. Только какое это отношение…

— Вы же хотели выслушать.

— Пожалуйста.

Поздняков медлил.

— Вы автомобилист?

— Да.

— В таком случае мой вопрос вы поймете. Вы знаете, во что обходится нам капитальный ремонт автомобиля?

— Дороговато. Почти стоимость нового.

— Верно. Представьте еще, что вы шофер. Добросовестный, честный шофер ну, скажем, какого-нибудь «ярославца». И потому, что вы отличный шофер, вы хорошо сохранили машину… Плохо это или хорошо?

— Что за вопрос? Конечно, хорошо.

— Для чего же вы ее сохранили?

Конструктор, явно напрягая внимание, растерянно улыбнулся.

— Тоже странный вопрос, простите… Я думаю, для того, чтобы она лучше и дольше работала…

— Дольше?

— Да, дольше.

— А если мне, вашему руководителю, это совсем не нужно… чтобы она дольше работала?

— Не понимаю.

— Если мне безразлично: дольше ваша машина будет работать или не дольше — как вы оцените такой взгляд?

— Очень плохо…

— Согласен, — подхватил Поздняков. — А вот есть автомобилисты, которым излишние полезные пробеги машин безразличны. И водители, подобные вам, — тоже безразличны…

— Вот вы о чем! — вдруг сообразил рыжеватый конструктор, вызвав веселый, но уже не в его пользу смешок в отделе.

— О том, с чего начали вы, — уже примирительно пробасил Поздняков.

Случай в техническом отделе не только осиным укусом отозвался в душе Позднякова, но и лишний раз взбередил его зажившую было рану. Мало, слишком мало постиг он, семиклассный грамотей, технических наук. Так и не удосужился одолеть хотя бы основы теории, не нашел времени, видишь ли, пронадеялся на свой опыт. И вот плоды…

И Поздняков снова засел за книги. Вот и сегодня прихватил домой «Детали машин», начатые им еще в Горске. И книгу о цеховом оборудовании заказал в библиотеке. Нет, не безоружным вступать ему в технический спор с Гордеевым и его обожателями.

— Знаешь, Леша, Ангара уже встала, — сообщила ему Клавдия Ивановна, едва он переступил порог.

— Не встала, а стала. И потом, чему же тут радоваться?

— Но как же… Теперь, говорят, больше уже не будет туманов…

— И только?

Клавдия Ивановна осеклась. Обрадовалась, что муж пришел раньше обычного, и самой захотелось сказать ему приятную новость, а вышло наоборот. Ведь другие-то радуются этому…

Откуда знать ей, робкой, застенчивой Клавдюше, что значит для него это: «стала»! Муж не говорит с ней о своей работе. Вот и в Горске так. Спросить самой — а вдруг ему это неприятно будет? Лучше уж молчать. Захочет, сам расскажет… Но почему молчать? Разве она не жена ему? Разве она не может спросить его, что у него на работе? А может быть, он даже ждет этого вопроса: ведь должна быть в курсе…

— Леша, у тебя все хорошо? На работе?

Поздняков спустил на пол Юрика, шутя подшлепнул его: беги к брату!

— Все хорошо, Клава. Даже больше чем хорошо. За месяц вывезли больше, чем за два по плану…

— Вот радость! — всплеснула руками Клавдюша. — Ты голодный? У меня все готово…

«Вот и наговорились, — зло думал Поздняков, моя руки. — Весь запал: хорошо? Плохо? И вот уже успокоилась… Впрочем, еще одно беспокойство: сыт? Голоден? Это, пожалуй, важнее всего… Нет, Ольге всегда было мало таких ответов. Доймет, выспросит — и мне самому полегчает. Будто гнилой зуб вытянули… Кто теперь с тобой будет, Оля? Как мне тебя сейчас надо!»…

За ужином Поздняков обронил вилку, и Клавдюша тотчас нагнулась поднять.

— Клава! Да прекрати ты наконец эти трюки!..

— Какие трюки, Леша? Я хотела тебе помочь…

Поздняков уже раскрыл рот, чтобы осадить жену, — объяснять, внушать ей, как ей вести себя, было бессмыслицей, — но заметил настороженное движение мальчиков и сдержался. Ну что ж, доскажет ей после. Дети тут ни при чем, чтобы им еще отравлять вечер…

4

С каждым днем Клавдюша чувствовала все большее охлаждение к ней мужа. Вчера тоже вернулся домой чуть ли не в полночь, сослался на усталость и, едва прикоснувшись к ужину, ушел спать. И к детям, отец — не отец, стал меньше ласков. И кровать вторую купил: спать на одной кровати, оказывается, и некультурно и вредно. А с ней, с Клавдией, и вовсе не поговорит ни о чем, не посоветуется, не спросит. А дети? Ведь любит же он их, хоть и редко подходит к их кроваткам, не поиграет с ними, как раньше, а замкнется в свой кабинет — и пишет. Что у него на уме? А может быть, болен? Может, что случилось на службе? Но что может случиться, когда во всем дворе только и знают, что расхваливают Позднякова: и такой-то он смелый да находчивый, и план-то так хорошо стал при нем выполняться, и шофера-то теперь зарабатывать стали, как никогда раньше… Нет, на службе у него все благополучно. Вот и сам говорит: план в два раза перевыполнили. Но что же тогда? Ведь и она, Клавдия, живой человек, и ей хочется хоть иногда видеть ласку…

Утром муж уехал, даже не выпив чаю. И опять рассердился. А ведь и спросила-то всего: «Ты не болен?» И дверью хлопнул, чуть стекла не вылетели…

И в душе Клавдюши что-то треснуло, зазвенело. Все валилось из рук, не приходила на ум ни одна спасительная мысль, ни одно решенье. Уехать в Горск? Но куда она с детьми поедет в такую даль, да еще не к отцу с матерью, а к больной тетке. Терпеть? Но где же взять сил сносить без конца все эти попреки, унижения и обиды?.. И как всегда, как нельзя вовремя, явилась соседка Лукина, старуха с черными навыкате глазами и хищным носом.

— Фаина Григорьевна!.. Как я рада!..

Женщины расцеловались.

— И вижу, что рада, голубушка. И сама я рада тебя повидать… Да ты никак опять, золотце, не в себе? Что с тобой, Клавонька? О чем ты, золотце, все горюешь?

Клавдюша не выдержала теплого сочувствия Лукиной и, спрятав на ее груди лицо, дала слезам волю.

— Ну, успокойся, успокойся, золотце. — Старуха, гладя голову Клавдии Ивановны, даже пугливо оглянулась на дверь в детскую. — Ну, не плачь же ты, душенька, не трави ты себя понапрасно… Еще и детишки увидать могут, перепугаются.

Это сразу отрезвило Клавдюшу. Всхлипывая и благодаря за поддержку, она вытерла слезы и по настоянию Лукиной умылась.

— Ну вот, — усаживаясь рядом с Клавдией на табурет, довольная своим успехом, ласково сказала Лукина. — А теперь выкладывай свое горе.

— Не любит меня Леша, Фаина Григорьевна, — с трудом призналась Клавдюша. И сама испугалась признания. — Ой, не знаю я… Не знаю, что говорю…

— И верно, не знаешь. Пустое говоришь. А мужья-то нонешные все таковы: дело у них на первом плане, а что до семьи — это их меньше всего. А перечить начнешь — пуще раздразнишь. Терпеть надо, золотце. Не зря говорят: Христос-бог терпел — и нам велел. Так-то лучше. Одумается — потом еще крепче полюбит.

— И верю, и не верю… хорошо, кабы так вышло… по-вашему.

— И выйдет! Вон с Дунькой-то Иманихой как получилось: развелась ведь! Мужика выгнала, детей без отца оставила, а теперь ревьмя, ровно телка, воет. Еще и на работу собирается… а где ей? Один сосунок, второй за подол держится да еще и третий не помощник. Что это, жисть, что ли? Раньше мужик-то ее хоть, может, и половину пропивал, а теперь и вовсе все пропивает. Ни себе, ни дому. Гордости у ней шибко много, у Дуньки-то, гордость ей костью поперек глотки встала, а о том, дуреха, и не подумает, что детишек надо растить, детишкам отца надо. — Лукина вытерла платком губы, повела глазами вокруг, на секунду задержала взгляд на плите, на кофейнике и снова повернулась к Клавдюше. — Так-то вот, золотце, так-то.

Клавдюша на миг представила себя на положении Дуни. Что бы она стала делать с Юриком и Вовкой? Как они, ее дети, привыкшие ко всему лучшему, смогут остаться без игрушек, костюмчиков, удовольствий? Да и сможет ли она одна воспитать их?.. Сто раз права Фаина Григорьевна, советуя ей лучше смириться, чем это…

— Спасибо, Фаина Григорьевна… вы меня просто спасли… Ведь я уж что только не передумала.