Читать интересную книгу Негасимое пламя - Уильям Голдинг

— Нет, мистер Преттимен! Я случайно!

На его лице мелькнула тень улыбки.

— О том и речь. Ладно, забудем. Вы сказали: Пиндар.

— Да, сэр. Тут, у вас под рукой.

— Когда постоянно лежишь на спине, держать перед собой книгу — настоящая мука. Я искал одну цитату, да и задремал. Она где-то в шестой олимпийской оде, начинается так: φυονται και νεοις εν ανδρασιν πολιαι…

Строчки показались мне очень знакомыми.

— «Неурочной порой приходит седина и к юным…»,23 только это не в шестой, а в четвертой, в самом конце. Дайте-ка я… Вот тут!

— Так вы знаете!

— Конечно, сэр, все сталкиваются с трудностями. Даже у меня седые волосы найдутся, если хорошенько поискать.

— Я не об этом, юноша! Я о греческом поэте! Вы перечитываете его — почему?

— Наверное, просто нравится, сэр.

— Юношу вашего возраста не назовешь полным болваном, если он читает греков. В этом случае он может быть глуповат — возможно, но не безнадежен.

— Помилуйте, какой же я юноша, мистер Преттимен!

— Но и не зрелый муж! Хватит, не отвечайте. Простите, что не гляжу вам в глаза — все оттого, что я вынужден лежать на спине. Нога, сами понимаете. Боюсь, теперь всю жизнь хромать придется. Как быть — ума не приложу. Может быть, доктора меня и починят. Как считаете, смогу я ездить верхом?

— Не знаю.

— Может быть, дамское седло подойдет. Миссис Преттимен, понятно, поскачет по-мужски — в своих-то брюках! — В груди у него заклокотал хохот, но наружу вырвалась от силы пара смешков. — Представляю себе, как начнут говорить: «А, вот и Преттимены. Только кто из них кто?»

— Я пришел, чтобы поздравить вас, сэр, с выздоровлением, и извиниться за свою роль в этом событии.

Вот теперь он расхохотался — продолжительно и раскатисто, даже слезы из глаз брызнули.

— «Извиниться за свою роль!» Ох, моя нога!

— Понимаю, о чем вы, это и впрямь забавно — во всяком, случае, я счел бы это забавным, не будь эти слова моими. Однако я и впрямь глубоко сожалею о том, что причинил вам такую боль.

— Вы действительно заставили меня помучиться, Тальбот. И все-таки, если б не вы, я до сих пор являл бы жалкое зрелище. Вколотить в себя свою же бедренную кость — это вам не шутки. Итак. Греков вы читаете больше, чем требовали в школе. Ну и латынь, разумеется. Однако ни слова о латыни! Это язык солдафонов. Так почему же греки? Отвечайте!

— Не знаю. Наверное, просто интересно. Или нет… Главк и Диомед…

— Интеллектуальный снобизм? Хочется быть лучше соседа? Относить себя к избранному меньшинству?

— Да, в некотором роде. Но не только, и вам, сэр, это известно!

— Амбиции? Хотите стать епископом?

— Нет, сэр. Пожалуй, я не буду больше досаждать вам, мистер Преттимен. Я хотел лишь извиниться за причиненные страдания. А теперь пора и откланяться.

Боже правый, я выражаюсь прямо как пастор Колли!

Мистер Преттимен раздраженно шевельнул рукой.

— Не уходите!

— Боюсь, я не слишком подходящий собеседник для вас, сэр. И потому…

— Мой дорогой мистер Тальбот — надеюсь, вы не против такого обращения? — если целыми днями лежать и не видеть ничего, кроме белого потолка всего-навсего в восемнадцати дюймах над головой — уж не знаю, как зовут его моряки…

— Моряк сказал бы «подволок», сэр. Что ж, я рад, что вы находите меня чуть более увлекательным, чем выбеленная доска!

— Ваши суждения мне очень любопытны. Какие-то из них мне пересказали, какие-то, сознаюсь, я услышал сам, благодаря тому, что вы привыкли разговаривать звучным, можно даже сказать, властным голосом.

— Если я правильно вас…

— Я сказал: не уходите.

— Вот пример подлинной властности!

— Именно. Следует помягче обращаться друг с другом. Садитесь же — пожалуйста! Вот сюда. Итак, какова цель вашего путешествия?

— Несколько месяцев назад я бы ответил, что намерен занять один из важных постов в правительстве страны. Теперь я думаю по-другому.

— С тех пор, как встретили даму с «Алкионы»? Да сидите же! Вам кажется — это ваше личное дело? Ошибаетесь, брак — дело публичное. Уж я-то знаю!

— Я был бы счастлив, если бы дело дошло до брака. Увы — наше с вами положение слишком разнится!

— Да уж надеюсь! Продуманный союз двух людей, направленный на улучшение жизни человечества, непросто сравнить с…

— Ее сиянье факелы затмило!24

— Вы начали свое путешествие, вооруженный всей полнотой неведения, и заканчиваете его, обретя знание, боль и надежду, которую дает терпимость…

— А вы, сэр, пустились в путь, не скрывая намерения сеять раздор: будоражить общество антиподов — якобы для их же пользы! Благородный жест, направленный на освобождение и перевоспитание преступного слоя нашего общества!

— Да что вы знаете о нашем обществе?

— Я жил в нем!

— Школа. Университет. Имение. Бывали вы когда-нибудь в городских трущобах?

— Боже упаси!

— А хибары в имении вашего отца? Селяне спят в кроватях?

— Они привыкли спать на земле — вполне счастливы этим, доложу я вам. Им не понять, для чего кровати ножки.

— Это вы ничего не понимаете.

— Разумеется, только вы обладаете абсолютным знанием, мистер Преттимен. Большинству из нас оно, увы, недоступно!

— Большинство из нас даже не пытается его отыскать.

— Установленный порядок…

— Отвратителен!

Тело моего собеседника сотрясла болезненная дрожь, он застонал. Приступ повторился, вызвав один из тех громких криков, что так пугали меня. Укрытое простыней тело вздрогнуло, словно от сильного волнения, хотя на самом деле это была боль. Лицо его побледнело, по лбу заструился пот. Преттимен стиснул зубы. В каюту вбежала миссис Преттимен. Ее взгляд метался между мной и мужем. Достав из-под подушки огромный клетчатый платок, она утерла лоб больного и что-то пробормотала. Я не уловил ничего, кроме имени — «Алоизий» и слова «успокойся». Постепенно ему стало легче. Я встал с парусинового стула, чтобы оставить супругов вдвоем, но Преттимен крепко схватил меня за запястье.

— Останьтесь, Тальбот. Летти, вот неплохой экземпляр. Что скажешь? Что тут можно сделать?

Я совершенно не понял, при чем тут какой-то «экземпляр». Но к моему удивлению, мистер Преттимен продолжал сжимать мне руку, не давая уйти. Миссис Преттимен — на этот раз ее волосы были тщательно убраны — ничего не ответила, кивнула и вышла. После слова «экземпляр» я боялся, что меня втянут в какой-то непонятный научный спор, однако больной вернулся к нашей прерванной беседе:

— Тогда что же вы знаете, мистер Тальбот?

Я задумался.

— Я знаю страх. Дружбу, которая не боится поменять золотые доспехи на медные. И главное — я знаю любовь.

— Правда? Не переоцениваете ли вы себя? Не хорохоритесь ли? Не принимаете желаемое за действительное?

— Возможно. Но без этого я бы стал медью звенящей или кимвалом звучащим.25 И разве задолго до святого Павла Платон не говорил, что человек восходит от одной любви к другой?26

— Точно подмечено, мой мальчик! Очень точно! Вон там, у меня над головой книга — третья отсюда, если не путаю. Достаньте ее, пожалуйста. Спасибо. Почитаете мне?

— Она на французском!

— Не стоит с таким недовольством отзываться о языке только потому, что вам выпало счастье говорить на более великом.

— Честно говоря, крестный так замучил меня Расином, что французской литературой я сыт по горло.

— Эта книга написана мастером, который выдержит сравнение с величайшими из древних.

— Хорошо, сэр. Что вам почитать?

Вот так и случилось, что под размеренное качание корабля, потрескивание шпангоутов и вой ветра, на пути к неведомой пристани я читал вольтеровского «Кандида» чужому и странному человеку! Мое произношение, похоже, устраивало мистера Преттимена, хотя до легкости мистера Бене мне было далеко. Преттимен попросил прочесть ему главу об Эльдорадо. По мере чтения с больным происходили странные вещи. Время от времени он кивал, шевелил губами, его глаза, словно обладая даром не просто ловить, а собирать и накапливать солнечный свет, теперь как будто излучали сияние из какого-то внутреннего источника. Лицо пылало, слова трепетали на губах, не срываясь с них — так внимательно он слушал. Когда я дошел до слов мудрого старца: «Мы ничего не просим у Бога… он дал нам все, что нужно. Мы непрестанно его благодарим… мы все священнослужители»,27 Преттимен перебил меня, выкрикнув вслух: «Да, да, именно так!»

Тогда и я прервал чтение.

— Но, мистер Преттимен, это ведь не более чем развитие слов того же Пиндара — острова Блаженных — вот же, здесь, у вас под рукой… Позвольте!

Я взял книгу, нашел нужное место и прочитал отрывок на греческом.

Когда я закончил, он забрал книгу, поглядел на текст, улыбнулся и пробормотал перевод:

— «Лишь достойные мужи обретают беструдную жизнь… Силой рук своих они не тревожат ни землю, ни морские воды, гонясь за прожитком…»