У нее были хорошая, рельефная мускулатура и подтянутый живот. Голубые вены проступали на грудях. Она провела пальцами по внутренней стороне моего бедра и обвила мои руки вокруг себя; вздрогнула, направляя мои движения, прикусила губу и обхватила мои бедра, бередя ожоги — но не те раны, что нанесла ее сестра. Боль пронзила меня с ног до головы, придав нашему совокуплению дополнительную степень интенсивности; я думал о ножах Сьюзен, о влажных инструментах, разложенных рядом с ее телом на операционном столе. Мне было интересно, подойдут ли зубы Джордан к тем отметинам, которые оставила ее сестрица.
— Хорошо ли тебе со мной так, как было с ней? — спросила Джордан прерывистым голосом. Я всем своим весом надавил на ее руки, чтобы она не причиняла мне боль; у меня получилось провернуть это с нежностью, без грубого принуждения. Собственно, с ней не выходило даже изображать грубость — там, где Сьюзен требовала скорости и боли, Джордан замедляла темп, не прерывая сам акт, и отвечала лаской на ласку. С ней все было совсем не так, как с ее сестрой или с Линдой, — настолько иначе, насколько только возможно. Выгнув спину, Джордан на выдохе прошептала мое имя, как раз когда контакт наших губ прервался на быстротечный миг.
Слова, сказанные Бракманом, прежде чем я закрыл у него перед носом дверь, ожили в памяти, жужжа в ушах, словно назойливые мухи, и я сам задался вопросом — кто я такой на самом деле.
Глава 10
На следующее утро, пока я спал, она отправилась в «Барнс энд Нобл» и купила три экземпляра моего последнего романа. Она заставила меня подписать их, затем прочитала первые пятьдесят страниц с вежливым энтузиазмом, который угас, когда она поняла, что я не собираюсь рассказывать ей, откуда взялось то или иное имя, или выложить с ходу, чем все кончится.
— Я не очень-то люблю детективы, — сказала она. — Без обид.
— Да какие могут быть обиды.
— Ты что, не хочешь, чтобы тебе погладили эго?
— Ты подбрасываешь мне лучшие идеи для грязных шуток.
— Держу марку.
— Держи в курсе.
— Эй, это я должна была сказать!
Так мы и продолжали непринужденно каламбурить, не стремясь перейти к острым темам, хоть мне и хотелось прыгнуть с места в карьер. Потребовались бы долгие периоды молчаливого контакта, прежде чем мы пришли бы в надлежащее расположение духа, чтобы поговорить о чем-либо, что разрушило бы наше кратковременное «счастье в пряничном домике», как называла это Линда. Вопреки распространенному мнению, взрослые обожают разыгрывать сюжеты детских сказок в своей жизни, особенно когда это ничего им не стоит.
Джордан сменила мне повязки и нанесла еще мази, проверила швы у меня на голове. Я изучил ожоги — оказалось, те далеко не столь серьезны, как казалось при пальпации; кое-где волдыри уже подсыхали.
К четырем часам пополудни напряжение все же достигло такого очевидного уровня, что Джордан с тревогой поглядывала на меня, натянуто улыбаясь и ожидая, что с минуты на минуту я начну разговор, который разнесет маленькое любовное гнездышко вдребезги. Как бы сильно мне ни было нужно расплатиться с долгами перед мертвыми людьми, я хотел заняться с ней любовью в последний раз, прежде чем придет счет за это отдохновение. Я не решался вываливать на нее несообразные факты из загробной жизни ее сестры — наверняка ее напугало бы открытие, что что-то мрачное продолжало бродить во мгле, окутывающей семейство Хартфорд, — даже после того, как Сьюзен не стало.
Сидя на диване, положив ноги ей на бедра, я рассказал Джордан сперва о том, как Сьюзен просила меня причинить ей боль, и о моей спонтанной готовности удовлетворить это требование. О шрамах, избороздивших ее кожу, и о Стэндоне, нежно проводившем по ее волосам расческой. О неожиданном вооруженном визите Бракмана. Мой рассказ вышел далеко не столь последовательным и ладным, как эти тезисы — уверен, я не произвел на нее и половины ожидаемого эффекта, вещая монотонным, безучастным голосом. И все же она побледнела, в какой-то момент взялась накручивать край локона на палец. Румянец немного вернулся к ней после того, как она выпила два бокала вина.
— Мы не очень внимательно следили друг за другом, — призналась она. — Родители всегда ждали, что я займу их место в ее жизни. Я ведь старше, мне нужно оберегать сестру от неприятностей. Но я, конечно, все пускала на самотек. Думаю, только это и помогло маме с папой справиться хоть немного с чувством вины. Да, их не было рядом, но ведь это мне полагалось держать все и вся под контролем.
— Неужели Мичем совсем не помогал? На днях он говорил с таким авторитетом, как будто знал вас обеих с пеленок.
— Нет, он не помогал. Он… не такой человек.
Не такой, значит. Собственно, и Лоуэлл Хартфорд не походил на человека, которому требовалось бы играть с самим собой в поддавки, чтобы облегчить совесть. И что-то не казалось мне, что он так уж доверял Джордан.
— Как бы странно это ни звучало, — продолжила она, — несмотря на то, что мы вроде как вращались в одних кругах, я не знала, где она проводила бо́льшую часть своего времени. Она была независимой до такой степени, что могла обидеться, если я расспрашивала ее о том, чем она занимается. Ты видел, что произошло, когда я представилась на вечеринке, — она сразу подумала, что я допрашиваю или проверяю вас обоих.
— Да, это я уловил. Она всегда так себя вела в твоем присутствии? Защищалась?
— Чаще всего мы хорошо ладили, но не спешили делиться друг с другом секретами. Иногда это приводило к проблемам. — Джордан не смогла скрыть негодования в своем голосе. — Я не знаю, Натаниэль. Я просто больше ничего не знаю.
Мне, в сущности, тоже мало что светило. Я даже не был уверен, в каком направлении мне копать дальше. Я рассчитывал, что Джордан заплачет, но она обошлась парой-тройкой быстрых сухих всхлипов. С тех пор как я рассказал ей о теле сестры на столе в похоронном бюро, ее глаза сделались бесстрастными, а щеки посерели от шока и выпивки.
— Расскажи мне о себе, — попросила она, глядя в сторону.
— Нет, — сказал я.
— Я хочу узнать тебя.
— Поверь, не стоит.
Это был достаточно сложный разговор. Мы оба знали, что завтра он продолжится. Она пошла в ванную и приготовилась ко сну, а час спустя, закончив смотреть новости, я забрался к ней в кровать. Джордан прижалась к стене, скрестив руки на груди; обнять ее и уткнуться ей в шею оказалось выше моих эмоциональных сил. Без ее сознательного участия ничего не клеилось. Я лег на спину и уставился в потолок, прислушиваясь к ее дыханию. Игра в пряничный домик была хороша только из-за своей простоты.
Утром к ней возвратилось болтливое настроение. Я знал, что все почти закончилось, и не хотел отпускать момент. Ожоги на руках засаднили, будто свежие, и я проглотил две таблетки обезболивающего, запив их стаканом сока. Я забрался под одеяло, и в атмосфере интимного внимания друг к другу, время от времени целуясь, мы говорили о всяком, робко собирая осколки жизни Сьюзен и наших собственных жизней в одну кучу.
— Похороны хорошо прошли, — сказала она. — Веришь ли, раньше я ни на одних не побывала. Даже несмотря на всю эту суматоху, на то, что сгорело похоронное бюро, каким-то образом все получилось довольно мило. Во всяком случае, я так думаю. Но родители не выдержали бы еще одного форс-мажора, это точно. Судьба вдоволь поигралась со Сьюзен. Случись еще что-то, и они бы окончательно поверили, что испортили не только ее жизнь, но и ее смерть — тоже. — Голос Джордан время от времени дрожал, но она всегда возвращала ему твердость. — Мой отец обратился в другую контору, доплатил за срочность, и там все сделали по красоте. Гроб хоть и закрытый, но — на загляденье. На процессии присутствовало, должно быть, человек триста. Мама дважды падала в обморок, Мичему пришлось все время поддерживать ее. Его туфли не подходили к костюму.
Я задумался над этой деталью. Почему Мичем не приложил достаточно усилий, чтоб одеться подобающим образом? Не потому ли, что под его резкой и надменной личиной скрывалась такая же подавленность самоубийством Сьюзен, как и у всех остальных? Вдруг он любил ее по-своему, хоть и не мог припомнить о ней ничего хорошего? Джордан сделала паузу и прищурилась, воскрешая в голове подробности.