Читать интересную книгу Скалолаз. В осаде - Арч Стрэнтон

«Это и было лицо незваной смерти, — подумал Хел. — Оно разное, но всегда его можно узнать по одинаковым глазам, рту и этой белизне».

Сверху докатился отдаленный глухой крик и в воздухе промелькнуло что-то черное. Очертания невозможно было разобрать в слишком быстром потоке, но Хел почувствовал, как сердце его… сжалось. Гейб умер. Его больше не было. И он ощутил боль, почти столь же сильную, как та, которую он познал тогда, на утесе, потеряв Сару. Странно, Хел и ненавидел Гейба и любил одновременно, но только сейчас, поняв, что крик принадлежал его другу, наконец постиг, что тот для него значил. Даже не дружба — в последнее время можно ли было говорить о дружбе? — а сам факт существования Гейба в этом странном непостижимом мире…

А затем сверху хлынул настоящий денежный дождь. Тысячедолларовые «капли», мгновенно рождающиеся из небытия, проживающие крохотную жизнь и вновь исчезающие, уходящие в забвение. Хел равнодушно наблюдал за зелеными крапинами. Он не испытывал волнения, желания кинуться вперед, поймать несколько штук и сунуть в карман, нет. Но Кеннет чуть шагнул вперед. Тревис схватил его за руку, однако негр легко выдернул ее с брезгливой гримасой. Полицейский чуть пожал плечами и посмотрел в сторону, тут же наткнувшись на взгляд Хела. Губы его шевельнулись, он что-то крикнул. Слова заглушила лавина, но Хел прочел их по губам: «Отвернись, мать твою!» и прокричал в ответ: «Пошел к матери, дерьмовый урод!»

Тревис не умел читать по губам и вновь уставился в денежный поток.

Вторым равнодушным, или, скорее, очень сильным, умело скрывающим свои эмоции, был Эрик Квейлан. Бандит взирал на происходящее с ленцой, спокойно, будто они теряли не деньги, а банкноты для игры в «Монополию». Лишь подсознательно проговариваемые слова выдавали его. В какой-то миг, когда грохот стих, Хел успел даже разобрать, что именно шептал Квейлан: «Дьявол! Дьявол! Дьявол!» Много-много раз подряд, с одинаковой механической монотонностью.

Остальные же так или иначе проявляли охватившее их возбуждение.

Хел опасался лишь одного: как бы оно не переросло в ярость, которую будет чертовски сложно обуздать. Люди, подобные им, склонны обвинять в своих неудачах других, да и злость срывают на том, кто подвернется под руку, а таких здесь всего двое: он и Тревис. Этого человека почему-то очень не любят все, включая Квейлана.

Лавина стихла резко, лишь далеко внизу еще трещало, гудело, выло.

Кеннет приблизился к краю, осторожно заглянул в бездну, поднял что-то со снега и повернулся. В руках он держал одну-единственную, чудом уцелевшую купюру.

— Черт, — наконец сказал негр. — Вот это дерьмо! Все видели? Бум! — и тридцати миллионов как не бывало! А все из-за этого ублюдка Уокера.

— Да, — согласился Квейлан, поглядывая на Хела. — Твой друг сейчас устроил себе самые дорогие похороны за всю историю Соединенных Штатов.

Хел смотрел на него, не отводя глаз. Сейчас упоминание о Гейбе не породило новой волны боли, как в первый момент. Лишь ярость и жажда мщения забурлили в нем, словно пузырьки сладковатого дыма в кальяне. Но пока еще не имеющие возможности выплеснуться, они копились внутри Хела, постепенно приближаясь к критической массе.

Брайан несколько смущенно поднялся, отряхиваясь от снега, и остановился, переминаясь с ноги на ногу.

— Вот так и пролежал все шоу задницей кверху, — сообщил бандит, будто остальные были слепыми идиотами и сами этого заметить не могли. Впрочем, на это проявление смущения никто не отреагировал.

Хел все ждал, что кто-нибудь из них что-нибудь скажет о погибшем товарище — Дереке, но все хранили молчание, отчего появилось ощущение фальши. Неестественности. Они хотели эго сделать, но существовала некая договоренность, запрет, о котором Хел, конечно же, не мог знать.

— Итак, — наконец задумчиво продолжил Квейлан, — эту партию мы проиграли. Надо признать, что Уокер оказался даже круче, чем я думал. Но в следующий раз… — он замолчал на несколько секунд. Лицо его изменилось, став жестким, с примесью звериного напряжения. В глазах зажегся неприятный холодный огонь. Зрачки излучали некую почти магическую силу, гипнотизирующую, завораживающую силу удава, заставляющую кролика лезть к нему в пасть. — Но в следующий раз осечки не будет, Такер. Не надейся, — палец его коснулся груди Хела. — Ты достанешь второй чемодан.

* * * 18:07 (горное дневное время).

Красно-белый «джет рейнджер», тяжело преодолевая яростные потоки встречного ветра, прорывался сквозь мутную грязно-серую вереницу плотных туч. На борту его, прямо на поперечной белой линии, красовалась надпись: «Спасательный». Он был похож на огромного жука, медленно ползущего к цели, непонятной и далекой. Френк, сидящий за штурвалом, следил сквозь стекло за высокими безголовыми горами, тающими в вышине, размытыми вверху, но плотными и несокрушимыми у основания, ниже облаков, тумана и снега. Прожектор, укрепленный под плоским брюхом геликоптера, освещал вырастающие на пути серые стены, словно горящий циклопий глаз. Вечерняя темнота, почти перетекшая в ночь, окрасила мир в темно-синий и густо-фиолетовый тона. Желтый поток света резал их, как нож теплое масло, пронзал, как шпага пронзает человеческое тело. «Рейнджер» зависал на месте, нырял вниз, будто катился с горы, почти отвесно, разворачивался и бросался в узкие просветы между скалами, поднимался вверх, вклиниваясь в беспросветный ватный потолок, мерцающий в лучах прожектора мягким жемчужным сиянием.

Френк старался как мог. То, что делал он, было верхом мастерства. Никто никогда не смог бы провести вертолет в такой темноте настолько быстро и ловко. Старик сосредоточился, вызывая к жизни умение и навыки, бывшие в молодости, но похороненные под гнетом прожитых лет. Он, как всемогущий шаман, молча произносил заклинания, прося что-то у высших сил, и они благоволили к нему. Глаза Френка вдруг начали различать некоторые детали, которые старик перестал замечать уже давно, руки вновь стали по-обезьяньи цепкими и налились силой. А может быть, организм просто вычерпывал остатки сил из усталого тела. Да нет, он, собственно, ощущал себя вполне нормально. Вполне нормально. Писал картины, играл в пул, а иногда даже разминался с парнями в городе бейсболом и — видит Бог — делал это весьма неплохо. Да, ему было чем похвастаться, черт возьми! До старой развалины Френку еще далеко. Куда дальше, чем думают эти ребята. Джесси и Хел.

«Джет рейнджер» вновь резко ушел вниз. Вихревые потоки подхватили его, бросили вбок, на темную громаду скалы, но Френку удалось овладеть штурвалом прежде, чем геликоптер превратился в ярко-белый факел, стремительно падающий к земле. «Рейнджер» развернулся настолько резко, что Джесси почувствовала приступ тошноты. Перед дверным проемом мелькнула отвесная, черная стена. Секунду казалось, что стальная никелированная лыжа все-таки коснется шершавого камня, но вертолет, зависнув на секунду в мертвой точке, ушел вниз, выравнялся и в головокружительном вираже пошел к «Приюту странника», оставив «Холодный блеф» далеко справа. Слева высился шпиль «Одинокой мачты». Здесь все более-менее заметные горы и пики имели свои названия. «Одинокая мачта» была одним из самых высоких утесов западной части Сан-Хуан. Обрамленная снежным «воротником», кутающаяся в зыбкое, постоянно меняющееся покрывало снегопада, она, и правда, казалась очень одинокой, а два карниза, уходящие в стороны чуть ниже вершины, придавали скале сходство с грот-мачтой старинного пиратского корабля.

Френк взглянул на нее и, не оборачиваясь, спросил:

— Где тебя высадить, Джесс?

— У «Приюта», — ответила девушка, не отрываясь смотрящая в окно, за которым буран отплясывал «джигу». — Черт, ну и погодка тут, наверху.

— А ты как думала? — Френк чуть повернул штурвал, и «рейнджер» скользнул вбок.

«Одинокая мачта» переместилась назад. Краски ночи все больше густели, превращаясь из насыщенно фиолетовых в антрацитно-черные. Внизу то и дело мелькали светлые пятна заваленных снегом утесов, карнизов и верхушек низеньких скал.

— Ты не хочешь посмотреть «Холодный блеф», — спросил старик полуутвердительно.

— Нет. Их там нет, — констатировала девушка.

— Откуда тебе это известно?

— Ты посмотри за окно и сам все поймешь. В такую погоду ни один человек не стал бы бродить по скалам, кроме, может быть, полных психов. А Хел и Гейб не психи. По крайней мере, еще утром это было именно так.

Френк кивнул.

— Так где тебя высадить?

— Тебе не хватает таблички на крыше: «Свободен».

Старик усмехнулся и отрицательно покачал головой.

— Я не стану содержать ораву молодых психов. Мне нужно еще позаботиться об устройстве собственного будущего. Когда мои картины купит музей Гугенхейма, возможно, я и подкину вам сотню-другую, но не раньше.