На субмаринах нередко случались аварии. Суда были оснащены сложными механическими системами, предназначенными для того, чтобы держать курс, погружаться, всплывать и регулировать давление. Посреди оборудования были втиснуты торпеды, гранаты и артиллерийские снаряды. По низу корпуса размещался судовой набор батарей, наполненных серной кислотой, которая при контакте с морской водой выделяла смертоносный хлор. В такой обстановке обычные ошибки могли привести – и приводили – к катастрофе.
Одна субмарина, U-3, затонула во время своего первого плавания290. Отойдя мили на две от военно-морской верфи, капитан дал команду начать пробное погружение. Все, казалось бы, шло хорошо, пока палуба субмарины не ушла под воду; тут через вентиляционную трубу в субмарину стала заливаться вода.
Корма судна затонула. Капитан приказал всей команде из двадцати девяти человек перейти на нос; сам он с двумя членами команды остался в боевой рубке. Люди проталкивались вперед, а вода тут же заполняла пространство у них за спиной, отчего давление росло и его становилось трудно переносить. Все это происходило в кромешной тьме.
Батареи начали выделять хлор, поднимавшийся зеленоватым облаком. Часть газа проникла в носовое отделение, но благодаря системе очистки воздуха, установленной на судне, концентрация газа не достигла смертельно опасного уровня. Однако запас воздуха истощался.
Командование на берегу узнало о беде лишь через два часа и выслало к месту аварии два плавучих крана и спасательное судно “Вулкан”. Спасатели разработали план: поднять нос на поверхность, чтобы люди могли выбраться наружу через две передние торпедные трубы.
У водолазов ушло одиннадцать часов на то, чтобы присоединить все необходимые тросы к носовой части. Краны начали поднимать судно. Нос показался из воды.
Тросы оборвались.
Судно упало в море кормой вниз. Водолазы предприняли новую попытку. Она заняла четырнадцать часов. К тому времени двадцать девять моряков уже двадцать семь часов сидели, втиснутые в носовой отсек, в темноте и почти без воздуха. И все же новая попытка оказалась успешной. Люди – изможденные, хватающие ртом воздух, но живые – выбрались через трубы.
Рубка, где находились капитан и еще двое, оставалась под водой. Прошло еще пять часов, прежде чем “Вулкану” наконец удалось вытащить на поверхность всю субмарину. Когда спасатели открыли люк рубки, они обнаружили, что внутри почти сухо, но все трое мертвы. Хлор просочился в рубку снизу через переговорные трубы, предназначенные для того, чтобы офицеры держали связь с кабиной управления внизу.
Проведенное расследование обнаружило, что был неправильно установлен датчик, управлявший вентиляционным клапаном, через который в субмарину проникла вода. Датчик показывал, что клапан закрыт, тогда как в действительности он был открыт.
Впрочем, дело кончилось все-таки лучше, чем в другом случае, выпавшем на долю субмарины, которая затонула со всей командой и была поднята лишь через четыре месяца. Водолазы, принимавшие участие в первоначальной, неудачной попытке спасения, слышали доносящийся изнутри стук. Когда субмарину наконец подняли, причина катастрофы стала очевидна. Она напоролась на мину. Что же до произошедшего внутри, один из моряков, присутствовавших при вскрытии люка, увидел картину, ясно говорившую о смерти, какой больше всего страшились подводники. Он писал: “Царапины на стальных стенах, обломанные ногти трупов, кровавые пятна на их одежде и на стенах свидетельствовали о самом ужасном”291.
Тем субботним утром туман рассеялся лишь часам к одиннадцати – тогда Швигер решил, что видимость достаточно хорошая, можно подняться на поверхность и идти дальше на дизельном двигателе. Всегда важно было перезаряжать батареи на тот случай, если встретится миноносец или внезапно покажется подходящая мишень.
Вскоре после всплытия радист Швигера попытался выйти на связь с “Анконой”, оставшейся на базе в Германии. Ответа не было. Впрочем, радист сообщил, что обнаружил поблизости, в 500 метрах, “активную деятельность неприятельских радистов”. Швигер велел ему больше не подавать сигналы, чтобы не выдавать местонахождение субмарины.
U-20 двигалась дальше на север, на приличном расстоянии от восточного берега Англии, держась того курса, который вел вокруг северной части Шотландии, а затем на юг вдоль шотландского западного побережья. Оттуда Швигеру предстояло направиться дальше на юг, к Ирландии, пройти вдоль ее западного побережья, повернуть налево, войти в Кельтское и Ирландское моря – между Ирландией и Англией – и двинуться дальше к месту назначения, к Ливерпульской бухте. Плыть этим маршрутом было, что и говорить, куда дольше, чем через Ла-Манш, зато гораздо безопаснее.
Субмарина, преодолевая волны высотой в четыре фута, шла против ветра, который дул теперь с северо-востока. Вахтенные Швигера следили, не покажутся ли другие корабли, но в такую серую, унылую погоду трудно было разглядеть дым пароходных труб.
Видимость оставалась плохой весь день, а к вечеру еще ухудшилась, и Швигер снова оказался в тумане. К этому времени U-20 пересекала морские коридоры, выходившие в Фёрт-оф-Форт, неподалеку от Эдинбурга. В солнечный день найти мишень в этих водах, при таком количестве кораблей, шедших туда и обратно, было делом нехитрым; но сейчас, в тумане, атака была просто невозможна, а риск столкновения высок. В четыре часа пополудни Швигер отдал приказ погружаться и снова идти на крейсерскую глубину.
В ту ночь небо очистилось, звезды были разбросаны по всему небосклону. U-20 всплыла, и Швигер взял курс на Фэр-Айл, один из Шетландских островов, разбросанных по обе стороны от воображаемой линии, что отделяет Северное море от северной Атлантики.
Через два дня после выхода в море связь с командованием прервалась, и Швигер остался совершенно один.
“Лузитания”
Рандеву
Выйдя из нью-йоркской гавани, “Лузитания” прибавила ходу, но капитан Тернер не спешил отдавать приказ идти на крейсерской скорости. Сначала он собирался на рандеву, назначенное после выхода корабля из американских территориальных вод, и, поскольку кораблю вскоре предстояло остановиться, бессмысленно было тратить уголь, чтобы разогнаться до полной скорости.
На палубах корабля заметно похолодало – теперь здесь гуляли ветры открытой Атлантики и бриз, который создавался движением самого корабля. Некоторые пассажиры по-прежнему стояли у поручней, наблюдая, как исчезает из виду береговая линия, но большинство ушли внутрь – устраиваться на новом месте и разбирать вещи. Дети постарше бродили по палубам, знакомясь друг с другом и осваивая разнообразные развлечения, среди которых был – а как же иначе – шаффлборд на верхней палубе. Дети помладше – по крайней мере, те, что ехали в первом и втором классе, – знакомились с женской прислугой, которой предстояло присматривать за ними во время вояжа, занимать их, пока родители обедают.
Теодата Поуп, архитектор-спирит, со своим спутником Эдвардом Френдом отправились в читальный салон для пассажиров первого класса. Часть его была отведена женщинам, но он служил также корабельной библиотекой, куда был открыт доступ и мужчинам. Это было большое, уютное помещение, растянувшееся во всю ширину самой верхней палубы А, где стояли письменные столы и стулья292. Стены были обтянуты шелком бледных, приглушенных, серых и кремовых тонов. На окнах – шелковые занавеси розоватого оттенка “роза Дю Барри”. На полу – нежно-розовый ковер. Мужчины могли безраздельно пользоваться салоном такого же размера, на палубе А, ближе к корме, который назывался “курительной комнатой”, – он был отделан ореховыми панелями.
Теодата нашла утренний выпуск нью-йоркcкой газеты “Cан” и принялась читать293.
В газете значительное внимание уделялось состоявшемуся накануне визиту в Нью-Йорк госсекретаря США Уильяма Дженнингса Брайана294. Оторвавшись от забот международной политики, Брайан нашел время, чтобы приехать в Карнеги-холл и выступить на митинге в поддержку кампании евангелиста Билли Санди, призванной убедить людей отказаться от алкоголя и подписать клятву о “полном воздержании”. Предыдущая речь на эту тему, прочитанная госсекретарем в Филадельфии, собрала 16 тысяч человек – больше, чем предполагалось. Организаторы нью-йоркского митинга ожидали, что и здесь будет подобное столпотворение. Этого не произошло. Явилось каких-нибудь две с половиной тысячи человек, и зал оказался полупустым. На Брайане был черный костюм, черное пальто из альпаки и его всегдашний черный галстук-ленточка. В конце речи он произнес тост за слушателей и поднял стакан, наполненный водой со льдом. Букер Т. Вашингтон, которому только что исполнилось пятьдесят девять лет, поднялся, чтобы тоже выступить, и подписал одну из карточек с клятвой, сочиненной Билли Санди.