Неразрывно связанные, они, несомненно, чувствовали одно и то же. Но сначала им нужно было вернуть себе море.
* * *Так продолжалось всю оставшуюся часть дня и с другими заключенными, сменявшими друг друга, пока их не прошло около двадцати. Ничего из того, что она осмеливалась сделать, не способствовало прогрессу. Это вызывало лишь обрывки впечатлений, фрагменты ощущений, но ничего не могло слиться в осмысленное целое. Все сводилось к болезненному желанию вернуться в море. Это была их защита против нее, и Керри сомневалась, что они сами об этом знали.
Что бы ни отличало ее от других, что бы ни даровало ей способность разговаривать с созданиями, которые она, как и все остальные, сочла бы более привлекательными, это не могло помочь ей постичь отчаяние существа, некогда бывшего человеком. Отчаяние, которое за прошедший век только набрало силу.
Когда она, потерпев поражение, вышла из тюрьмы, еще не совсем стемнело. Хоть какое-то утешение. Теперь остров превратился в бесцветный мир надвигающейся темноты. Керри шла по прямой, не в силах ориентироваться в этом вязком тумане, который прицепился к ней так же, как и всепроникающий запах заключенных. Она знала, что в конце концов окажется на краю острова, и если до следующего дня она увидит хоть одного человека, это будет удачей.
Но ее нашел Эсковедо, и она была вынуждена признать, что он повсюду за ней следил. Просто дал ей немного времени, прежде чем… устроить разбор полетов?
Керри стояла, ухватившись за ограждение и глядя на воду, что плескалась у берега, ударяясь о камни, напоминавшие сваленные в кучу черепа. Теперь ей казалось, что остров больше походил не на тюрьму, а на концентрационный лагерь.
– Как бы там ни было, – начал полковник, – я не ожидал, что все пройдет успешно в первый же день.
– С чего вы взяли, что второй день будет хоть немногим лучше?
– Раппорт,[42] – он поднял термос, открыл крышку, и в воздух пошел пар. – Но на это требуется время.
– Время, – Керри постучала по ограждению. – Я когда-нибудь уеду отсюда?
– Надеюсь, это шутка, – Эсковедо наполнил крышечку термоса жидкостью и, не спрашивая, дал ее Керри. – Вот. А то так и заболеть недолго.
Керри сделала глоток – это был кофе. Не самый лучший, но и не самый худший. От него ей стало теплее, и это ее порадовало.
– Позвольте кое-что спросить. Они когда-нибудь размножались? Здесь или там, где их держали раньше? Хоть кто-нибудь из них?
– Нет. Почему вы спрашиваете?
– Я кое-что заметила у нескольких из них. Желание. Его сразу можно различить. Это то, что объединяет самые разные виды.
– Не знаю, что еще вам сказать, кроме того что они никогда этого не делали.
– Вы не считаете это странным?
– Я считаю все это дело странным.
– Я хочу сказать, что даже панды, содержащиеся в неволе, время от времени приносят потомство.
– Я просто никогда об этом не задумывался.
– Вы рассматриваете их только как заключенных, это ваша обязанность, я понимаю. И самки практически не отличаются от самцов. Но представьте, если бы они больше походили на нормальных мужчин и женщин. Что случилось бы, если бы в смешанной тюрьме заключенные имели неограниченный доступ друг к другу?
– Я понимаю, о чем вы, но… – он не отказывался признать очевидные факты, это было заметно. Он просто никогда об этом не задумывался. Потому что ему это не было нужно. – Может быть, этого не происходит, потому что они слишком старые?
– Мне казалось, что как только они стали такими, какие есть, возраст перестал играть какую-либо роль. Но даже если и так, Джилс Шаплей не был слишком старым, когда его впервые схватили. Ему было восемнадцать. Он не мог быть единственным молодым среди более двух сотен пойманных. Помните свое желание, когда вам было восемнадцать?
Эсковедо издал смешок.
– Я бы воспользовался любой возможностью.
– А он – не воспользовался. Никто из них.
– Не могу сказать, что это меня огорчает.
– Просто… – начала Керри, но тут же замолкла. У нее уже был ответ. Они никогда не спаривались. Хотели. Возможно, их на это провоцировали. Но этого не происходило. Возможно, заключение влияло на их способность к размножению или тормозило желание до перехода к действию.
А может быть, таково было проявление невероятной дисциплины. Они должны были понимать, что случится с их потомством: им никогда не разрешат оставить и растить их. Их детей будут ждать опыты и вивисекции. Даже чудовища желают своим отпрыскам лучшего будущего.
– Есть одно наблюдение, – сказала Керри. – Мы никуда не продвинемся ни завтра, ни послезавтра. Только если вы не хотите, чтобы я все время занималась тем же, чем сегодня. Они словно сидят в своей скорлупе, – она поднесла к губам кофе, глядя на полковника через край кружки. Невозможно было понять, что происходит у него внутри. – Мне продолжать?
– Я слушаю.
– Вы правы, раппорт занимает время. Но не только время. У этих заключенных есть ощущения, выходящие за пределы человеческих, но у них остался человеческий интеллект. Так или иначе. Он будто заглушен чем-то другим, что совсем не хорошо, но, по сути, они не перестали быть людьми, и с ними нужно обращаться как с людьми. А не как с настоящими животными.
Керри на секунду остановилась, чтобы оценить его отношение, и поняла, что он, по крайней мере, ее слушает. Впрочем, она еще ничего и не предложила.
– Если вы считаете, что внешне они больше похожи на людей, то не кажется ли вам, что для установки раппорта с ними необходимо обращаться как с людьми? – спросила Керри. – Я читаю новости. Смотрю телевизор. Я слышала споры за и против применения пыток. Я знаю, что это такое. И самое главное, что я для себя вынесла, – это то, что люди, которым удавалось получать от заключенных достоверную информацию, вели себя более человечно. В том числе позволяли им получать что-то, чего те хотели, что им нравилось. Один немецкий офицер, взятый в плен во время Второй мировой войны, любил шахматы и разоткровенничался после того, как следователь начал с ним в них играть. Только и всего.
– Не думаю, что эти существа интересуются настольными играми.
– Не интересуются. Но есть что-то, чего желает каждый из них, – заметила Керри. – И что они любят больше всего на свете.
И почему это обязательно должно быть тем же самым, чего я больше всего боюсь?
Рассказав полковнику, как воспользоваться этим в своих целях, она ожидала отрицательного ответа. Но вместо этого он подумал секунд пять и согласился.
– Мне не нравится эта идея, но нам нужно ускорить этот процесс, – ответил он. – Мы не просто следим за тем, как они лежат, выстроившись в шеренгу, вы же понимаете. Мы измеряем это оптическим квантовым генератором. Благодаря этому мы знаем, как именно они выравниваются. И с последней ночи они переменили свое положение. То, чего они ждут, передвинулось на север.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});