– Во-первых, сейчас не разгар ночи, Тернстайл, а поздний вечер, – сказал он наконец, явно стараясь справиться с гневом. – И когда капитан находится наверху, его мальчишка-слуга обязан быть рядом с ним, капитан же сейчас на палубе. А во-вторых, следует ли мне заключить, что от внезапности пробуждения ты на миг забыл, кто ты есть, и не смог понять, к кому обращаешься?
Я, отрезвленный, смиренно кивнул, а подняв взгляд, увидел вернувшуюся на его лицо тень улыбки и с облегчением понял, что в железа меня до конца нашего плавания не закуют.
– Очень хорошо, – сказал он. – Думаю, тебя несколько выбил из колеи раздор, свидетелем которого ты стал в начале вечера, ведь так?
– Раздор? – переспросил я, вдумавшись в это слово. – Если вы говорите о драке между Миллуордом и Скиннером, то да, она выбила меня из колеи, потому что Скиннер теперь неделю ходить, не пошатываясь, не сможет.
– И полагаю, ты удивился, увидев, что ни я, ни мистер Эльфинстоун не вмешались и не разняли драчунов?
На это я ничего не ответил. Разумеется, удивился, и он это знал, однако не мне было указывать офицерам, как им себя вести. И потому я счел разумным держать рот на запоре.
– Ты не выходил прежде в море, не так ли, Турнепс? – спросил он, и я покачал головой. – Проведя какое-то время на корабле, ты уразумеешь пару вещей. И одна из них – необходимо позволять матросам разминаться, когда они в этом нуждаются. Офицера, который помешает им в такие минуты, они не поблагодарят. Скорее уж обидятся на него. Даже Скиннер, бедный дурень, не остался бы довольным, несмотря на полученные им побои. Такова матросская натура. Женщин, с которыми они могли бы спустить пар, рядом с ними нет, вот и приходится искать облегчения друг в друге. Подозреваю, что ты немного разбираешься в этом, да?
Я смотрел на него и багровел как никогда прежде. Мне оставалось только догадываться, что он хотел сказать. О моей жизни до «Баунти» я никому на борту не рассказывал, но не мог ли мистер Кристиан прочитать по моему лицу то, что я считал надежно укрытым? Он продолжал смотреть так, точно видел меня насквозь, и – не ведаю почему – я почувствовал, как в глазах у меня щиплет от слез.
– Так или иначе, – наконец сказал он, – довольно болтовни. Поднимайся на палубу, Турнепс. Капитан желает обратиться к команде.
Пересекая большую каюту (мистер Кристиан шел за мной, сверля взглядом мою спину), я впервые со времени выхода из Спитхеда начал понимать, насколько, в сущности, мал наш корабль. Конечно, к ограниченному пространству мне было не привыкать: в заведении мистера Льюиса и повернуться-то было негде. Однако сейчас, направляясь к палубе с шедшим по пятам за мной помощником штурмана, я желал только одного: остаться в одиночестве, не отвечать ни на чьи вопросы, получить угол, который я мог бы назвать своим и в котором никто бы меня не видел. Но такие услады на долю мальчиков моего пошиба не выпадают.
Наверху я нашел капитана, который пребывал в довольно сумрачном настроении. Матросы собрались на палубе, а он расхаживал взад-вперед, покрикивая на них, требуя, чтобы они выстроились в шеренги, да побыстрее. Когда он обратился к нам, уже начинало смеркаться; океан был в меру спокойным.
– Моряки, – начал он, – как вам известно, мы пробыли в море уже почти месяц, но, прежде чем мы хотя бы наполовину приступим к выполнению нашей миссии, нам еще предстоит проделать долгий путь. Все вы ходили по морю и раньше…
– За исключением юного Тернстайла, – сказал мистер Кристиан и вытолкнул меня на середину палубы, хорошо хоть правильным именем назвал.
Капитан повернулся, чтобы посмотреть на меня.
– Почти все вы ходили по морю и раньше, – поправился он. – И слишком хорошо знаете, что дух моряка может падать, а тело слабеть, если их не упражняют в достаточной мере. Я заметил, что у некоторых из вас лица стали сонными, а кожа побледнела, и решил принять меры, коих будет две.
Матросы одобрительно зарокотали, начали переглядываться и бормотать предположения насчет увеличения рациона и ежедневной порции эля, но мистер Эльфинстоун, крикливо приказавший им умолкнуть и слушать своего капитана, мигом их угомонил.
– Пока все у нас идет хорошо, – продолжал капитан, и мне показалось, что он, обращающийся к сорока мужчинам и юношам, немного нервничает. – Хвала Спасителю, мы не потеряли болезнью ни одного человека и, смею сказать, можем поставить новый рекорд флота Его Величества, проведя наибольшее число дней без единого дисциплинарного взыскания.
– Уррра! – в один голос вскричали матросы, и услышать их капитану Блаю явно было приятно.
– Дабы вознаградить вас за добрую службу и насколько возможно поддержать здравие каждого, я предполагаю изменить с завтрашнего дня вахтенное расписание. Вместо двух вахт по двенадцать часов каждая вводятся три восьмичасовые, это означает, что любой матрос сможет проводить в своей койке по восемь часов, давая отдых глазам и возмещая недосып. Думаю, вы согласитесь, что это укрепит команду, сделает ее более проворной, ведь впереди нас ждут неспокойные воды.
Снова одобрительные бормотки, я видел – настроение капитана повышается, он рад отклику матросов, а когда они снова грянули «ура!», лицо его расплылось в широкой улыбке. Впрочем, именно в этот миг мистер Фрейер сделал шаг или два вперед, чтобы все испортить. Я просто не мог не строить догадки, почему он считает необходимым вести себя так.
– Капитан, – начал он, – вы полагаете, что будет разумным – с учетом…
– Проклятье! – немедля рявкнул капитан, да таким голосом, что все на борту враз умолкли, а я, должен признаться, даже подскочил, испуганный этим звуком, на месте, – мог бы и за борт прыгнуть, приди мне в голову такая фантазия. – Способны вы, мистер Фрейер, услышав приказ, уразуметь его? Я – капитан «Баунти», и если я говорю, что у нас должны быть три вахты по восемь часов каждая, – значит, у нас и должны быть три вахты по восемь часов каждая. Не две, не четыре, а три. Выслушивать же вопросы на сей счет я не желаю. Вам это понятно, мистер Фрейер?
Я посмотрел – мы все посмотрели – в сторону мистера Фрейера, – и если лицо капитана побагровело от ярости, то мистер Фрейер побледнел от замешательства. Гнев капитана походил на гром с ясного неба, и штурман стоял перед нами, широко открыв рот, словно собираясь закончить начатую им фразу. Однако ни единого слова из его рта не вышло, и, простояв так несколько мгновений, он закрыл рот и, глядя в палубу, молча отступил на свое место. Лицо его походило теперь цветом на простоквашу. Я скосился на мистера Кристиана и, уверен, заметил на его лице отблеск улыбки.
– Желает еще кто-нибудь высказаться? – громко спросил капитан и обвел всех пронзительным взглядом.