схватил один и закинул себе в рот, не беспокоясь о жаре, исходящем от него, поскольку у
меня практически стальной рот. Я проглотил и сказал, – Не плохо.
– Ну, было отвратительно наблюдать за едой самца.
– Еда самца? – переспросил я. Я смотрел, как она взяла шарик и, используя
вилку, надломила его. Пар растворялся в воздухе.
– Ты вообще жевал?
– Да, конечно жевал. Достаточно пару раз прожевать, чтобы отправить его вниз
по пищеводу.
Я схватил еще один и закинул его в рот, быстро проделывая с ним то же самое.
На тарелке было четыре шарика, поэтому последние были для Лайлы. Довольный, я
откинулся на спинку и наблюдал, как она ест.
В недоумении, она покачала головой на меня, а потом положила оставшуюся
колбаску себе в рот. Она заметно боролась с ее размером и жаром, а ее глаза увлажнились,
поскольку она пыталась охладить колбаску, дыша через рот и запивая водой. Она открыла
для меня рот и сказала:
– Та–да!
Я огляделся, потом наклонился вперед.
– Я должен похлопать?
– Лучше тебе нафиг похлопать. Это была пытка.
Усмехнувшись, я медленно поаплодировал ей, пока она кланялась размахивая
рукой в благодарность.
– Лучшая кровяная колбаса та, которая в виде сосиски, которую надо вытягивать,
а после того, как она кончается, то выглядит как использованный презерватив, вся
сморщенная и мерзкая.
– Да, люблю, когда моя еда в конце похожа на использованный презерватив.
Довольно аппетитно, – ответил я, когда она наколола оставшуюся колбаску на вилку.
– А кому нет? – усмехнулась она.
Наши главные блюда принесли вскоре после этого, и мы болтали обо всяких
пустяках, пока обсасывали головы наших лангустов и наслаждались традиционным рисом
и фасолью. Очевидно, что Лайла использовала свою еду, чтобы соблазнить меня, тем, как
посасывала лангуста и стонала от его Каджунского вкуса. Сказать, что это не произвело на
меня впечатления, станет ложью. От каждого облизывания пальцев и дьявольского взгляда
в глазах, я становился твердым за секунду. Ее розовые губки блестели, а щеки впадали,
когда она сосала, напоминая мне, на что ее губы способны.
Я никогда так не возбуждался во время еды.
– Ты молчалив, – сказала она, снова облизывая свои пальцы.
Откашлявшись и поерзав на месте, я ответил:
– Никогда не видел, чтобы кто–то превращал поедание лангуста в сексуальное
представление.
– Отлично, ты заметил, – она улыбнулась. – Я боялась, что ты не обратишь
внимания.
– Вот почему ты капнула соусом на свою грудь? – спросил я, вспоминая, как она
притворилась, что это случайность, хотя чертовски точно знала, что это не так.
– Конечно. Сработало?
Я вытер руки об салфетку, потом откинулся на стуле.
– А как думаешь?
– Думаю, если проведу рукой по твоим джинсам, то буду очень рада тому, что
обнаружу.
Она толкнулась грудью вперед, демонстрируя ее рядом со своей тарелкой, и
схватила меня за бедро под столом. Ощущение ее руки было как электрошок, запуская мое
тело. Ощущение чертовски замечательное.
– Не начинай того, что не сможешь закончить, – предупредил я.
– Я всегда заканчиваю, – подмигнула она и отстранилась.
После того, как заплатил и допил воду, я встал и ждал, пока Лайла тоже встанет,
но она просто сидела на своем стуле и смотрела на меня.
– Что происходит? – спросил я, интересуясь, почему она не двигается. – Хочешь
десерт или что–то еще?
– Такой романтичный, – поддразнила она и протянула руку.
– Что? – спросил я, глядя на нее.
– Держаться за руки – это часть свидания, Кейс. Давай, возьми мою руку. Это не
больно.
Только она не знала, что держание за руки, которое было у нас раньше, нанесло
непоправимый ущерб моей душе. Прогулка по Французскому кварталу за руки
определенно причинит больше боли, потому что я знал, чертовски точно, что захочу
большего, после сегодняшнего вечера.
– Давай же, – подбодрила она.
Сделав глубокий вдох, я схватил ее за руку, поддаваясь ее маленькой просьбе. Ее
рука идеально поместилась в моей, и снова, наши пальцы переплелись. Наши ладони
соприкасались, и тепло ее руки проносилось вверх по моей прямо в сердце, медленно
растапливая небольшую часть моей темной души, которую я создал.
– Куда теперь? – спросил я, проходя с ней через двери на мощеные улицы
Квартала. – Мне отвезти тебя домой?
– Что это за свидание тогда такое? – спросила она, оскорбленная тем, что я даже
предположил подобное. – Пошли по магазинам.
Я застонал.
– По магазинам?
– Ты вообще ходил здесь в переполненные туристами магазины? У них лучшие
товары.
– Я пытаюсь избегать любое место, кишащее туристами, – ответил я, когда она
прижалась ко мне сбоку. Мне стало комфортно. Странное чувство.
– Будет весело. Пошли.
Ее энтузиазм и зажигательное настроение были заразительны, поэтому я
позволил ей тащить меня по переполненным улицам в сердце Квартала, где
приветствовалось распитие алкоголя в общественных местах и уличные артисты
выступали для толпы.
– Мне нравится это здесь, – оглядываясь, сказала Лайла. – Где еще ты найдешь
столько чудаков?
– Чудаки – мягко сказано, – сказал я, пока разглядывал дамочку, на которой было
платье из крышек от бутылок, ее соски едва прикрыты.
– Ты прожил здесь всю жизнь. Ты не можешь говорить, что тебе не нравится это.
Мне нравится жить в Новом Орлеане. Взросление здесь – мечта подростка. Здесь
всегда было чем заняться, что увидеть, где попасть в неприятности. Я научился драться
здесь, узнал о французской культуре, о джазе и музыке зидеко (зидеко – стиль афро–
американской танцевальной музыки). Я дружил здесь, но моя любовь к городу немного
умерла в тот день, когда он отвернулся от меня.
Я был городским героем, парнем, которому подавали бесплатную выпивку, когда
он приходил, парень, которого останавливали на улице, чтобы пожать руку, как
представителю Нового Орлеана, но все изменилось в ту минуту, когда сми узнали о моем
якобы пристрастии к стероидам.
Пристрастие к стероидам. Только от одного понятия меня передергивает.
Никогда ничего не давалось мне легко в жизни. Я надрывал задницу, чтобы получить все,
что заработал, и единственная оплошность судейства оставила темное пятно на моем
имени.
Напряжение накатывало на меня, и Лайла сразу же заметила это.