до зеленых чертей. Серьезно, слишком много обезболивающего принял, даже немного страшно было за свое психическое здоровье.
– Ну, все равно, помощи благополучно дождался, а значит молодец. – По этой реплике я понял, что Перес или кто-то еще успели прибрать куда-то мой шлем и рассказывали всем «облегченную» версию моего спасения. Судя по всему, мало кто был в курсе до чего я в итоге дошел в передозировке медикаментами.
– Ты извини, может, тороплю, но что там, на станции случилось?
– Там, – Селиванов замолчал, его лицо скривилось , а в глазах снова проступили слезы. Я тут же пожалел, что вернул его в те воспоминания, но было уже поздно. Будет мне уроком человечности, а ведь еще психологию дополнительно изучал, дурак образованный, не более. – Там трубу просто пробило от резервного резервуара с кислородом. Та система, что стоит, на случай если фильтры откажут. Так вот, от старости прохудилась труба, что под наружной обшивкой идет, я это понял и просто клапан закрыл резервной системы, отключив ее полностью. В тот момент я так думал…
Селиванов затих и прикоснулся к повязке на голове. В этот момент дверь снова внезапно открылась, но теперь на пороге стоял Фрам собственной персоной, он явно пребывал в состоянии праведного гнева, и был готов кого-нибудь убить. Нильс Фрам до красноты сжимал кулаки, а затем разжимал и в этот момент руки его начинали крупно трястись. Но на меня он посмотрел с искренней отеческой заботой. Ну, я думаю, что он именно это пытался изобразить своими налитыми кровью глазами.
– Алекс! – он улыбнулся и ей богу, лучше бы он этого не делал, настолько устрашающая у него получилась улыбка. – Ты то как? Нормально?
– Так точно! Скоро буду бегать.
– Отлично, отдыхай тогда! – он все пытался изображать спокойствие и заботу. Но вот это пожелание прозвучало как угроза. – Артем, сейчас Перес в смотровой приберётся и перевяжет тебя! Заодно поговорите, он позовет.
И не дождавшись ответа, удалился, закрыв за собой дверь. Перес же в смотровой продолжал спорить уже сам с собой и чем-то грохотал, кажется даже что-то разбил.
– Но, все оказалось не так, как я предполагал, – неожиданно продолжил Селиванов. – Закрыл я не клапан на резервной системе кислородного обеспечения. Я открыл клапан, соединяющий топливный бак с маршевыми двигателями… Сообразил, что сделал что-то не то, только когда уже в иллюминатор стало видно утечку топлива. Тут же закрыл подачу топлива, но поздно. На автомате сработал стабилизационный движок, ведь орбита изменилась, из-за истечения топлива, надо было стабилизировать. Все снаружи полыхнуло, станцию замотало, где-то случилась разгерметизация, не знаю точно где, меня сразу в рубке заблокировало. Очень страшно было, швыряло и бросало буквально по всей рубке. И тут я схватился за что-то, чтобы не убиться. А этим чем-то оказался шланг с жидким кислородом, для охлаждения бортового компьютера. Сильно тряхнуло, и шланг я вырвал как будто он никак не крепился… И меня… Окатило.
– Господи! – я достаточно легко представлял себе тот ужас, что пережил Селиванов.
Вообще маршевые движки на станции используются только для полетов до места работы. То есть на данной станции он не работал уже много лет, как минимум пару десятков. И Селиванову «повезло» что она просто не развалилась при подаче топлива.
Топливом для современных ракет служит гибридное топливо. Оно представляет собой смесь жидкостей служащих окислителем и топливом, но помимо этого топливо еще находится в твердом состоянии в камере сгорания (отсюда и название гибридное), по консистенции топливно-окислительная масса напоминает желе. Во время пуска пилот запускает подачу топлива, жидкая фаза поступает в камеру сгорания и через пару секунд пилот дает зажигание. Топливо воспламеняется в камере сгорания, так же воспламеняется и твердое топливо, все это с чудовищной силой вырывается через несколько сотен сопел и станция летит куда надо.
Я не специалист, поэтому и говорю об этом настолько скупо и просто. Однако даже я понимаю, что если не включить зажигание, то все топливо просто вытечет из корабля через сопла, собравшись в довольно плотную массу вокруг станции. Что и произошло.
Но дело в том, что на станции работали автоматические стабилизаторы, маленькие двигатели, что удерживают станцию строго на орбите. Один из них сработал, и как назло именно в этот момент, что привело к детонации. Взрыв, скорее всего, был не сильным, он просто не мог быть сильным, так как был ненаправленным. Но этого хватило, чтобы вывести станцию из равновесия и очевидно повредить что-то еще на престарелой станции. Это и привело к трагедии.
Одно только было мне не понятно, резервная система подачи кислорода и двигатели управляются с разных панелей.
– Артем, а как ты собственно…
– Я перепутал их! – глаза у него снова на мокром месте. – Я сидел в кресле пилота и просто по памяти щелкнул тумблер. Только вот память меня подвела. Верный тумблер на неверной панели.
Я уставился в пустоту. Селиванов едет домой. Грубейшая и глупейшая ошибка. Неизвестно какие вообще последствия взрыва. Может быть, там вообще полстанции не работает. Еще и сам покалечился. Лучший пилот в системе будет списан на берег. Как вообще можно было допустить такую ошибку? Даже я, человек, имеющий очень отдаленное отношение к пилотированию, знал, где эти два тумблера. И даже если бы не знал, они подписаны. Ясно и четко, а при подаче топлива еще и раздается зуммер.
Я никак не мог понять, как это произошло. Но решил не высказывать своего мнения, не то время.
– А что твой глаз?
– Глаз? – Артем прикоснулся к повязке и его лицо снова перекосило. – Перес говорит заживет, но зрение сильно упало.
Мне стало очень тошно, и я отвел взгляд куда-то в сторону двери. И только этот момент я заметил, что на пороге стоит Перес. Не знаю, давно ли он тут стоял, но выглядел он глубоко уставшим. Медик уже сжег все свои эмоции, и почти не реагировал на происходящее. Он ничего не говорил, просто стоял, опершись спиной на дверной проем. Артем заметил, что мой взгляд сосредоточен на чем-то позади него и обернулся. Они молча смотрели друг на друга, это был долгий и тяжелый миг. Миг, когда шестеренки чьей-то жизни замерли на секунду, другую, но это вовсе не легкий отдых от бытия на берегу моря, где время как я говорил, идет медленнее.
Кто-то только что выжал сцепление и теперь переключит передачу, это просто пауза перед новым этапом движения. И Селиванову в собственной машине бытия сейчас принадлежит лишь роль пассажира. Ему не светит ничего хорошего на этом новом этапе, но повлиять на собственную жизнь он не в силах, она в руках кого-то другого. Перес смотрел на Селиванова и что-то обдумывал. Видно,