лишь настолько аккуратно, насколько позволяли обстоятельства, и пропускали мимо ушей добродушные шутки, в которых неизменно фигурировали под именем «братцев-кроликов».
Дилл держал свою студию на уровне, достойном «Храма Искусств», а самого себя держал на уровне, достойном студии. Ни в обстановке студии, ни в нем самом не было почти ничего от богемы. Общество считало его мастерскую настоящим salon de réception[28]. Он никогда не допускал, чтобы художник в нем брал верх над джентльменом. Те, кто наносил визит в конце дня, заставали высокого и изящного Дилла в сюртуке, сшитом по самой последней моде. Перед более ранними посетителями он появлялся в элегантной блузе. Он тратил массу времени, чтобы держать в порядке свои изящные руки — посетители пожимали их осторожно, как нечто неземное, слишком хрупкое для нашего грубого мира, — и ухаживать за своей выхоленной бородкой, коротко подстриженной на шеках и с резко удлиненным кончиком, совсем как у Ван-Дейка. Эта бородка просила, почти требовала живописных аксессуаров, и, отправляясь на костюмированный бал, Дэффингдон обычно надевал брыжи и прицеплял рапиру. Все это оказывало должное влияние, и когда посетители спрашивали «сколько?», а Дэффингдон небрежно, не моргнув глазом, называл сумму, они подчас вздрагивали, но не пытались торговаться.
— В конце концов вы же понимаете... — говорили они друг другу, обмениваясь впечатлениями от самого Дилла и от изысканной обстановки, которая его окружала. — Да, да, в конце концов ведь это же не... — И тут они неизбежно вспоминали о «Крольчатнике» и приходили к единодушному заключению, что по сравнению с ним в студии Дэффингдона все соответствует духу времени. Бедным «кроликам» оставалось только удивленно помаргивать, что они нередко и делали, можете не сомневаться.
Дэффингдон был тридцатилетний холостяк; он мог казаться и достаточно солидным и достаточно молодым — в зависимости от того, каким его хотели видеть. Его сестра Джудит, старше его на несколько лет, исполняла роль хозяйки и обычно восседала у него за чайным столом, что позволяло юным созданиям из общества впархивать в студию в любое время. Эти юные создания сами по себе ничего не значили, но у некоторых из них были тщеславные матери и честолюбивые, неравнодушные к салонному великолепию папаши, и кто мог сказать, на какую почву упадет и какие всходы даст легкомысленная болтовня этих девиц? Вот почему Дэффингдон и его сестра поощряли такие визиты, и юные создания охотно пользовались случаем отвлечься от надоевшей и однообразной светской жизни. Среди прочих бывала здесь и молоденькая Пресиоза Макналти — хорошенькая, добрая, своевольная... Но о ней мы расскажем немного позже, с вашего позволения.
Дэффингдон долго жил за границей и все еще был в курсе того, чем жило европейское искусство: он одинаково хорошо знал, что делается в Мюнхене и Париже, и часто получал письма с иностранными марками и мысленно совершал небольшие прогулки за океан. Он старался следить за положением дел в близких областях искусства и в определенных кругах слыл исключительно интеллектуальным и культурным человеком.
Таким по крайней мере он казался Вирджилии Джеффрис. Сама Вирджилия была интеллектуальна до мозга костей и культурна сверх всякой меры, так что родители ее начинали беспокоиться, удастся ли им найти для нее мужа. И дело не в том, что Вирджилия отпугивала мужчин, а в том, что мужчины вызывали в ней разочарование. Они не могли покинуть грешную землю, тогда как Вирджилия с каждым годом устремлялась все выше и выше, в голубые эмпиреи мировой культуры. Ее не удовлетворило окончание колледжа, как и продолжительное пребывание в аспирантуре и многочисленные путешествия, предпринятые для расширения кругозора. Она продолжала читать, писать, изучать, что-то горячо обсуждать, вносить плату за обучение на одних курсах и ревностно составлять доклады для других. Она тоже вела переписку с заграницей и знала, что происходит во Флоренции и чем увлекаются в Лейпциге и Дрездене. Вирджилия полагала, что обладает широким кругозором и разносторонними интересами и что ни разу не встречала мужчины, который был бы достоин ее.
Вирджилия была не одинока: десятки других девушек куда-то стремились, в то время как мужчины топтались на месте, и это явление таило в себе все признаки серьезного бедствия. Как таким девушкам найти себе мужей? Вот и Вирджилия холодно отнеслась к ухаживаниям молодого агента по продаже недвижимости — бедняга был только агентом и ничем больше; еще бесцеремоннее отделалась она от биржевого клерка, который, внезапно появившись на ее горизонте, попытался недрогнувшей рукой указать ей путь к розовому, лучезарному будущему, — но он окончил школу в семнадцать лет, и с тех пор у него не было ни времени, ни охоты восполнить пробелы в своем образовании. Совсем недавно агент по продаже недвижимости поместил свою молодую супругу в солидный, комфортабельный дом, клерк же, ухитрившись вырваться из хозяйской конторы и основать собственное дело, с кометоподобной быстротой сделал карьеру, от которой весь город остолбенел и затаил дыхание.
— Ну, а мне-то что? — презрительно заметила Вирджилия. — Ни с одним из них я не прожила бы и месяца. Мне ведь только двадцать шесть лет. О чем же беспокоиться?
Затем кто-то обратил внимание ее тетки Юдокси на «Храм Искусств», и та принялась усердно посещать студии, пробавляясь то тут, то там чашкой чаю, печеньем, дилетантской критикой, разыгрывая роль дамы-патронессы. Вскоре она добилась этой привилегии для своей племянницы, и некоторое время они вместе бездельничали и болтали за чаем то в одной, то в другой студии, а затем забрели в мастерскую Дэффингдона Дилла, и вскоре им была оказана честь стать ее завсегдатаями.
Итак, Юдокси внимательно взглянула на людей, сидевших тут и там среди гобеленов и темной старинной мебели. «Да, это она — вон там, в углу, с Пресиозой Макналти». Затем взглянула на Дилла и легонько вздохнула: «Интересно, как у них получится? Хочу ли я, чтобы это получилось? Какую ответственность я понесу, когда это на самом деле получится?»
III
Юдокси передала Диллу пустую чашку.
— Над чем там хихикают эти девицы? — спросила она.
Дилл на минутку даже оторвался от выполнения обязанностей хозяина. Услышать от кого-нибудь о Вирджилии, что она «хихикает», — уж этого он никак не ожидал!
И тем не менее она хихикала — хихикала откровенно и с удовольствием. Из уравновешенной, исполненной достоинства молодой женщины она, казалось, превратилась в легкомысленную девчонку и вряд ли что-нибудь от этого выиграла. Пресиоза Макналти, которая еще и не обещала в скором времени повзрослеть, сидела рядом с ней под персидским балдахином на груде подушек и тоже хихикала.