— Сюрпризик, — удовлетворенно замечает Димыч. — Как кара божья с небес.
— Смотри, чтоб на нас кара не свалилась. В виде «мессера» из облаков.
Однако все обошлось. Расставшись с «яками», зашли на посадку. Но не успели остановиться винты, как нас начали торопить с подготовкой к новому вылету. За подвеску боезапаса взялись всем экипажем. Никитин с Варварычевым освобождали бомбы от тары, Никифоров выкручивал заглушки, мы с Лубинцом ввинчивали взрыватели. [101] Затем все вместе укладывали сотни мелких бомб в кассеты. Попотели изрядно.
— Эх, искупаться бы! — размечтался вдруг Лубинец. — А потом часок-другой поваляться на пляже… Море под боком, а мы и не окунулись ни разу. Может, потом за всю жизнь его увидеть не доведется…
— Обойдешься, — утешил Никифоров. — Покупаешься и на речке. Лишь бы осталась она, вся-то жизнь.
— Оно понятно, что только при этом условии. А все ж таки, понимаешь, досадно…
— А я и купаться бы не пошел, — вмешался Варварычев. — Дали бы отпуск, хоть на полгода, все бы полгода подряд проспал!
— Умер бы, не проснулся.
— От сна еще никто не умирал!
— Вот ты и будешь первым, коли такой аппетит.
Подошел комэск.
— Балагурите? А самолет когда будет готов?
— Через тридцать минут, товарищ капитан!
— Смотрите! Минаков, сейчас подойдут члены бюро, будем принимать тебя в партию.
Настроение мигом переменилось. Хоть я и ждал этого дня, но получилось как-то внезапно. Что же говорить на партбюро? В одно мгновение перед глазами промелькнула вся жизнь — множество разных картинок и ни одного выдающегося события…
Собрались прямо под крылом моей «семерки». Парторг полка, воентехник 2 ранга Семячкин, зачитал заявление: "…В боях с фашистскими захватчиками не пожалею сил и самой жизни. Доверие Родины и партии оправдаю".
Попросили рассказать биографию. За минуту выложил всю. Наступило молчание.
— Расскажи, как воюешь, — нашелся кто-то.
— Обыкновенно… как все.
Выручил Осипов. Рассказал о последних бомбежках с осколочными, о том эпизоде, когда мы чуть не спикировали до земли.
— Минаков на боевом курсе стоит железно. А это самое главное для коммуниста нашей профессии. Мое мнение — принять его в ВКП(б).
Проголосовали единогласно.
— Ну, Василий Иванович, — сказал, пожимая мне руку, парторг, — лети на очередное задание коммунистом![102]
Через час вылетели на бомбежку скоплений противника в районе Самурской. Вел группу Осипов. От Лазаревской до цели и обратно до Адлера нас сопровождала пятерка ЛаГГ-3. При подходе к цели погода испортилась, землю скрыла низкая облачность. Ориентировались по вершинам гор Фишт, Оштен и другим. Бомбометание произвели снова по расчету времени. На обратном пути попали под проливной грозовой дождь. Горючего оставалось в обрез, на аэродром садились с ходу. Стекла кабины заливало сплошными потоками, невозможно было рассмотреть наш пятачок, окруженный гигантскими эвкалиптами. Никитин, лежа на дне штурманской кабины, через нижнее стекло, которое заливало меньше, корректировал посадку. Все обошлось благополучно, хоть поволновались порядочно.
Назавтра из утреннего донесения узнали, что удар удался, враг понес значительные потери в живой силе и технике.
Тем и запомнился этот день — знаменательный для меня и удачный, один из последних дней грозового августа. Но вместе с радостью он принес и огорчение. Из полка откомандировывалась переучиваться на другие самолеты группа летчиков, в том числе два моих ведомых — Жора Попов и Павел Шахов. И они и мы знали, что их ждет новая интересная работа, но расставаться было жаль. Загрустили парни, стали просить, чтобы похлопотал за них. Пошел к командиру полка, но ничего не вышло.
— Приказ командующего, — жестко сказал Андрей Яковлевич.
Тепло распрощались в столовой, пожелали друг другу успехов, встречи после победы. Через полгода Жора Попов стал воевать на "летающем танке" Ил-2, Паша Шахов — на МБР-2. Встретиться не удалось. Георгий Тимофеевич Попов до мая 1944 года воевал на Черном море, затем громил фашистов на Балтике, стал Героем Советского Союза. Павел Васильевич Шахов погиб в бою в сорок третьем.
И снова задание: уничтожить бронемашины и пехоту противника на западной окраине станицы Гостогаевской и по дороге на Анапу. Вылет срочный: цель движущаяся. Вместе с техниками и вооруженцами готовим бомбы, заправляем [103] баки. Бомбы подвешиваем фугасные и осколочные. Прилуцкий и Литвинов выглядят плохо, должно быть, лихорадка. От предложений сходить в санчасть отмахиваются: сначала слетаем.
Группу опять ведет Осипов.
В районе Мысхако присоединяется четверка И-16. К Анапе подходим с моря. Летим над дорогой, ведущей к Гостогаевской. На западной окраине станицы замечаем клубы пыли — дождей здесь не было. Через минуту уточняем: колонна техники противника. Размыкаемся по звеньям, увеличиваем дистанцию между машинами, чтобы заходить на бомбежку с индивидуальным прицеливанием. Но, присмотревшись к цели, Осипов меняет решение: сомкнуться, бомбометание по ведущему. «Ишачки» довольны, им легче охранять нас в компактной группе.
— Ложимся на боевой! — докладывает Димыч.
Все внимание на ведущий самолет Осипова. Заговорили зенитки, в небе распушились черные смертоносные бутоны. Разрывы все ближе и ближе, но строй строго выдерживает курс. Ведущий открыл бомболюки, следом все остальные.
— Пошли, родимые! — слышу любимую присказку Димыча.
На дороге пыль, дым, огонь.
— Молодец, штурман!
— Молодец, командир!
Развернувшись, еще долго видим позади длинный шлейф черного дыма, протянувшийся к горизонту.
На траверзе Геленджика распрощались с истребителями. Спасибо, «ишачки»! С вами работа идет веселее.
После посадки снова начали готовиться к вылету. Но с гор надвинулись тучи, загремел гром.
Проливной дождь продолжался целые сутки. Казалось бы, передышка должна была нас обрадовать. Но она вызвала только досаду. Даже желанного отдыха не получилось — какое-то тягостное ожидание.
— Отдушина для фашистов, — мрачно бурчал Никитин, оглядывая свинцовое небо. — Чай, сейчас тянут свои железяки к переднему краю, радуются, гады…
В эскадрилью зашел майор Пересада, зачитал последнюю оперсводку. Немецко-фашистские войска заняли станицу Красно-Медведевскую, 31 августа захватили Анапу, выйдя на побережье Черного моря. На Таманском полуострове отрезали наши части…[104]
— До каких ж пор! — Никитин изо всех сил стукнул кулаком по колену. — Столько летаем, бомбим…
Воцарилось тяжелое молчание.
— А ты не нервничай, — комиссар эскадрильи Ермак положил руку на плечо Димыча. — Лучше займись чем-нибудь полезным. Летаем, бомбим, и подумать некогда. А есть о чем, не может не быть. В каждом полете какой-то содержится промах. И что-то бы можно было сделать лучше. Разве не так?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});