Прижимаю ухо к двери, пытаюсь разобрать хоть слово, но звуки, доносящиеся из другого конца коридора, сливаются в один сплошной гул. Дверь неожиданно распахивается, и я едва не теряю равновесие. В комнату заглядывает Габриель.
– Прости. Не хотел тебя напугать, – мягко говорит он.
Делаю шаг в сторону. Он входит и прикрывает за собой дверь. Непривычно видеть его в своей спальне без неизменного подноса в руках.
– Зашел убедиться, что ты в порядке, – говорит он с теплотой в голосе.
Взгляд его голубых глаз обрел прежнюю безмятежность. От былой обиды не осталось и следа. Может, он просто решил на время сделать вид, что между нами ничего не изменилось. Ну и ладно. Я настолько рада видеть Габриеля, такого, как раньше, что крепко его обнимаю.
Растерявшись, он напрягается всем телом, но потом тоже крепко меня обнимает и утыкается подбородком мне в макушку.
– Это было ужасно, – говорю я.
– Знаю, – отзывается он.
Чувствую его руки на моей спине. Так близко к нему я еще ни разу не была. Он выше и плотнее Линдена. Тот до того худой, что, кажется, дунь посильнее ветер, и его унесет. От Габриеля пахнет кухней, веет ее шумом и суетой. Сразу вспоминаются дымящиеся кастрюли и теплая выпечка.
– Ничего ты не знаешь, – не соглашаюсь я и немного отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза. На его раскрасневшемся лице застыло странное выражение. – Дело не только в Сесилии. Нам всем несладко в этом браке. Знаешь, ведь Дженна ненавидит Линдена. И я замечаю, как он на меня смотрит – словно я Роуз. Но выбора у меня нет, приходится терпеть. Только вот лежать рядом с ним всю ночь и слушать, как он бормочет во сне ее имя… Это просто невыносимо. Кажется, будто он отнимает у меня каждый день по крошечному кусочку, и меня становится все меньше и меньше.
– Такое ему не под силу, – заверяет меня Габриель.
– А тут еще ты, – говорю я. – Не смей больше называть меня леди Рейн! Сегодня я впервые услышала это обращение, и оно мне жутко не понравилось. Совсем мне не подходит.
– Ладно, – говорит он. – Извини. Чем бы вы там с Комендантом ни занимались, меня это совершенно не касается.
– Да все не так! – едва не кричу я и хватаю его за плечи. Понижаю голос до шепота, чтобы нас не было слышно в коридоре. – Скорее ад замерзнет, чем я с ним пересплю, неужели тебе это не ясно?
Меня несет. Я чуть было не рассказываю ему о своем плане побега, но решаю все-таки промолчать. Пусть пока останется моим секретом.
– Ты мне веришь? – спрашиваю я.
– Я никогда и не сомневался, – уверяет меня он. – Но вот увидел его в твоей постели и… Ну, не знаю. Как-то проняло меня это зрелище.
– Да уж, знакомые чувства, – отвечаю я с легким смешком.
Габриель тоже коротко смеется. Отхожу от него и сажусь на край кровати.
– Что там с Сесилией?
Он качает головой:
– Не знаю. Здесь Распорядитель Вон. С ним несколько местных врачей.
Видит, что я меняюсь в лице.
– Послушай меня. Я уверен, что все будет хорошо. Если бы с ней было что-то серьезное, они бы уже отправили ее в городскую больницу.
Бросаю взгляд на свои лежащие на коленях руки и тяжело вздыхаю.
– Тебе принести что-нибудь? – спрашивает Габриель. – Может, чай? Или клубнику? Ты почти ничего не ела за ужином.
Не хочу я ни чая, ни клубники. Одного хочу: чтобы Габриель был мне не слугой, а другом, чтобы он мог здесь со мной немного посидеть и ему бы за это потом не попало. Мечтаю, чтобы мы оба оказались свободны.
Может, если я придумаю хороший план побега, смогу взять Габриеля с собой. Думаю, ему понравится наша гавань.
Не знаю, как сказать ему об этом так, чтобы он не подумал, что я бесхарактерная. Единственное, что приходит в голову:
– Расскажи мне о себе.
– О себе? – растерянно переспрашивает он.
– Да, – отвечаю я и жестом приглашаю его сесть рядом.
– Ты уже все знаешь, – говорит он, присаживаясь.
– Ничего подобного, – возражаю я. – Где ты родился? Какое время года больше всего любишь? Да все что угодно.
– Здесь. Во Флориде, – отвечает он. – Помню женщину в красном платье с темными вьющимися волосами. Маму, наверное, но я не уверен. Люблю лето. А ты? – спрашивает он, улыбаясь.
Улыбки не часто освещают его лицо, поэтому каждую из них я считаю своей маленькой победой.
– Обожаю осень, – отвечаю я.
Он уже знает про Манхэттен и о том, что мои родители умерли, когда мне было двенадцать.
Когда раздается стук в дверь, я обдумываю следующий вопрос. Габриель встает и разглаживает покрывало с того края, где он сидел. Хватаю с туалетного столика пустой стакан на случай, если понадобится предлог для присутствия в моей комнате слуги.
– Войдите, – говорю я.
Это Эль, помощница Сесилии. Ее глаза горят от возбуждения.
– Знаете, что у меня за новости? – спрашивает она. – Никогда не догадаетесь. У Сесилии будет маленький!
В течение нескольких следующих недель Линден находится при Сесилии почти неотлучно, и я снова превращаюсь в невидимку. Понимаю, что из-за сложившейся ситуации с побегом придется повременить, но пока без постоянного присутствия Линдена мне даже дышится как-то легче. У нас с Габриелем опять есть возможность разговаривать по утрам, когда он приходит ко мне с завтраком. Так как его обязанность – приносить нам еду, ко мне он может зайти пораньше, пока остальные жены еще не проснулись. Правда, из-за беременности спать Сесилия стала совсем плохо.
Проводить время с Габриелем совсем не то, что отбывать положенные часы с Линденом. С Габриелем можно быть откровенной, и я рассказываю ему о том, как сильно я скучаю по Манхэттену. Прежде он мне казался просто огромным, а сейчас превратился в маленькую точку на карте.
– Раньше весь город был разделен на пять районов – Бруклин, вроде бы Квинс и еще несколько. Потом, когда построили маяки, оборудовали гавани, всех их стали называть Манхэттен. Сейчас районы отличаются друг от друга по тому, что в них производят. Мой, например, это заводы и перевозки. В западном районе занимаются рыболовством, а на востоке расположены жилые кварталы.
– Как так получилось? – спрашивает Габриель, жуя тост с моего подноса.
Он сидит на диванчике у окна, и лучи утреннего солнца высвечивают пронзительную голубизну его глаз.
– Не знаю, – отвечаю я, переворачиваюсь на живот, руки кладу себе под подбородок. – Может, из-за прежних названий постоянно возникала путаница. Ведь промышленные постройки заняли все районы, кроме одного. Наверное, президенту недосуг было запоминать, что где находится.
– Тесновато у вас там, – говорит он.