- Вы, мужики, совсем охренели ! В такую минуту то сказки рассказываете, то какие-то ребусы загадываете. (Ну и лексикончик у наших преподавателей. Орать и водку жрать это они мастера!)
Словно читая мои мысли Марья Станиславовна то ли поленившись еще раз наклоняться за «тарой», то ли по привычке припала прямо к горлышку «Гетьмана». (Засос получился не хуже, чем знаменитый брежневский)
Сделав несколько мелких, но жадных глотков ненасытная русалка наконец-то отцепилась от сосуда. И гулко шлепнув его дном о землю, принялась высматривать, чем бы закусить.
Огурчики, ах да огурчики! Они были размером с мизинец и Марья - находчивая отшвырнула не подошедшую для такого дела одноразовую пластмассовую вилку и запустила в полулитровую банку свои не дрожащие теперь уже пальцы с огромными хищно торчащими перламутровыми маникюрами.
- Давай, Ваня, и мы с тобой по рюмочке хряснем, - про себя что- то решив, неожиданно предложил Петр Михайлович и мы враз составили Марье компанию. (Наконец-то, а то я чуть было слюной не подавился!)
Помеченного марьиной помадой «Гетьмана» Петр Михайлович демонстративно проигнорировал, а после короткого раздумья откупорил еще не начатую бутылку пятизвездочного крымского коньяка «Коктебель» .
Выдернув из «колбаски» два одноразовых чистых стаканчика, наполнил их до краев и предложил на закуску, аккуратно нарезанные и красиво уложенные на одноразовой тарелке ломтики лимона.
Последнюю неделю из-за суетности дел, постоянного стресса, а главное из-за запоя отца - «кашевара» я питался плохо и нерегулярно. Так что лимон мне был до фени и я не стесняясь подцепил добрый ломоть ветчины с розовым переливающийся перламутром бочком, который у Марьи-искусницы очевидно остался от нарезки.
Петр Михайлович явно куда-то торопился ибо сразу же налил по второй. Я не возражал. И прикончил добрый кусок копченой колбаски, которая оказалась отечественной «салями» и видно тоже у Марьи - хлопотушки не уместилась на тарелках.
Еды, да простят мне люди пьющие, закуски на тарелках, тоже одноразовых, было много и разнообразнейшей, но мне всегда почему-то нравилось есть куском.
Марья, которой такой темп «пожаротушения» явно пришелся по душе и она от нас не отставала ни на глоток, только хмыкнула мельком взглянув как я закусываю, посчитав меня наверное невоспитанным варваром. (Может глазам и совестно, но зато желудку сытно.)
- О чем задумался, Петя? -в который раз выпив с «Гетьманом» на брудершафт и уже придя в хмельное благодушие, поинтересовалась она, запуская теперь холеные пальцы в банку с маринованными грибочками.
- О тебе, голубушка, о тебе!
- А чего о мне думать? - удивилась лесная нимфа окончательно возвернувшись к первобытному способу трапезничания, что резко десонировалось с ее изысканным и элегантным убранством, которое явно разрабатывал не отечественный кутюрье. (Невесомая ажурная кремовая пена даже прикрытые места делала более обнаженными, чем евовый наряд.)
Но я так громко работал челюстями, добравшись теперь до мастерски приготовленной на гриле до золотисто-румяной корочки курицы, что снова прервал диалог двух любовников и привлек к себе их внимания.
Как говорится, свои недостатки женщина не видит даже в зеркале, а мой способ насыщения молодого организма калориями у дамы из высшего общества вызвал шоковое состояние близкое к оргазму.
- Вот так он и с тобой расправится. Не оставит и косточек, проследив за взглядом нашей дамы, подмигнув мне, хохотнул Петр Михайлович.
- О чем ты, Петя? - еще пуще удивилась Марья - недогадливая.
- Все о том же: о третьем ивановом желании, золотая наша рыбка. Сказки Пушкина в детстве читать надо было, а не «Декамерон» Джованни Бокаччо.
-Чё?
- Да не чё! Пожелал, видишь ли, Иван тебя, моя голубушка, себе на закуску, - ни чего не выражающим голосом ответил Петр Михайлович, но взгляд его снова стал холодный и колюч и он настороженно и выжидающе посмотрел на свою пока еще даму.
- Да, желаю! - нагло подтвердил я. (Меня уже слегка развезло и теперь мне и море было по колено.)
- А это вы видели?! - и Марья - строптивая, ловко смастерив, показала нам вульгарный кукиш.
Взгляд Петра Михайловича враз потеплел и он, повеселев, широко ухмыльнулся.
- Тогда будем брать силой, - катастрофично быстро пьянея (я не маньяк, но я же пил коньяк и мой жеребчик начал игриво взбрыкиваться) решительно заявил я и вытерев руки о горсть бумажных салфеток, поднялся с корточек во весь рост. И слегка пошатываясь направился к вожделенному созданию. Во мне разыгралась похоть и я желал соития.
За моей спиной Петр Михайлович глазами указал Марье на труп и она понимающе ему слегка кивнула в ответ и игра в доганяйки не состоялась.
- Желторотый ты мой птенчик! Залил глаза и не видишь, что я тебе в мамки гожусь, - приветствовала мое приближение Марья.
- До чего же вы все молодые такие наглые, - удерживая своими холеными, но на удивление сильными ручками мои «клешни» порывавшиеся заключить ее в объятиях, попыталась еще раз пристыдить меня неприступная королева.
А в это время за моею спиною «сигнальщик - горнист» продолжая свою пантомиму, указал Марье рукой на зеленый кустарниковый оазис в метрах тридцати от нас. Но вдруг его прорвало и он обрел голос.
- Иван! А что у тебя с брюками? - разразился он неожиданно хохотом, узрев у меня сзади огромную рванную прореху, проделанную на выходе киллеровым выстрелом.
- Бандитская пуля, - я был не многословен, не желая прерывать противостояния, которое, а точнее глубокий вырез в марьином платье, поглотили все мое внимание.
Но наш «тамада» не унимался:
- Да ты посмотри, Марья, ты только посмотри ...
Возражать женщине, значит напрасно терять время и я быстренько крутнулся на одном месте перед своей любознательной повелительницей.
- Еще бы чуть выше и быть тебе, Ваня, евнухом, - сделала Марья свое «медзаключение» после столь беглого осмотра и вдруг отбросила мои руки (руки прочь от частной собственности пока не достигнуто хотя бы устное соглашение о временной аренде) в стороны и, сделав решительно - предостерегающий жест, вдруг предложила:
- Если такой сильный. То не стоит даме руки заламывать. А вот, если донесешь меня на руках вон до тех кустиков, может и разрешу поцеловать меня пару раз... в щечку. Если, конечно, у тебя еще не пропало желание целоваться со «старухой».
У меня еще ничего не пропало, и не упало, и я согласился.
За моей спиной, не ведающий этого Петр Михайлович ободряюще закивал Марье головой. (На белом фоне мерса его тень мне была видна как на ладони.)
Белокурая бестия была среднего роста: мне по подбородок, а вот весом изрядная, хотя и не толстуха.
Но такая пышнотелая, что, когда я подхватил ее на руки и мои блудливые пальцы почувствовали эту упругую податливость дремлющей трепетности женской плоти, а ноздри вздохнули дурманящий аромат спелых плодов райского сада, я понял, что стайер из меня хреновый и три десятка шагов для меня марафон.
Я это чувствовал всем своим телом, но мое ество почувствовала и Марья. Снежная королева таяла в моих объятиях, что я почувствовал по слегка увлажнившейся моей ладони. (Не той что придерживала драгоценную мою ношу за спину, а той, что была чуть пониже ... спины.)
Это, да и то, что Марья, не доверяя «трем точкам опоры», оплела своими лебедиными крыльями мою «гусиную» шею теперь покрепче, чем в начале пути, удесятерило мои силы. И до вожделенного тенистого покрова мы все же не только добрались, но даже в самую чащу забрались. (Чем дальше в лес, тем больше палок, ну в смысле дров.)
Короче, а короче было не куда, ибо первый «поцелуй» получился сумбурным и по обидному не долгий. Все таки эротически - порнографическое чтиво: молодежная периодика и те пару раз, что делала мне минет моя школьная подружка Светка, меня мало чему обучили. (Да! Самые качественное и даже пусть цветные фотографии не заменят всей прелести живого общения, хотя эрекцию могут, конечно и вызвать.)