ней отношение. И утверждение о том, что Букингемский дворец – это смертельно опасное место, определенно попадало в эту категорию.
Его посетитель, сэр Джеймс Эллингтон, отвечал за финансы королевской семьи. Он работал с сэром Саймоном много лет, и в бодрых десятиминутных прогулках, которые он совершал от своего стола, расположенного на верхнем этаже Южного крыла, до кабинета сэра Саймона на первом этаже в Северном крыле, где он мог пожаловаться на очередное фиаско, не было ничего необычного. Не секрет, что за привычной сдержанностью и бесстрастным выражением лица любой англичанин прячет потребность рассказать во всех красках о том, что довело его до белого каления, в приватной беседе с другим англичанином. И в этот раз сэр Саймон обнаружил, что его друга необычайно беспокоит вопрос вулканизированного каучука. Что бы это ни было.
– Резину обрабатывают серой, чтобы она стала прочнее, – объяснил сэр Джеймс. – А затем используют ее в изготовлении оболочек для кабелей. По крайней мере, так было полвека назад. Сначала все хорошо, но со временем, под воздействием воздуха, света и других факторов среды, резина постепенно становится хрупкой. Истончается.
– Надо же, прямо как мои нервы после разговора с тобой! – заметил сэр Саймон.
– Очень смешно. Ты даже не представляешь, какая это угроза.
– Хорошо-хорошо, так и в чем же заключается опасность хрупкой вулканизированной резины?
– Оболочка разрушается. Кабели нужно было менять еще лет тридцать назад. Мы знали, что дело плохо, а тут в прошлом месяце случилось задымление на чердаке – и оказалось, что там чертовы гнезда из этих проводов, которые буквально рассыпаются в руках! Ты только представь, у нас же вся проводка в здании держится на честном слове! Сотни миль этих кабелей. Одно короткое замыкание – и пуфф! – воскликнул сэр Джеймс, изобразив правой рукой элегантный жест, означающий дым или небольшой взрыв.
Сэр Саймон прикрыл глаза. Он прекрасно представлял себе опасность пожара. На ликвидацию последствий трагедии в Виндзорском замке, произошедшей в девяносто втором году, ушло пять лет и несколько миллионов фунтов стерлингов. Чтобы помочь оплатить ремонт, Букингемский дворец открывали для посетителей каждое лето. К сожалению, когда здесь проводили проверку, чтобы перестраховаться, выяснилось, что тут еще опаснее. Работы по замене проводки постоянно планировались, но каждый раз переносились из‑за каких‑то сложностей.
– Так, и что ты предлагаешь? – спросил он. – Переселить ее?
Уточнять, кого именно предлагалось или не предлагалось переселить, не было необходимости.
– Да, по‑видимому, стоит, притом срочно. Естественно, уезжать она не захочет.
– Безусловно.
– Мы подняли этот вопрос в прошлом году, она явно была не в восторге, – мрачно размышлял сэр Джеймс. – Я ни в коем случае ее не виню. Если она и согласится куда‑то переехать, то только в Виндзор, чтобы придерживаться своего распорядка и не создавать на М4 пробку из послов, министров и почетных гостей, вечно снующих туда-сюда. Чтобы она могла туда въехать, замок придется ремонтировать. Она и в спартанских условиях смогла бы жить, если бы пришлось, но… Были бы деньги.
– А ты говорил, что денег нет, – заметил сэр Саймон.
– Все верно, – вздохнул сэр Джеймс и поднял глаза к небу. – Букингемский дворец почти превратился в руины. Был бы это многоквартирный дом в Бирмингеме, эксперты повесили бы объявление на входную дверь и запретили бы жителям в него возвращаться, пока его не отремонтируют. Но это действующий дворец, поэтому мы не можем так сделать. Программа реставрации почти согласована, мы как раз ее дорабатываем – скорее всего, получим на нее дополнительный миллион или два… Ой, совсем забыл: ты же помнишь Мэри, мою секретаршу? Которая очень продуктивно работает, всегда вовремя отвечает на электронные письма, знает все, что касается реставрации, да и в принципе очень талантливая девушка?
– Ну?
– Я только что получил ее заявление об увольнении. Всех подробностей я не знаю, но сегодня утром она была вся в слезах. Так что…
Рассказ сэра Джеймса прервала Рози. Она вошла в кабинет личного секретаря и поставила красную коробку с бумагами на мраморный консольный столик возле двери, чтобы позже его забрал служащий из кабинета министров.
– Все в порядке? – обратился к ней сэр Саймон.
– Почти. Как мне узнать, передавали ли мы в девяностые картину из личной коллекции королевы в министерство обороны?
Поскольку этот вопрос не представлял для сэра Джеймса никакого интереса, он предпочел удалиться.
Рози проводила его любопытным взглядом. Тем временем сэр Саймон облокотился на стол и сложил руки домиком, сосредоточившись на поиске ответа на заданный вопрос. “Он так ловко переключается между задачами, – думала Рози, – как гимнастки, летающие на разновысоких брусьях, или скачущие по веткам белки”.
– Хм… Можно обратиться в Королевский фонд коллекций, – предположил он. – Они отвечают за личные произведения искусства королевы и другое имущество Короны. Думаю, они в курсе. А мы тут при чем?
– Босс видела ее в Портсмуте, – объяснила Рози. – В министерстве обороны говорят, что это их картина. А она утверждает, что подарок ей вручил сам художник. Звучала она очень уверенно.
– Не сомневаюсь. А как они это объяснили?
– Сказали, что таких картин две.
Сэр Саймон присвистнул про себя.
– Умно! А у художника можно спросить?
– Нет, он мертв, я проверила. Его зовут Вернон Хукер. Скончался в 1997 году.
– И много кораблей он написал?
– Сотни! Погуглите.
Рози ждала, пока сэр Саймон заглянул в компьютер и ввел имя художника в поиск по изображениям, и инстинктивно отпрянула.
– Господи, он хоть раз видел настоящий корабль?!
Рози не была экспертом в морской живописи, но реакция сэра Саймона ее не удивила. Вернон Хукер любил изображать свои объекты в ярких цветах, полностью пренебрегая законами светотени. На его картинах преобладали изумрудно-зеленый, синий электрик и сиреневые тона, гораздо в большей степени, чем можно было бы ожидать от изображений преимущественно моря и неба. Но в то же время одним из любимых художников королевы был Теренс Кунео, чьи картины с поездами и батальными сценами тоже было трудно назвать монохромными. И к удивлению Рози, когда она вчера искала произведения Хукера в интернете, оказалось, что его работы обычно продавались за тысячи фунтов стерлингов. И коллекционеры часто собирали его работы.
– Может быть, они и правы? – сказал сэр Саймон, снова глядя на экран. – Министерство, я имею в виду. Тут мазни на десятки страниц гугла! Держу пари, что этот Хукер получил бы больше денег за королевскую яхту в цветах “Дэй-Гло”[7], чем за обычный третьесортный морской пейзаж! У него, наверное, таких картин целая куча.
– Королева непреклонна. И кстати, других его изображений “Британии” я найти не смогла.
– Как я и