Присутствию же Патриции, вьюн как будто радовался и тянул к ней свои лианы, что очень ее пугало и заставляло молиться чаще обычного. А при приближении Люси растение начинало раскачиваться, шуметь листьями и дрожать от ее прикосновений, а однажды зацвело гроздьями мелких белых цветов. Шеннон определил их явную схожесть с «begonia odorata» и до получения официального названия вьюн стали называть бегониями.
* * *
Бари Шефорд ничего и слушать не хотел о «живых растениях». Узнав, что они прячутся от него под землю, он стал выкапывать их куст за кустом, но вскоре понял, что это слишком тяжело. Тогда он разбросал по полю ударную дозу фосфорных удобрений, погубил все свои помидоры и, казалось, уничтожил надоедливый сорняк. Шеннон назвал брата «врагом науки» и «пещерным человеком» и месяц с ним не разговаривал, пытаясь разыскать среди отравленного поля хоть один росток. А спустя месяц, бегонии вновь проросли, на этот раз на соевом поле. Радости Шеннона, как и злости Бари не было предела.
Но спустя еще месяц, Бари изменил свое отношение к бегониям и перестал называть их сорняками. Случилось это после того, как осыпались цветы и вместо них на лозах бегоний набухли крупные ягоды. Буквально за неделю они из зеленых стали спело-красными и Шеннон нарвал образцов на анализ. Вскрытие и изучение ягод показало, что они не содержат каких-либо вредных веществ, зато содержат фруктозу и сахарозу, а так же много витаминов. Несмотря на то, что полный анализ занял бы куда больше времени, бесстрашный ученый решил рискнуть и отведал плод бегоний. Одна ягода привела его в такой восторг, раскрыла такой букет вкусов, что он тут же помчался к дому, рассказать об этом Люси. Но на полдороге опомнился и вернулся, чтобы понаблюдать за собой несколько дней, не случится ли запоздалых осложнений. За эти несколько дней он умял все образцы, а косточки, коих было по одной штуке в ягоде, побросал рядом с палаткой и потом жалел, что взял на анализ так мало.
По прошествии трех дней, не обнаружив у себя никаких симптомов, Шеннон пришел домой и рассказал обо всем семье. Но, к его удивлению, они уже знали о вкуснейших ягодах и уплетали их за обе щеки. Люси не стала дожидаться результатов проверки, она о проверке даже не знала. Девочка просто пришла, сорвала и съела со всей своей детской беспечностью.
* * *
Этим летом Бари повез на продажу не помидоры — их уничтожило удобрение, и не соевые бобы, уродившиеся слишком мелкими в постоянной тени. Он привез в Ративиль плоды бегоний, собранные заезжими наемными рабочими и Патрицией. Действуя как умелый коммерсант, Бари щедро раздавал людям пробные порции нового продукта, а когда, распробовав это чудо, клиенты возвращались делать покупки, заламывал цену и легко компенсировал все убытки. Новая ягода взбудоражила город. К латку Шефорда выстроилась очередь. Нашлись люди, которым было мало ягод. Они предлагали большую цену за ростки новой культуры, но Бари отказывал всем, полагая, что в отсутствии конкурентов заработает больше.
А после того, как ягоды кончились, Бари, опасаясь шпионажа, перебрался жить на соевое поле в купленную им палатку-шатер, чем осложнил работу не только шпионам-флорокрадам, но и своему брату. Бегонии попрятались, и человек непосвященный никогда бы их не нашел. Впрочем, фермеру скоро надоел дискомфорт. Ни одного шпиона замечено не было, а Шеннон убедил брата, что эти растения отростками не размножаются, а как размножаются — он пока не знает и не узнает, если Бари так и будет сидеть на поле, распугивая бегонии. Так что, свернув временный лагерь, Бари удовлетворился тем, что натыкал по периметру грозных табличек с надписью: «Мины!»
* * *
Знойное лето уступило теплой осени, которую в свою очередь сменила прохладная зима. Бегонии сначала пожухли, затем и вовсе зарылись под землю. Изучать стало нечего, и Шеннон перешел от ботанических опытов к историческим изысканиям. Он упорно развивал, казавшуюся Бари бредовой, а Патриции — богохульной, идею эволюционного развития у растений ряда чувств и даже некоего примитивного разума. Что доказывал своими наблюдениями. А так как эволюция за один день и даже за год не происходит, он стал искать заметки исследователей, столкнувшихся с необычным поведением растений. И нашел.
Двадцать лет назад группа чилийских альпинистов, штурмуя Анды на перевале, потеряла в расщелине двух людей и большую часть своих запасов пищи. Незадачливые скалолазы уже были готовы встретить голодную смерть, но на следующий день их лагерь оказался окружен вьюном, взявшимся, казалось, из ниоткуда. Растение было просто усыпано крупными и питательными ягодами, запасов которых альпинистам хватило, чтобы благополучно вернуться в Чили. Прибывшие по их наводке исследователи не обнаружили ничего, кроме изрезанного расщелинами каменистого плато, где почти ничего не росло.
Это был самый яркий пример. Были и другие свидетельства. Но в основном о странных растениях, то цветущих, то плодоносящих, а то голых и пожухших, упоминалось в дневниках путешественников вскользь, между прочим. Такие упоминания встречались в Перу, Аргентине, Чили, Мексике, США и даже на Кубе в течение ближайших сорока лет. Собрав все сведения, Шеннон окончательно уверился в своей правоте, но так и не смог убедить ни своих родственников — разумеется, кроме Люси, которая и не сомневалась — ни ученый совет, возглавляемый консервативным профессором Дулфи. Последний только воспользовался новым поводом высмеять Шеннона и напомнить, что вот за такие безумные идеи он и был, по его словам, «изгнан из института».
Расстроенный вольный ученый послал пакет документов во всемирную академию наук, но ответа так и не дождался и решил, что его проигнорировали, захандрил и стал почти каждый день ездить в «Соло» топить печаль в выпивке. На самом же деле его послание сначала застряло в пыльной массе неразобранной почты, потом и вовсе затерялось в невероятном лабиринте старой как мир бюрократии.
* * *
С приходом весны зеленые стебли повылезали из земли и печаль Шеннона как рукой сняло. Он снова поселился на поле. Однажды принеся Шеннону еду, Патриция увидела, как он сидит на зеленом ковре, гладит стебли и разговаривает с ними. Она решила, что ее деверь спятил окончательно, хотя и раньше был не в своем уме.
Через несколько дней у Патриции началась мигрень. Не то, чтобы очень сильная, но маленькое противное сверло превратило ее жизнь в вялотекущий беспокойный кошмар. Она подумала, что это наказание за дурные мысли о Шенноне и пыталась замолить грехи. Когда это не помогло, ей пришлось просить мужа отвезти ее к доктору, что Бари и сделал с охотой, потому что никогда не упускал возможности заглянуть в «Соло».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});