class="p1">Словом, с этой группой им не повезло. Особенно не повезло Жене — она оказалась в сложном походе всего второй раз в жизни. Яна и Катя, хоть и были ей ровесницами, но ходили со школы, и имели опыт разных компаний, удачных и неудачных. То, что в этот раз им попались, по их мнению, смурные козлы, которые нормально ни на один вопрос ответить не могут, не способно было разочаровать их в туризме как таковом. В сущности, это ведь скорее проблемы козлов, потому что они, Яна и Катя, с такими больше в жизни никуда не пойдут. А вот Женя была разочарована и глубоко страдала. Она еще верила в мифическое походное братство, где, как в советских комсомольских фильмах, все сияют глазами и похлопывают друг друга по плечу. Дружба, взаимовыручка, песни у костра хором, веселые девчата, красивые и сильные парни (естественно, поголовно влюбленные в нее) — вот как она представляла себе походы, вот чего ждала. Предыдущая ее группа не вполне соответствовал идеалу, но еще сильнее заставила поверить, что он достижим: год назад ее взял с собой дядя-турист, и она оказалась в компании уже пожилых девчат и парней. Они хлопали друг друга по плечу, пели архаичные походные песни и без остановки вспоминали счастливые старые времена, где все было то же самое, только еще лучше, потому что все были молоды и влюблены друг в друга. И Женя, конечно, поверила. Поверила в то, что ей тоже суждено стать героиней ожившего черно-белого фильма, где парни будут героически провешивать веревки на перевал, чтобы осторожно провести по ним своих девчат. А потом, у костра, будут петь песни и внимательно смотреть им в глаза. Точнее, они будут краснеть и робко отворачиваться, потому что смущение перед женщиной — наивернейший признак влюбленного сильного мужчины. И вот она оказалась в походе, где, казалось, все наличествовало для осуществления ее мечты: много молодых мужчин и не очень много женщин. Но ее здесь в лучшем случае не замечали, а в худшем — презирали. И она не могла понять, за что. То есть, конечно, она кругом делала одни промахи, что верно, то верно; но она точно знала, что старается не хуже тех комсомолок из черно-белых фильмов. А ведь их усилий вполне хватало, чтобы их любили и уважали. Что же не так в ней? Почему на любой скромный (а главное, необходимый) вопрос Димыч лишь выразительно вздыхает, словно Женя продемонстрировала верх невежества и бестактности? Почему Генка делает вид, что не слышит, и нужно бежать за ним, чтобы он, наконец, нехотя обернулся? Почему Данила не делает вид, а действительно не слышит, занятый своими идиотскими отвертками и плоскогубцами, а Петя вдобавок еще и ничего не видит, всецело поглощенный выслуживанием перед этими тремя непробиваемыми дубами? И почему Володя искренне уверен, что все его участники только и думают, как бы взять указанные в маршрутной книжке шесть перевалов и две вершины, и больше никого ничего не интересует? Пожалуй, если бы она бы оказалась на положении аутсайдера одна, ее самооценка обрушилась ниже самого глубокого дна. Но, по счастью, Катя и Яна тоже были отвергнутыми, и они утешали ее бодрыми шутками. За неимением других вариантов три женских одиночества крепко сошлись, и совместно противостояли холоду и бесприютности мужского мира. Они вместе ставили и застилали шатер (тем паче, что это было штатным женским занятием, самым неприятным из всех лагерных обязанностей), вместе готовили ужин (даже если была чужая очередь дежурить), и по лыжне старались идти друг за другом, инстинктивно ища поддержки товарок по несчастью.
— Блин, ну Димка и злыдень, — вполголоса говорила Катя, убедившись, что позади никого нет, а петин рюкзак покачивается метрах в трех впереди. — Уже и не знает, к чему придраться. И тропим мы не так, и ходим не так.
Димыч только что сменил ее на тропежке, причем сменил не без унижения, отправив в отставку раньше времени: ему казалось, что она тормозит группу. Володя шел в середине и был не в курсе того, что творилось впереди. Возможно, Катя и впрямь притормаживала, потому что день клонился к вечеру и после сегодняшнего тяжелого перевала все устали. Но даже если так, за ради чего придираться к мелочам, когда все равно скоро стоянка?
— Ага, вот обязательно надо повыпендриваться… Уфф… Типа он самый сильный. Вот и тропил бы за всех! — поддакнула Женя, которая, хоть и сменилась перед Катей, но еще не успела отдышаться: такой глубокий был снег.
— На ворону похож. Нос длинный, спина сутулая, да еще и очки. — Катя зацокала языком и, хотя Женя шла впереди и не могла ее видеть, она воочию представила любимую катину гримаску, изображающую Димыча.
Они с Яной дружно хмыкнули.
— Может, он потому такой и злой, что некрасивый? — решила Женя развить тему.
— Ну вот Генка красивый, и что? Такой же злой, — отозвалась Яна.
— Да и Данила, и Петька. Словно душа у них ампутирована, ей-богу. Надо же, чтобы такие вместе собрались! Наказание прямо.
— Вот для меня, например, поход — это, прежде всего, общение. Ну, и красота вся эта вокруг, конечно, — мечтательно рассуждала Женя. — А эти как будто пошли, чтобы рекорды спортивные ставить…
— Ну и ставили бы сами по себе, без нас. А раз уж так получилось, что в группе есть и другие люди… у которых, положим, другие задачи, так надо ж с этим считаться!
— Мы тоже кое-что полезное делаем. Шатер им каждый вечер ставим, пенки укладываем, пока они своей так называемой мужской работой занимаются, — добавила Яна. — Может, мы тоже не прочь попилить, согреться. Да кто ж нам даст? Свалили на нас все самое беспонтовое, да еще и дедовщину устроили!
Идущий впереди Петя остановился. Яна едва успела затормозить, чтобы не наступить ему на задники лыж; мужики этого не любили и недовольно огрызались. Свою гневную фразу Яна заканчивала уже шепотом, обернувшись к подругам. Оказалось, заминка была связана с очередной сменой. Вскоре вереница снова поползла вперед, и нагнала сошедшего с лыжни Димыча. Он стоял, согнувшись пополам и опершись впалой грудью о высокие лыжные палки; огромный рюкзак лежал на нем почти горизонтально, как каменный свод на плечах у атланта. Скрытое под ним щуплое тело хозяина сотрясалось от учащенного дыхания; во все стороны валил пар. Жене невольно пришло в голову, что вот она — цена легкого скольжения, которым она наслаждалась последние несколько минут. Димыч, должно быть, выложился до полусмерти, чтобы удержать хорошую скорость. Она чуть было не пожалела