Читать интересную книгу МЕДСЕСТРА - Николай Степанченко

Крови я потерял полтора литра. То что меня все же зашили, это неплохо. Потом столько всего интересного было.

ПЕДАГОГ

Кафедры медучилищ разбросаны по всему городу. Сделано это для того, чтобы студенты знания по хирургии получали в хирургическом отделении, а по педиатрии в детской больнице. Киевское медучилище № 5 не исключение. Больница, будучи подневольной, указание министерства о выделении студентам комнаты выполняет без рвения. А потому учатся студенты на отшибе. Никому какую-нибудь ненужную комнату выделяют им. Мебель в ней поломана, в замке полно мусора, стекла годами немыты, а в углу стоит повернутый лицом к стене транспарант. Одна из старейших киевских больниц отвела студентам не комнату, а место в своем столетнем подвале. Подвал сводчат, сыр и с потолка капает вода. Подмигивает лампочка. Тишина буквально гробовая. Предмет — урология. Профессор — Софья Львовна Штейн, дама 89-ти лет, старая коммунистка и непримиримый борец за знания. Никаких поблажек, никаких взяток, конфет, никаких блатных студентов. Или знания, или на выход. Ректорат побаивается Софью Львовну, не то что студенты.

Сидит Софья Львовна в торце подвала, который, будем откровенны, крепко похож на расстрельный. Седая гулька, прямая спина. На столе ничего лишнего. Из уха педагога тянется проводок к маленькой коробочке, лежащей на столе. Софья Львовна не признает новомодных слуховых аппаратов. К своему за 20 лет она очень привыкла. На коробочке имеется тумблер.

Кафедральный зачет. Студенты входят по одному. До стола Софьи Львовны пятнадцать шагов. Билет. Софья Львовна морщится: «Переходите к следующему вопросу… Так. Так.

— Пауза. — Идите и приходите, через неделю. — Да, но, я!..

— Идите! — Софья Львовна, но у меня же… — Я ВАС ВЫ-КЛЮ-ЧА-Ю!» Как выстрел в сыром полумраке, щелкает тумблер. Капает вода. Входит следующий.

СМЕРТЬ ЧЕРНОГО ЧЕЛОВЕКА

В 18 лет после медучилища я попал по распределению в Отделение общей реанимации и анестезиологии в Больницу неотложной помощи, или БЭЭНПЭ, как ее многие называют. Кто не знает, это одна из самых страшных больниц была на то время в городе. Воровали что попало, персонал на больных в основном плевать хотел, обжимались по углам, гитарка, спиртик, девочки-сестрички — привет, малыш, ты четвертое заканчивала? — иди сюда, наркоманы захаживали с улицы прямо — реанимация наша на первом этаже и до сих пор там.

92-й год на дворе, рядом рынок «Радуга». Выйдешь покурить на улицу летом, часа в три ночи, слышишь бах-бах, минуты через полторы карета из наших ворот в сторону выстрелов вылетает: у-а-а-а-а-а-у. Минут через пять это «уау» в обратную сторону катится — к нам. Отгружали нам всех, короче говоря, пострелянных, порезанных, суициднутых, ДТП тоже к нам везли, после майских все отделение было под завязку «прыгунами» забито — выпил парень, прыг в воду в незнакомом месте, весна все же — и с переломом основания черепа к нам.

Весело, в целом, жили. А поскольку 18 лет мне всего было — то грязь не липла, и ужасы эти на себя не примерял.

Вот привозят к нам как-то негра. Диагноз ЖКК (желудочно-кишечное кровотечение). Это когда язва перестает быть язвой и становится дырочкой — желудок может свободно сообщаться с брюшной полостью. Первый симптом — неудержимая рвота «кофейной гущей». С таким диагнозом везли пачками — алкоголиков, наркоманов, просто людей, домохозяек, короче, широкие слои населения.

Лечение там не то чтобы сложное, хотя простого лечения я в реанимации не наблюдал, но оно отработано до звона. Лечить такое научились Бог знает когда. Первым делом ставят зонд в желудок и по нему начинают лить струйно к месту прободения ледяную капроновую кислоту. Капают кровь в вену и препараты для улучшения свертываемости крови, чтоб свернулось все это безобразие.

А нужно сказать, что по ВИЧ аж целые политинформации у нас проводились. И хоть были случаи единичными, гораздо вероятнее было зацепить гепатит, но все СПИДа очень боялись, запуганы были до невозможности. И хоть и боялись все, но работали через раз без перчаток, уж больно они были паршиво сделаны эти перчатки. Тут на минуты счет идет, а ты в этой резине вену найти не можешь, врач орет на тебя и норовит по шее дать.

А негра привезли, как вы поняли, в крови всего. Хлещет она через рот. Один из наших врачей, лечивший советских солдат в Афганистане, вообще ничего не боялся. Поставил он нашему черному другу капельницу, катетер в желудок завел. И смена у него заканчивается. Уходит он. А негр от кровопотери и шока бредит, мечется и норовит катетер изо рта вытащить.

Привязали мы с напарником ему руки-ноги к кровати и повезли на рентген. Только мы выехали за двери отделения, как этот масай с хрустом рвет вязку и молниеносным движением вытаскивает из черного рта катетер и с проклятьями выкидывает его на пол.

Мы берем ноги в руки и рвем обратно с криками — реанимация!!! — типа все сюда, у нас умирающий. Прибежали, конечно, все свободные, а тот уже глаза закатывать начал и посерел. Нужно ему срочно катетер обратно ставить. А никто не ставит. СПИДа все боятся. А анализ только через сутки будет готов. И никто никому приказать не может. Добровольцев нет. В наркоманов все лазят по локоть и ничего не боятся, а в шоколадного человека — страшно. И угас он минуты за три. Посерел. Мертвый негр он такого цвета, как сигаретный пепел становится.

Потом уже все чесали макушки и не смотрели друг другу в глаза, а дежурный врач крепко напился, хотя может это вещи и не связанные между собой. А под утро на пороге упала в обморок красивая блондинка, не проститутка, а просто его девушка, тоже студентка Университета им. Шевченко. У них в этот день должна была быть свадьба.

VALETE, COLLEGAE

Место, где одни люди стремятся не дать умереть другим людям называется реанимация. По идее. И те люди, которые ходят, несут перед людьми, которые лежат, ответственность. В том числе уголовную. Умер, предположим, кто-нибудь — патологоанатом пишет в своем заключении: смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности. Но фокус заключается в том, что от сердечной недостаточности человек умирал не на улице, а в реанимации. А в реанимации что должны делать с человеком, у которого «мотор» стал? Правильно. Должны проводить реанимационные мероприятия. А от реанимационных мероприятий на человеческом теле остаются следы. А больного проебали, и следов нет. А я, предположим, родственник больного, хочу теперь на врача за это в суд подать. И врач, может, и не сядет в тюрьму, но диплом у него отберут точно.

Вот эскулапы в ургентных-скоропомощных отделениях и придумали ломать после смерти больного ему ребра — чтобы было похоже, что ему непрямой массаж сердца делали — когда все второпях и сердце стоит, мышечного тонуса, как правило, нет и поломать ребра ничего не стоит — как веточки хрустят. Потом, конечно, ожоги от дефибрилятора — это штука с двумя пластинами такими, она сначала делает у-у-у-у-у-у, а потом доктор с чеканным профилем кричит: «Разряд!» И тело больного прыгает на метр вверх. Вот эта штука и оставляет на коже круглые ожоги. Ожоги особенно хорошо видны, когда плохо помазали кожу больного специальным гелем — что опять же говорит о том, что делали реанимацию, да быстро все делали — молодцы, но увы, увы — все в руках провидения.

Осталось совсем ничего — уколоть в сердце адреналин. Дело в том, что когда сердце больше не сокращается, в вену колоть препараты бессмысленно — сердце стоит — кровь стоит, следовательно медоза в вене станет да и все. Потому колют прямо в сердце. Специальный одноразовый шприц есть уже со всем необходимым, чтоб не возиться с ампулами и не заправлять его. Так он в упаковке сразу и есть — с жидкостью внутри и прикрепленной к нему длиннющей иглой — в аптеке такой не купишь — абсолютно бесполезная в быту вещь. Вот и колят этим шприцем в холодное уже сердце с целью оставить на коже дырочку, а в сердечных желудочках адреналин с глюкозой.

Все. Очень скучная процедура, оказывается — следы заметать. Доктор подошел: «Здоров, малой, че тут у нас? Да не парься ты так — все равно он не жилец уже был», — рукой легонько на грудину нажал — хрустнуло, стрельнул дефибрилятором — запахло курицей жареной, шприцем бесшумно ткнул. «Все, — говорит, — пошел я заключение писать». И уходит. Мог бы его патанотом сдать, мог бы. Изменения прижизненные от изменений посмертных их отличать первым делом учат. Но не станет он этого делать — круговая порука в больнице круче, чем в органах. Ты мне — я тебе. Никто не будет ссориться, все ж изменения налицо — вот они, а там закопают, да и вообще, дети у всех подрастают, вы ж понимаете. Здравствуйте, коллеги!

КУБ ЗОЛОТА

Общая реанимация отделение, сотрудников которого зовут на верхние этажи по поводу и без. Тому, что реанимашка на первых этажах всегда во всех больницах, есть объяснение. Чем ниже, тем ближе к карете «скорой помощи», сокращается дорога к квалифицированному врачу — увеличиваются шансы прожить подольше.