Читать интересную книгу Закон волка - Андрей Дышев

Первая мысль, что я сотворил со своими руками нечто ужасное, мгновенно сменилась другой: боли нет, ран не видно, значит, это не моя кровь, а чужая. Это был тот редкий случай, когда человек испытывает радость, увидев под собой лужу крови.

Я с ужасом отскочил в сторону — облегчение сменилось отвращением. Я поскользнулся на камне, залитом кровью. Точнее — не просто залитом. Этот большой плоский камень, похожий на наковальню, был покрыт слоем бурой студенистой массы, в которой переплелись пучки волос и омерзительные бесформенные комки, словно на камень вывалили ведро вишневых медуз.

С перекошенным лицом я поднялся на ноги, быстро подошел к воде и стал отмывать руки и кроссовки. Если бы я не был голоден, меня бы обязательно стошнило. «Что за гадость! — думал я. — Кого здесь освежевали? Дельфина? Чайку?.. Вообще-то, чтобы выпустить столько кровищи, надо как минимум двадцать чаек распотрошить».

Руки отмылись, только под ногтями еще остались коричневые полоски. Без щетки с ними ничего не поделаешь. И джинсы на правом бедре были вымазаны в гадкой слизи.

Стараясь не подходить близко к окровавленным камням, я некоторое время наблюдал за тяжелыми мухами с перламутровыми спинками, которые лениво ползали по бурым комочкам, увязая в тягучей слизи. Особенно много их было на пучке волос, свернутом кольцом. «Это произошло недавно, — думал я, невольно озираясь по сторонам. — Час назад от силы. Дельфин или чайки?.. »

Я скрипнул зубами от злости на себя самого. «Кирилл, — сказал я сам себе, — не надо валять дурака! Неужели тебе мало Афгана и Таджикистана, чтобы с уверенностью сказать: это не дельфин и не птица. Это часть человека. Его кровь и мозги».

Я задрал вверх голову. Можно предположить, что кто-то сорвался с «акульего плавника». Судя по жуткому следу, оставленному несчастным, он вряд ли смог встать на ноги и уйти отсюда самостоятельно. Значит, он был не один. Пострадавшего — живого или мертвого — отсюда кто-то унес.

По спине прошелся холодок, словно морской ветер насквозь продул мокрую майку. Я снова посмотрел вокруг и уже медленно побрел к яхте, внимательно глядя себе под ноги. Если истекающего кровью человека несли на яхту, то на гальке должен был остаться кровяной след. Должен был, но не остался.

«А при чем здесь моя лодка? — думал я. — Ею хотели воспользоваться, чтобы перевезти несчастного на берег? Но почему на лодке, а не на яхте, что было бы намного быстрее? Может быть, у них внезапно закончился бензин? Может быть, разбился именно тот, кто в отличие от других умел управлять яхтой?»

Вопросы сыпались один за другим. Я не был готов к тому, что мне пришлось увидеть. Чужие проблемы сейчас меня не волновали, я не хотел вникать в них и ввязываться в чужую беду. «Всему свое время, — думал я. — Сейчас я устал, продрог, я хочу на берег, а мою лодку, как назло, унесло в открытое море. Я сам нуждаюсь в помощи и сочувствии».

Но я себя обманывал. Честное слово, я лучше, чем могу показаться. Никогда, ни при каких обстоятельствах не скажу вслух того, о чем сейчас думал. Вроде бы подготовился к тому, что покажу кукиш навстречу любой просьбе о помощи, но на самом деле я сразу же забуду и про своих крабов, и о встрече с Лешей, и про мокрую одежду и стану, если надо, перебинтовывать, делать искусственное дыхание, закрытый массаж сердца, отправлюсь вплавь до берега, чтобы отыскать врача, посадить его на моторку и привезти сюда, — буду делать все, что умею, до тех пор, пока кто-либо будет нуждаться в моей помощи. Это уже привычка, образ жизни, и я воспринимал это с покорностью обреченного.

Я вышел на маленький пляж, казавшийся серым и холодным оттого, что «акулий плавник» кидал на него огромную тень и она на глазах увеличивалась, захватывая пока освещенные солнцем камни. Яхта покачивалась напротив меня и по-прежнему казалась безлюдной. Натянутый, как струна, якорный трос удерживал ее носом к берегу. Я хотел свистнуть, привлекая к себе внимание, но вспомнил о крови на пальцах, которые намеревался вложить в рот, и с содроганием отдернул руку от лица.

— Есть кто живой?! — крикнул я, но шум прибоя заглушил мои слова.

Я стоял, сунув руки в мокрые карманы, и смотрел на яхту. Настроение у меня испортилось окончательно. Крик обезумевшей чайки, которая с остервенением пикировала на меня, едва не задевая крыльями лица, бил по нервам, и я почувствовал, как на меня накатывает волна холодного страха.

— Пошла вон! — крикнул я, нагибаясь за галькой размером с кулак, чтобы запустить ею в птицу, и тут увидел коричневый предмет. Поднял его и поднес к глазам, не сразу догадавшись о его предназначении.

Это была «фенечка» — крохотная, чуть больше пачки сигарет, сумочка из замшевой кожи на пеньковом шнурке, украшенная полированным деревянным шариком и кожаной бахромой. Я спрятал находку в карман и снова посмотрел на яхту.

— Ну тебя к черту! — тихо произнес я, но не шелохнулся, словно яхта гипнотизировала меня, подавляя волю. — Не нравится мне все это, — добавил я, сожалея о том, что рядом сейчас нет Леши или на крайний случай Анны.

Потом склонился, снял кроссовки и машинально, не думая, стал подворачивать брюки до колен, вошел в воду, не спуская с яхты глаз. Вода дошла мне до груди, пока я дотянулся рукой до якорного троса. Огромный форштевень раскачивался прямо перед моим носом, норовя обрушиться мне на голову всем своим весом. Когда яхта приподнялась на очередной волне, я подтянулся на тросе, а когда пошла вниз — ухватился за край клюза, оперся о него ногой и, выпрямившись, перевалился на бак.

— Есть кто-нибудь на яхте? — снова повторил я и удивился тому, как неестественно прозвучал мой голос.

В больших прямоугольных иллюминаторах отражалось солнце, и я не мог разглядеть, есть ли кто в рубке. Придерживаясь рукой за снасть, я спустился с бака к двери и потянул на себя ручку.

Дверь открылась беззвучно и необычайно легко, словно кто-то очень постарался ее смазать, чтобы на моем пути не возникло препятствий, но зайти в рубку сразу я не решился. Пригнув голову, ослепленный солнцем, минуту я всматривался в приборный щиток, небольшой штурвал из красного дерева с рукоятками, украшенными медными кольцами, в переборку и ступени, ведущие в кают-компанию.

— Эй! — уже совсем негромко позвал я. — Кто-нибудь нуждается в помощи?

Я вздрогнул от крика чайки, которая, сев на короткий бушприт и глядя на меня одним глазом, неистово захохотала, показывая червеобразный, загнутый кверху язычок.

— Тьфу, дура! — прикрикнул я на нее. — Пошла вон, и без тебя нервы на пределе!

Чайка замолчала, но слетать с бушприта не стала, продолжая наблюдать за мной. Чтобы войти в рубку, мне пришлось немного пригнуться, и я увидел свое отражение в зеркале, висящем напротив. «Ну и рожа, — подумал я, не удержавшись от сарказма в собственный адрес. — Глаза как у суслика, которого переезжает машина. Чего испугался, Кирюша?»

Рубка ничем особенным меня не привлекла, и я медленно спустился в кают-компанию. Два дивана у боковых переборок, ковровая дорожка с огромным мокрым пятном посредине. На журнальном столике, привинченном к полу, торчали деревянные футляры для бутылок — чтобы во время сильной качки не опрокинулись. Из футляров выглядывали бутылочные горлышки новосветского коллекционного шампанского; пепельница, стоящая на столе, была пустой, без окурков, но не вымытая. Бокалов не видно.

Из кают-компании я попал на камбуз. Стараясь ни к чему не прикасаться, посмотрел на газовую плиту, чайник, подвешенный на крюке, старательно обошел смазанные лужи на линолеуме. Тут либо кто-то намеревался вымыть полы, да почему-то не довел дело до конца, либо яхта недавно попала в сильный шторм и морская вода залила кубрик и кают-компанию.

Через заднюю дверь я вышел на кормовую палубу. Здесь также не было никого, и ничего любопытного я не заметил, кроме мокрой снасти, лежащей кольцом на палубе. Один ее конец был привязан ко кнехту, а второй связан большой петлей.

Я вернулся на бак и, придерживаясь за рычаг якорной лебедки, минуту рассматривал остров в надежде увидеть живую душу.

— Чертовщина какая-то, — пробормотал я и вернулся в рубку.

Жизнь научила меня в подобных ситуациях придерживаться строгих правил. Одно из них гласило: ни к чему не прикасаться, не оставлять после себя следов, и все-таки я с трудом подавил в себе желание взяться руками за штурвал, запустить мотор, двинуть вперед рычаг подачи топлива, сняться с якоря и отчалить от этого мрачного острова.

Я глянул на часы. Мои непромокаемые японские «Casio», снабженные прибором для измерения подводной глубины, почему-то запотели, и стекло покрылось изнутри мелкими капельками. Такое с ними случилось впервые.

Тряхнув головой, словно отталкивая невидимую помеху в сторону, сдерживающую мою решительность, я выскочил на бак и уже поднял над головой обе руки, чтобы прыгнуть в воду, сразу и навсегда распрощавшись с мрачным молчанием Дикого острова, но тут же застыл с поднятыми руками. Это была какая-то мистическая подсказка: я вдруг вспомнил штурвал, приборную панель и небольшой предмет, лежащий на ней. Зайдя в рубку, я почти не обратил на него внимания, но предмет запомнился. И сейчас интуиция сигналила: это главное!