Читать интересную книгу Мужская поваренная книга - Кухмейстер

Биточки порционно раскладывал сообразно поименованию. Себе клал с именами, начинающимися с гласных букв, а соснедникам, естественно, с согласных. Испёкшуюся до хрустящей золотистой корочки кулебяку подавал на общем блюде, разрезав её на три сочащихся душистым соком больших куса. Предложил сотрапезникам сей харч хватать загребущими руками и жадно пожирать, роняя крошки и начинку прямо в тарелки, на попискивающие и крутящиеся в дымящемся янтарём бульоне биточки.

Пытаясь перекричать густое чавканье, отвлекал внимание колоквиантов рассказом об очередном озорстве устроенном Ольгой на свежем кургане у древлян в час «испития медов многих». Во время тризны и «игрищ военных разныя», видя как древляне напились и «лежат недвижны», княгиня сначала велела своим отрокам «пить за них», а затем, уже с избытком нахмелив свою несовершеннолетнюю мелюзгу, приказала шпанюкам древлян умертвить. Шомполами в уши.

К скорбной печали своей наблюдал у застольников стремительно набегающую сытую осоловелость и внезапную полную глухость к поучительным и увлекательным побасёнкам. Назидательно тыча в них указательным пальцем, припоминал обжорам ещё недавнюю голодную ртутную живость их умов. Мстительно поджав красиво очерченные губы, даже не упомянув о ловле Ольгой суеверных древлян на числа три и четыре, коллоквиум завершил.

Курник

Весёлая компания

За печкою сидит

И, распевая песенки,

Усами шевелит.

Бросил ныне по внезапной немощи телесной милые сердцу моему родные ухваты и противни. Жесточайшее люмбаго пришло незвано в гости, будь оно неладно. С содроганием вспоминая пахнущий прогорклым пережаренным маслом общепитовский ужас, стал изучать рынок развозной на заказ частной малопредприниматеськой едовни. Перво-наперво нашлись нам в этом вашем услужливом интернете пироги осетинские. Мясные и сырные. Приказал доставить пару строго к указанному сроку. Ну, доложу вам, дети мои – да! Вопреки всем сомнениям это стоит внимания пары незатейливых строк. Пироги, бережливо завёрнутые рачительной рукой пекаря в вощёную полупрозрачную бумагу, громадны, как колесо арбы, доехавшей по военно-грузинской дороге от Тифлиса до Казани. Жирны изрядно, полны духовитостью вкусной и огненно горячи, как дикие абреки.

Смачно заедая крепкое сытным и острым, рвали себе куски пирога прямо руками. Щедро пачкая во время поедания смышлёные мордочки жирком, говорили о работе. Этими же руками при упоминании о лютом коварстве кяфиров-клиентов искали на своих поясах кинжалы. Откровенно обожравшись, заводили неспешные разговоры об уместности зажигательного плясания кругового осетинского тымбыл-кафта на полный желудок. А после, окончательно уже насытясь и покуривая в неге, плакали друг другу тихо и нежно, поминая, что беда, как говорится, не приходит одна. Так как даже сквозь обожранность не преминуло вспомниться, что помимо телесных недугов навалились на нас ныне и нечаянные духовные страдания.

Тяжкое бремя известности, причём, к ужасу нашему, уже на международном уровне несём мы на своём больном становом хребте. Выяснилось, к примеру, жалуются нам слёзно из стольного града Уолтема, Массачусетской губернии, Северо-Американских Соединенных Штатов некоторые, правда, крайне немногочисленные представители славного иммигрантского сообщества о трагической утрате связи с нашей родной литературой. И настолько сильной утрате, что мощную в своей высокой художественности прозу вашего покорного слуги далее второго абзаца осилить уже и не могут. А через сиё имеют печальное впадение в ничтожность и манкуртовое озлобление. Что тут сказать? Страшный бич современного общества, особо махрово процветающий на чужеземщине – клиповое сознание. Печальное наследие телеграфности ФИДО на юные неокрепшие умы детей индиго и, что более всего вероятнее в своей первостепенной значимости, изнывный отрыв от родной великорусской матери кухни, а как следствие – травление себя в отсутствии генетически близких борща, водки и сала богомерзкими гамбургерами и чизкейками. Через что всюду им, глубоко западнокультурным, теперь во всех текстах наших чудится графомания, и мнятся чудовищно грубые личные оскорбления от хомо советикуса. А ведь от такого интеллектуального герпеса до банальных ограблений ларьков в беднейших негритянских кварталах уже и рукой подать.

Намеренно постарался втиснуть данный кошмар именно сюда для утешения наших далёких соплеменников. В тихой надёже – поднатужившись, прочтут заокеанные сироты. Осилят, натренировавшись, уже и третий абзац и преисполнятся умиротворяющим елеем духовным от чуткой памяти нашей о них, сердешных. Нам же, мученикам, на привычной горькой стезе пищевых страданий предстояло ныне преодолеть унижение не домашности стряпни поеданием заказного курника. Пирог сей хитрый, как выяснилось, нужно заказывать у мастерицы заранее. За сутки, не менее. Абонировали и кинулись, глотая слюнки от предвкушения, изучать доступные сведения об этом замысловатом провианте. Услужливые страницы поисковика выдали нам гору приводящих в бешенство своей аппетитностью картинок. И описания, описания…

– Курник – один из известнейших русских пирогов, – начал читать я вслух. – Его еще называют королем пирогов, царским пирогом, праздничным пирогом, свадебным пирогом, – перебивали меня коллеги, тыча жадными когтистыми пальцами в тексты. – Этот пирог заказывают в ресторанах приехавшие в Россию иностранцы, его готовят домохозяйки, желающие удивить гостей, о нем можно прочитать в различных литературных и исторических произведениях, – уже нараспев, обнявшись, читали они хором. – В его составе – курятина и мясо, отварные яйца и картофель, белые грибы и шампиньоны, бульон, лук репчатый, рис, гречка, зелень… – тихо стонало моё племя молодое от такого грядущего в скором времени вкусового изобилия.

Ваш же скромный автор, будучи по мудрёному характеру своему тяжёлым пессимистом, смотрел на такую радость коллег с глубоким скепсисом. Молчал, зная – полного счастья в этой жизни не бывает. Так и на лихих с виду буквенных ристалищах у нас не всё гладко. Тихо припоминал к случаю барышень нежных из ближнего зарубежья, что тоже нас огорчают печальными комментариями своими. Трудно им там, на аскетичной и невкусной неметчине. Женщиной, насколько нам известно, вообще быть очень тяжело, и при первой же возможности нужно избегать этого. Стонут они, милые, от гнёта перегруженности исповедей наших византийских мелкими витиеватыми деталями. Не осознают всего великолепия своего чудного причастия к чтению нашей прозы «Годуновского» стиля, ориентирующейся на монументальные традиции русской классической литературы. Куда же вы, спешливые насельницы смешной своей краткостью жизни, вечно торопитесь? Поймите, читать сиё нужно неспешно, вдумчиво перебирая затейливый бисер авторской мысли. И, замерев в немом восторге, слушать тихий переливчатый перезвон поморских коклюшек, внезапно возникающий в ваших симпатичных головках от изысканной вязи слов стиля иконописной рублевско-дионисиевской эпохи…

Тихая печаль и некая даже где-то элегия все эти длинные сутки исполняла нас в ожидании. Легкая, почти незаметная надежда теплила наши сердца. Но… чудеса дважды в отчётные периоды не случаются, и печальные предчувствия мои не замедлили материализоваться. Курник этот оказался, в отличие от пирогов осетинских, полное, извините за такие матные слова, фиаско. Как можно всерьёз воспринимать размороженные блины из ближайшей кулинарии, скупо переложенные бездуховными, выращенными в тёмных сырых подвалах, вёшенками и варёной синей курой за достойный серьёзных профессиональных едоков со стажем харч? Тряс в гневе костылями над головой. Плевался. Схвативши столовый нож для масла, яростно рыча, грозился принести кровавую клятву мести – по появлению первых признаков проблеска здоровья, поразить безжалостно насмерть окружающих настоящим домашним печевом.

Овощной салат

– А по музейным юбилеям они носят по городу чучело Чехова.

– Как чучело? Какое к чёрту чучело?

– Натурально, чучело! Набьют соломой старинные сюртук и панталоны, привяжут их друг к другу тесёмочками от старых наволочек, прикрутят к длинной палке проволокой. За проволокой медной они каждый раз сюда, к нам, бегают. Каждый раз пытаюсь им для смеху колючую проволоку всучить. Осталась у нас её ещё изрядно. Это мы экспозицию о поездке Чехова на Сахалин оформляли, так колючкой этой все стенды опутали, а всё одно, её целая бухта еще без дела лежит. Да… А как примотают к палке, надевают на всю эту панихиду соломенную котелок, пенсне и носят её по улицам как хоругвь.

– Как, как?

– А так!.. Чисто как хоругвь.

Узкое горизонтальное подвальное окошко под самым потолком мастерской распахнуто, и из него веет приятный сквознячок. Таганрогское лето в самом разгаре. Жара на улице стоит страшная, пустынная, душная, изнуряющая, а в реставрационном подвале свежо и прохладно. Свет везде потушен. По мастерской стелется полумрак. В углу старенький проигрыватель, тихонько похрипывая, нашёптывает винилового Тухманова: «…Я мысленно вхожу в ваш кабинет. Здесь те, кто был. И те, кого уж нет…»