вниз, на нос. И тут же прикладывает ладонь к моим глазам. Все равно я ничего не успеваю увидеть, отвыкла смотреть, да и ночь.
— Молчи.
— Слушай! — велю в ответ. Теперь я не боюсь отравы, ткань не пропустит воздушных семян. Отнюдь не мелкие грызуны с визгом приближаются, быстрые и кровожадные, истребляющие всех, кто встретится на пути. Обогнать их не может даже лошадь. Если семена не сработают, единственный шанс спастись — забраться на большое дерево, а мои руки связаны.
— Крысы, — шепчет он невнятно, тоже опасаясь отравиться. Охотник не двигается, а я вдавливаю пальцы друг в друга изо всех сил, плечи ноют, мышцы сводит судорогой. Еще мгновение, и отпущу. Еще чуть-чуть. Я чувствую каплю крови, стекающую вниз по ладони. Я вся — оголенный нерв. Каждым открытым участком кожи готова почувствовать мелкие зубы, тонкие когти, длинные толстые хвосты. Как бы то ни было, я не имею права умирать…
Слышится испуганное ржание.
Ты бы хоть лошадь спас, хаас. Отравится ведь.
И вдруг крысиный визг становится совсем пронзительным. Агонизирующим. А после исчезает вовсе.
Я разжимаю онемевшие пальцы, и кружащийся ветер незаметно стихает.
Хвала Богам, людоеды передохли раньше, чем дошли до нас.
Семена кромула все еще в воздухе, а я начинаю волноваться за лошадь. Ветер кружил поземкой, если ее голова была поднята вверх, может, и не вдохнула яда. Кроме шумно фырканья и ударов копыт о землю, животное не издает звуков. Возможно, уже отравилось.
Охотник, продолжая закрывать мне глаза, тоже слышит наступившую тишину, но молчит. Его рука плотно прижата к моему лицу, и я ощущаю, как он придвигается еще ближе. Колено упирается ему в грудь как единственная преграда, и я явственно ощущаю, что теперь, после пережитой опасности, он ненавидит меня еще больше. Оттого, что ему пришлось спасать демона. Думаю, он догадывается, что кромул поднялся не просто так, и доказательства ему не нужны. Я растираю каплю крови пальцами по ладони. У меня по-прежнему чуть больше двух дней на то, чтобы уйти от охотника. Он бьет кулаком по стволу дерева, рядом со мной. Воздух рассекается со свистом, а от коры отлетают мелкие щепки, царапают мне шею и ухо. Я дергаюсь в сторону, от рывка страдает плечо, и руки щиплет от новых ссадин, его ладонь успевает за мной, не позволяя хоть что-то увидеть.
Хаас, проклятье, отойди уже от меня.
Только он остается рядом, ожидая, когда все семена коснутся земли. Их воздушные мешочки распадаются от малейшего удара, и пока не пойдут первые цветущие ростки, кромул не слишком опасен. Охотник, так и просидевший несколько часов не шевелясь, опираясь одной рукой о ствол и нависая надо мной, наконец, отталкивается и довольно безболезненно поднимает повязку мне на глаза.
Я с трудом выпрастываю ногу, на которой сидела большую часть ночи, и опираюсь спиной о дерево.
— Почему они ушли? — Голос у меня скрипучий от долгого молчания и из-за пересохшей глотки. Звучит наверняка неправдоподобно, но это лучшее, что я могу выдать. Я должна быть хотя бы удивлена.
— Ты их убила, — безразлично отвечает он, стоя где-то рядом с лошадью. Хвала Богам, додумался ее проверить.
— Как же? — Меня одолевает неуместная веселость. — Мои руки связаны, а глаза закрыты.
— Не знаю пока. Но разберусь.
Я ничего не отвечаю. Крысы ушли или передохли — и плохо, и хорошо. Никаких оправданий от меня не услышит. Любое мое слово лишь убедит его.
Охотник, видимо, больше не собирается спать, а я истощена. Стоит прислонить голову к стволу, как звуки уходят вместе с тяготами и болью. Возвращается все так же разом, и я не могу сдержать стон. Болит все тело. Если и дальше будет так, то уйти не получится, он возьмет свое, а девочки погибнут следом за мной.
— Как ты услышала крыс? — спрашивает хаас довольно близко, и я поворачиваю голову в его сторону.
— Как ты их не услышал? — вместо ответа я задаю вопрос, а он зло сплевывает. Серьезно? Полагаешь, я вот так просто выложу все? Не надумал ничего путного за ночь-то.
— Не дергайся, я уложу тебя с одного удара, — обещает охотник, присаживаясь позади. Цепи звякают. Я с трудом свожу плечи, руки висят плетьми. Он хватает меня за локоть и тянет вверх. Мне больно до слез, я жмурюсь, но под повязкой этого совсем не видно. Ноги плохо слушаются, я шатаюсь, и если бы он меня не держал и не тянул, я бы не поднялась. Охотник снова стягивает запястья у меня за спиной.
— Ты необычный демон, — подмечает он. — Да?
— Я не демон, — сипло бормочу бессмысленные слова просто потому, что должна. Мы оба в это не верим.
— Ты пытаешься меня обмануть, — удивительно спокойно реагирует охотник. — Не рассчитывай.
— Твоя лошадь устала, а у меня лопнет голова, если я опять буду висеть весь день.
— Пойдешь сама, — чуть подумав, бросает он, перематывая цепь так, что мои руки теперь впереди, и меня будет вполне удобно тянуть за собой.
— Мне нужно видеть.
— Вот поэтому, демон, — яростно шепчет он в мое ухо, на раз раскусив подвох, — я знаю, что ты пытаешься меня обмануть. Не отставай и ни во что не врежешься, — толкнув меня вперед, он садится верхом и дергает за цепь.
Плечом нахожу бок коня и иду рядом. По крайней мере, я замедлила нас и выиграла пару-тройку часов. Да и от мешка на голове уже избавилась. Спотыкаюсь о трупы крыс, иногда с трудом могу перешагнуть туши. Крупные, отъевшиеся, одни из самых опасных хищников в мире, уступающие разве что ниадам. Боги, как близко они были. Порой задеваю жгучие листья кромула. Сквозь одежду жар почти не ощущается, я пытаюсь уберечь от ожогов только руки. Когда опасные кусты пройдены, намеренно сбавляю шаг, излишне часто спотыкаюсь и валюсь на лошадь.
— С завязанными глазами невозможно идти, — стараясь звучать уверенно, я говорю нарочито медленно.
— Ползи, беги, — беззлобно советует охотник. Видимо, доволен моей покладистостью и постепенно теряет бдительность. Я немного воодушевляюсь, если так пойдет и дальше, ночью можно попробовать сбежать. Стоит только убедить его снять ленту с глаз или дать возможность поспать не привязанной к дереву, и свобода окажется ближе, чем сегодня. Вот только я едва держусь на ногах и умираю от жажды. Даже если мне удастся обездвижить лошадь, и охотник станет медленнее, то он по-прежнему выше и сильнее меня, потому единственное, на что мне можно рассчитывать…
Я с отвращением понимаю, что рассчитывать не на что. Нет ни единого шанса уйти. Он догнал меня,