— Заходи, быстро! — крикнул он.
Я вошла в хижину и, придерживая завесу, с волнением наблюдала за тем, как гаут сорвал суму с седла моего коня. Я убеждала себя, что должна радоваться компании человека, говорившего со мной на родном языке, но никак не могла избавиться от ощущения ненависти к нему. Гаут небрежно бросил суму в хижину, и она упала возле моих ног. Затем он вошел, прикрыв за собой овчину так, что внутрь хижины попадало совсем немного света.
Я осмотрелась, насколько это было возможно впотьмах. В хижине не обнаружилось ни окна, ни очага. В одном из углов виднелась груда овечьих шкур, такие же шкуры покрывали все четыре стены.
— Я пришла, чтобы увидеться с Аттилой, — сказала я.
В ответ гаут лишь засмеялся.
— Я должна его увидеть, — не сдавалась я. — Мне пришлось проделать долгий путь, и…
Он внезапно рубанул рукой воздух.
— Не смей покидать этой хижины, — произнес он намного громче, чем требовалось в стенах крошечной хибары. — Возле входа день и ночь будет стоять сторож. Даже не пытайся с ним заговорить. Ты вообще ни с кем не должна разговаривать. Если попробуешь бежать — тебя убьют. Понятно?
Я ничего не понимала. Грубость гаута противоречила тому, с какой легкостью я сюда попала. Я приблизилась к нему.
— А какое отношение к Аттиле имеешь ты?
Он засмеялся, но резко прервал свой смех.
— Я Эдеко, второй по старшинству, — похвастался он.
— Тогда отведи меня к тому, кто у вас первый, — прошипела я.
Эдеко скорчил гримасу, обнажив зубы. Заметив, как он медленно поднимает руку, я вздернула голову вверх, готовясь принять удар, но он замешкался, вздрогнул, а потом и вовсе безвольно опустил руку. Эдеко сплюнул и вышел вон.
А я осталась стоять на месте, обдумывая наш разговор. Неужели ход событий изменился и удача отвернулась от меня?.. И в этот миг я поняла, насколько устала. Сон на скачущей лошади мало помог мне восстановить силы. Наверное, оно и к лучшему, что встреча с Аттилой откладывается.
Я подняла сумку с земляного пола и спрятала ее под грудой шкур. Затем взяла шкуру с самого верха, расстелила ее и легла. Уснула я почти сразу, и тут же… оказалась в лесу, позади дома моих братьев.
Я шла между березами. Кто-то окликнул меня по имени. Обернувшись, я увидела, что это Сигурд. Он догонял меня, ведя своего коня под уздцы. Я бросилась к нему. И, оказавшись в его объятиях, воскликнула:
— О Сигурд, как мне было страшно! Я так рада, что нашла тебя. Теперь все будет хорошо. Ты же не оставишь меня один на один с Аттилой?
Он улыбнулся.
— Не оставлю. Я буду рядом с тобой, как это происходило всегда, знала ты об этом или нет.
Я прижалась к Сигурду. Мое сердце разрывалось от переполнявших чувств.
— У меня меч войны, — прошептала я. — И я собираюсь отдать его Аттиле.
— Путь это проклятое сокровище достанется гунну, — отозвался Сигурд. — Как бы ярко меч ни сиял, он способен приносить только беды.
В воздухе витал теплый аромат, похожий на легкий, чуть уловимый запах меда. Казалось, он исходил от Сигурда.
— Но если этот меч и в самом деле проклят, почему он не оказал никакого влияния на меня, ведь я столько дней везла его с собой? — спросила я.
Сигурд лишь улыбнулся в ответ.
— Ты думала о том, как назовешь себя? — спросил он.
— Брунгильда.
— Не стоит брать имя той, которая так тебя не любила. Накликаешь беду, — сказал Сигурд. — Почему бы тебе не назваться Ильдико?
— Ильдико, — повторила я и тут же вспомнила, что так звали одну из валькирий, много лет назад подружившуюся с моей матерью. Она помогла моим братьям появиться на свет.
— Ильдико, — сказала я снова, но на этот раз произнесла имя вслух и проснулась от звука собственного голоса.
Я долго лежала без движения. Сигурд часто снился мне с тех пор, как я выздоровела, но раньше он всегда оставался вдалеке, верхом направляясь куда-то вместе с другими мужчинами. Если же я видела его вблизи, то он молчал или не осознавал моего присутствия.
Отогнав мысль о том, чтобы вернуться ко сну, я села. Значит, Сигурд был со мной. Так он сказал. Какие бы опасности ни ожидали меня впереди, я буду спокойна, лишь бы только сон приносил мне временами образ Сигурда, ощущение его объятий, от которого у меня до сих пор пробегали мурашки по коже. Но все же видение меня озадачило. Ильдико… Мне бы и в голову не пришло назвать себя этим именем. И зачем я сказала Сигурду, что мне страшно, если я не ощущаю никакого страха? Напротив, мое безумие наделило меня отвагой.
Кто-то отодвинул завесу в сторону. Вошла гуннка, держа миску с мясом и хлебом и большую деревянную чашу с вином. Она поставила все это на пол, даже не взглянув на меня. Я вскочила и бросилась к завесе, но женщина уже удалялась, закрывая вход в хижину. Я лишь успела заметить стража, который стоял у входа, и солнце, низко висевшее на западе, над горизонтом. Оказывается, я спала довольно долго.
Ела я с аппетитом, жадно вгрызаясь в мясо, за такую манеру я не раз ругала своих братьев. Пить вино не хотелось, но в моей фляге не осталось воды, и пришлось сделать глоток. Вкус вина оказался совсем не так плох, как в прошлый раз, когда я попробовала его в бургундских землях. Я хлебнула еще.
Вскоре после этого завеса поднялась снова, и в хижину вошел гаут, Эдеко. Он не стал опускать за собой завесу и сел напротив. Я разглядывала его лицо, потягивая вино, отчего мои мысли обрели легкость и стали еще более дерзкими.
— Ты пришел меня послушать? — спросила я.
Эдеко рассмеялся.
— Ну не объедки же за тобой убирать.
Я не обратила внимания на его издевку.
— Тогда я скажу тебе то, о чем пыталась поведать раньше. Я преодолела долгую дорогу, ехала верхом много дней для того, чтобы увидеть Аттилу. Теперь я поела, попила, отдохнула и буду рада наконец-то увидеть его.
Эдеко откинул голову и рассмеялся так весело, что я, сама того не желая, вспомнила о Гуннаре, который тоже закидывал голову, когда хохотал. Но тут Эдеко изменился в лице.
— А зачем ему тебя видеть?
— Я привезла ему подарок, — сказала я.
— Аттила принимает множество даров, и большинство из них так велики, что их приходится везти на телегах, запряженных быками, и сопровождать многочисленной охране.
— Мой подарок важнее.
— Покажи его мне.
— Я покажу его только Аттиле.
Эдеко вскочил на ноги, сверкая голубыми глазами. В этой крохотной лачуге было лишь одно место, куда я могла спрятать свою сумку, поэтому он направился прямо к шкурам, одну за другой отбросил их в сторону и нашел то, что искал. Он перевернул сумку и вытряхнул из нее все, что там находилось: мой плащ, деревянную миску, с которой когда-то играл Гуторм, мой бедный умерший брат, и соломенный сноп, скрывавший меч. Как только меч упал, Эдеко встал на колени и стал снимать солому до тех пор, пока не показалось лезвие. Даже в этом призрачном свете меч полыхал огнем, будто радуясь восторгу того, кто его обнаружил. Остаток соломы Эдеко срывал уже с нетерпением. Затем, шаря по мечу обезумевшим взглядом, он пробежал пальцами по его рукояти, повторяя сложную гравировку. Потом повернулся ко мне и увидел мою удовлетворенную улыбку, что заставило его тут же отдернуть руку. Эдеко склонил голову, будто бы что-то обдумывая. Поднявшись, он вернулся, чтобы снова сесть напротив меня, но его взгляд помимо воли хозяина продолжал устремляться к мечу.
Я медленно встала и положила меч обратно в суму. Затем собрала солому, уложила ее поверх меча и поставила суму в угол, снова накрыв шкурами. Когда я обернулась, то с отвращением увидела, как Эдеко возвращал на место мою чашу с вином. Его рука дрожала.
— Вещь несравненной красоты, не правда ли? — спросила я.
Гаут отвернулся. Глубокий шрам на его лице казался еще более страшным. Я вдруг снова ощутила тот же сладковатый медовый запах, который окутал меня во сне. Должно быть, Сигурд стоял сейчас, невидимый, рядом со мной, как и обещал. От этой мысли у меня закружилась голова. Эдеко так резко вскинул голову, будто я рассмеялась вслух.