Читать интересную книгу Занавес опускается - Найо Марш

– Генри Ирвинг[2]?! – изумленно переспросила Агата и с тревогой подумала: «Он сумасшедший!»

– Генри Ирвинг Анкред, разумеется. Папочка страстный поклонник Ирвинга и считает себя его духовным преемником, поэтому брата он назвал в его честь. А еще в Анкретоне живет Соня. Это папочкина любовница. – Томас смущенно кашлянул, как манерная старая дева. – Право, почти библейская ситуация. Давид и Ависага Сунамитянка[3], помните? Наша семья Соню терпеть не может. Должен вам сказать, что актриса она из рук вон плохая. Вам уже наскучило меня слушать?

Ей вовсе не было скучно, хотя она ни за что бы в этом не призналась. Пробормотав: «Ну что вы, нисколько!», она спросила, не хочет ли он чего-нибудь выпить.

– Спасибо, с удовольствием, если у вас достаточные запасы.

Агата пошла за хересом, надеясь, что по дороге успеет разобраться в своем отношении к неожиданному гостю. Кэтти Босток она обнаружила в столовой.

– Кэтти, умоляю, пойдем в гостиную вместе. У меня там сидит чудище непонятной породы.

– А на ужин оно останется?

– Еще не спрашивала, но думаю, останется. Придется открыть какую-нибудь банку, из тех, что прислал Рори.

– Ты бы лучше не бросала этого типа одного.

– Пожалуйста, пойдем вместе. Я его боюсь. Он рассказывает про своих родственников, и, послушать его, они один гнусней другого, но при этом он почему-то уверен, что я мечтаю с ними познакомиться. Ужас в том, Кэтти, что в этих его мерзких описаниях есть нечто зловеще завораживающее. Несусветно важная Полина и алчная Соня; гадкая пигалица Панталоша и беспричинно смеющаяся Милли – кстати, это наверняка Миллеман, та самая, которая написала письмо. И еще папочка – гигант, корифей… решил сам преподнести себе свой портрет, потому что благодарное отечество даже не чешется.

– Только не говори мне, что ты согласилась!

– Я?! Никогда! С ума я сошла, что ли? Но… на всякий случай ты за мной присматривай, Кэтти, ладно?

III

Томас принял приглашение отужинать и, получив свою долю консервированных новозеландских раков, выразил горячий восторг.

– У нас тоже есть друзья в Новой Зеландии и Америке, – сказал он, – но, к сожалению, рыбные консервы всякий раз вызывают у папочки приступ гастроэнтерита. Устоять перед соблазном он не может, поэтому Милли даже не подает их на стол. Когда я снова поеду в Анкретон, она даст мне с собой несколько банок.

– Разве вы не в Анкретоне живете? – удивилась Агата.

– Нет, при моей работе в Лондоне это невозможно. Иногда я езжу в Анкретон на выходные, чтобы родичи отвели со мной душу. Папочка любит, когда мы собираемся. По случаю своего юбилея он задумал целый прием. Приедет сын Полины – его зовут Поль. У него деревянная нога. Седрик – это сын Миллеман, он модельер – тоже прикатит. Вам Седрик вряд ли понравится. Будет моя сестра, Дездемона: она в данное время ничем не занята, хотя рассчитывает получить роль в новой пьесе, которую ставят в «Полумесяце». Должна быть еще одна моя невестка, Дженетта; надеюсь, она привезет с собой свою дочь, Фенеллу. Муж Дженетты, мой старший брат Клод, еще не вернулся в Англию – он полковник, служит в колониальных войсках.

– Большой намечается сбор, – вставила Кэтти. – Вот уж повеселитесь.

– Скандалов, конечно, тоже будет предостаточно, – сказал Томас. – Стоит двум-трем Анкредам собраться под одной крышей, как они обязательно принимаются оскорблять друг друга в лучших чувствах. Вот тут-то я и незаменим, потому что в сравнении с ними я человек толстокожий, и они рассказывают мне все, что думают друг о друге. И разумеется, о Соне. Соня у нас там будет тема номер один. В этот вечер мы думали торжественно представить вашу работу – папочкин портрет, – Томас задумчиво посмотрел на Агату. – Собственно говоря, ради этого все и затевается.

Агата в замешательстве пробормотала что-то невнятное.

– На прошлой неделе папочка с огромным удовольствием померил костюм Макбета. Не знаю, помните ли вы этот костюм. Его для нас делал Мотли. Он красного цвета – такой густой, темный и в то же время яркий, чистый цвет, как у Веронезе, – и к нему алый плащ. В Анкретоне у нас, знаете ли, есть свой крошечный театр. Я привез туда из Лондона задник к одной из сцен третьего акта. Он уже там висит. Интересное вообще-то совпадение, – невинно продолжал Томас. – Надо же было, чтобы именно вы писали эскизы к той постановке! Я уверен, вы помните тот задник. Он совсем несложный. Темный, угловатый и схематичный силуэт замка. Так вот, отец надел костюм, встал на фоне задника, оперся о палаш, склонил голову и застыл, как бы прислушиваясь. «На покое все доброе, зашевелилось злое»[4] – помните?

Агата прекрасно помнила эту строку. И была поражена, услышав ее от Томаса, потому что Родерик любил рассказывать, как однажды грозовой ночью эту строку процитировал констебль, вышедший с ним на дежурство. Томас прочел слова Макбета по-актерски, с полным осознанием заложенного в них смысла, и до Агаты будто донеслось эхо, воскресившее в памяти голос мужа.

– …в последнее время он часто болеет, – не умолкал Томас, – и его это очень угнетает. Но идея с портретом взбодрила папочку необыкновенно, он хочет, чтобы его писали непременно вы. Понимаете, вы ведь написали портрет его заклятого соперника.

– Вы имеете в виду сэра Бенджамина Корпорела? – Агата поглядела на Кэтти.

– Да. Старикашка Бен трубит теперь на всех углах, что вы пишете только тех, в кого влюблены… я хочу сказать, влюблены как художник. Нам он сказал, что вы безумно в него влюбились… как художник. И что он первый и единственный актер, которого вы сами захотели написать.

– Ничего подобного, – сердито возразила Агата. – Его портрет мне заказал городок, где он родился – Хаддерсфилд. Старый хвастун!

– А папочке он сказал, чтобы тот к вам даже не обращался, потому что вы его отошьете. Папочка был как раз в костюме Макбета, когда принесли вашу телеграмму. «О-о, прекрасное предзнаменование! – сказал он. – Как ты думаешь, дорогая, эта поза понравится мисс Трои?» (Наверно, ему следовало сказать «миссис Аллен»?) Он в эту минуту даже словно помолодел. А потом распечатал телеграмму. Удар он перенес довольно стойко, поверьте. Просто вернул телеграмму Милли и сказал: «Не надо было надевать этот костюм. Он всегда приносил мне несчастье. Я старый тщеславный дурак». И ушел к себе переодеваться, а через минуту у бедняги снова приключился приступ гастроэнтерита. По-моему, мне уже пора идти на станцию, да?

– Я вас отвезу.

Томас начал отказываться, но Агата, видя, что время близится к девяти, бесцеремонно оборвала его и пошла заводить машину. Прощаясь с Кэтти Босток, Томас вежливо поклонился.

– А вы хитрый парень, мистер Анкред, – мрачно сказала Кэтти.

– Вы так думаете? – Томас скромно потупился и захлопал ресницами. – Ну что вы! Хитрый? Я?! Господь с вами. Всего доброго. Было очень приятно познакомиться.

Через полчаса Кэтти услышала шум возвращающейся машины, потом хлопнула дверь и вошла Агата. Она была в белом пальто. Завиток темных волос небрежно свисал на лоб. Руки она держала в карманах. Краем глаза поглядывая на Кэтти, Агата прошла в глубь комнаты.

– Ну что, сбагрила этого чокнутого? – спросила мисс Босток.

Агата откашлялась.

– Да. Всю дорогу болтал как заведенный.

Обе замолчали.

– Итак? – нарушила наконец тишину мисс Босток. – Когда ты едешь в Анкретон?

– Завтра, – коротко ответила Агата.

Глава вторая

ОТЪЕЗД

I

Агате хотелось, чтобы Томас Анкред скорее попрощался и ушел – оставшись одна, она без помех насладилась бы тем заветным мигом, когда трогается поезд. Она очень любила путешествовать по железной дороге, и в эти первые послевоенные годы грех было жертвовать даже минутой радости, которую доставляли ей привычные дорожные неудобства. Но хотя все темы для разговора были исчерпаны, Томас по-прежнему стоял на платформе и, вероятно, как бывает в подобных обстоятельствах, изнывал от скуки. «Сто раз мог бы уже откланяться и уйти», – с раздражением подумала она. Но когда он перехватил ее взгляд и улыбнулся, в его улыбке было столько тревожной растерянности, что Агата сочла своим долгом его ободрить.

– Не могу отделаться от мысли, что наша семья приведет вас в ужас, – сказал Томас.

– Я же еду работать, так что это неважно.

– Да, вы правы, – согласился он с таким видом, будто у него камень с души свалился. – Знаете, многие актеры до того мне отвратительны, что и не передать, но когда я с ними работаю, то порой начинаю их даже любить. При условии, конечно, что они меня безоговорочно слушаются.

– А сегодня вы работаете? – спросила она и поймала себя на мысли, что дела и заботы людей, с которыми расстаешься на вокзале, почему-то утрачивают для тебя реальность.

– Да. У нас сегодня первая репетиция.