Читать интересную книгу Счастливая проститутка. История моей жизни - Ксавиера Холландер

Сама я надела очки, подняла волосы вверх и нацепила другую шляпу, которую удалось раздобыть. У Келвина была наилучшая маскировка. Я отдала ему свое летнее платье, которое удалось запихнуть в сумочку прежде, чем копы увели меня. Он обмотал его вокруг головы, сделав себе тюрбан, а концом платья закрыл себе рот и нос, превратив его в чадру.

Мы спустились по ступенькам полицейского участка, держа газеты перед своими лицами, и сели в фургон, который должен был отвезти нас в деловой центр города, в Томбз, городскую тюрьму Нью-Йорка. Ни в одной тюрьме страны нет более угнетающей и мерзкой атмосферы, чем в Томбз.

Пока нас грубо подталкивали вперед по узкому серому коридору тюрьмы к нашей блок-камере, мы прошли узилище, полное трансвеститов, большей частью карикатурных чудищ, делающих трогательные попытки быть тем, чем они не были, хотя немногие добились великолепного успеха. Мир хочет быть обманутым — так обманывай его.

Теперь после «приятной» остановки в Томбз я нахожусь на «Острове Райкер». Два года назад тюрьма казалась мне таким же далеким местом, как обратная сторона Луны. А теперь еще одно посещение этого места, и я буду узнавать рисунки на покрытых слизью стенах.

Два года назад мой дом был приятным убежищем, ради которого ты стремишься туда. А теперь это место, которое ты волочишь за собой, как черепаха панцирь, из одного района в другой после каждого полицейского налета. Да, я преуспеваю в бизнесе и люблю свое дело. Действительно, некоторые из самых счастливых моментов моей жизни случились в эти самые два года, когда я делала карьеру в среде нью-йоркских проституток, превращаясь в крупнейшую и самую значительную мадам в городе. Да, не почему так вмешивается в мои дела полиция, к чему такие большие залоги и штрафы, огромные гонорары адвокатам, взятки? Кому мы мешаем? И как подумаю об этом, то понимаю, что незначительная секретарша может в результате иметь такой же доход, каким он был у меня в прошлом году.

Наконец Ларри пришел с деньгами. Мой юрист как обнаружилось, ждал денег снаружи три часа чтобы заплатить залог. После него мои сбережение станут значительно меньше того, что заработает в своем офисе секретарша. Но я снова на свободе. Еду с Ларри назад в город. Теперь я должна начать снова.

Безнадежная улыбка скользнула по моему лицу когда Ларри припарковал машину у дома, где была моя последняя квартира. Но я найду новую, дам моим клиентам знать, где меня найти, соберу девушек опять вместе и буду продолжать давать удовольствие мужчинам и женщинам. Я не могу быть одна. Сказать по правде, я очень счастлива в своем бизнесе.

Семейные истории

Не надо думать обо мне как о бедной маленькой девочке, которая сбилась с пути из-за плохого воспитания или нищего детства. Обратное справедливо. У меня очень хорошее происхождение, и я выросла в атмосфере родительской любви.

Родилась я в Индонезии и позже получила великолепное европейское образование. Мои родители и я можем говорить на двенадцати языках (лично я бегло говорю на семи).

Моя мать, величественная блондинка немецких и французских кровей, была серьезной, но мягкой женщиной, полностью посвятившей себя семье. Она была второй женой моего отца — доктора. Его первая жена — белая русская балерина — покинула Индонезию с их единственной дочерью сразу же после развода. Его брак с моей матерью был счастливым, несмотря на то, что они были абсолютно разные личности с противоположными темпераментами. Не было никаких сомнений, что он любил только мою мать, хотя и подмигивал хорошеньким девушкам.

Мой отец, который был моим кумиром, — это редкое человеческое существо: интеллектуал, поклонник искусства, бонвиван и действительно великодушный человек. На вершине своей очень успешной карьеры медика он владел большим госпиталем в тогда голландской Восточной Индии, и позже я выяснила, что у нас было два дома-дворца: один в Сорабайе, а другой в горном курортном районе Бандунга, в которых работало много слуг.

Но мы все потеряли, когда японцы вторглись на острова и бросили моих родителей и их только родившегося ребенка, то есть меня, в концентрационный лагерь.

За три года японской оккупации мой отец подвергся чрезвычайным лишениям и пыткам от захватчиков. Его преступление заключалось не только в том, что он был голландец, но также и еврей. А мало людей знает, что японцы Юго-Восточной Азии были такими же антисемитами, как немцы в Европе.

В концлагере, в который нас бросили, на воротах висела прибитая надпись, состоявшая из букв «Банкса Йехуди», что по-малайски значило «Еврейские люди».

Моя мать пострадала от пыток также, так как, хотя она и не была еврейкой, но все-таки совершила «преступление», выйдя замуж за еврея. Однажды ее заперли в маленькой деревянной лачуге, полной трупов и где температура была высокой, как в печи. Она там мучилась целых пять дней, потому что впала в истерику и требовала дополнительной порции риса и воды для меня, больного ребенка, страдавшего от лихорадки и дизентерии.

Моего отца время от времени подвешивали за запястья на дереве под палящими лучами тропического солнца, так что ноги не доставали до земли всего дюйм. Возможно, единственной причиной, почему они не дали ему умереть, было то, что нуждались в его медицинских знаниях. Наконец, они перебросили его от нас в другой лагерь, где назначили лагерным доктором на целую тысячу женщин и детей. В военное время это можно было считать постоянной пыткой, особенно для человека, который не мог равнодушно смотреть на человеческие страдания.

Позже он рассказывал нам, что почти сошел с ума в то время, беспокоясь о судьбе своей жены и ребенка. И довольно забавно, что в первый раз он увидел меня снова не как отец, а как доктор. Это было два с половиной года спустя, как его забрали от нас.

К этому времени мою мать и меня освободили, и мы жили около Сорабайи с несколькими белыми русскими друзьями. Однажды я упала с дерева, сильно поранив ногу. В отсутствие матери испуганный слуга побежал со мной в концентрационный лагерь к доктору.

После операции на моей ноге — и до сего дня у меня сохранился шрам — слуга отнес меня домой, и только потом кто-то сказал отцу, что он оперировал собственную дочь.

«Эта маленькая блондинка, зеленоглазый ангел, была моей дочерью? Не могу поверить, — ответствовал он с радостью. — Последний раз, как я ее видел, это была крошка с голубыми глазами и черными волосами». По крайней мере, теперь он знал, что мы все-таки живы и находимся в приличном физическом состоянии.

Когда война закончилась, наша семья наконец воссоединилась, хотя была лишена почти всех своих денег и недвижимости новым правительством. Мы вернулись назад, в Амстердам, и начали все сначала. Моему отцу было уже за сорок, но он был не только человек сильный духом и большой смелости, но также одаренный способностью к тяжелой работе. Получив небольшую финансовую помощь от голландского правительства, он вскоре расширил свою врачебную практику многократно.

Со временем его репутация доктора стала такой высокой, что к нему приезжали пациенты со всей Европы. Но он больше никогда не достиг такого материального благосостояния/как раньше, и не думаю, что его это серьезно беспокоило. Он не был человеком. который поставил себе целью стать миллионером. Его преданность медицине была безгранична, и он интересовался пациентами гораздо больше, чем деньгами. Его больные значили для него даже больше, чем семья. Он мог отложить наш отпуск, если человек нуждался в нем. В любой час он был готов идти навстречу просьбам своих пациентов и иногда — к несчастью для моей матери. Особенно если пациентом была привлекательная женщина, страдавшая от воображаемой боли в животе. И от страсти по моему отцу.

Одной из пациенток моего отца была чувственная, сексуального вида женщина, примерно двадцати четырех лет, которую моя мать и я называли «горчичная девушка» просто потому, что она работала на горчичной фабрике.

Он лечил ее главным образом от астмы, но также — как моя мать позже выяснила — сексуальной гиперактивности. Очевидно, что небольшая интрижка моего отца с «горчичной девушкой» привлекла внимание моей матери, когда она увидела в расходной книге его офиса счет за норковое пальто. Не очень хороший поступок с его стороны.

С тех пор каждый раз, как «горчичная» девушка приходила на прием, который назначался по вечерам после ее работы, у моей матери всегда находился какой-нибудь предлог, чтобы войти в кабинет отца, примыкавший к нашему дому.

Однажды вечером мама и я находились в кухне и убирали посуду в то время, как «горчичная» девушка получала свое «лечение». Мать спокойно сказала: «Думаю, стоит отнести чашку кофе твоему отцу». Она налила напиток в его любимую голубую кружку дельфтского фаянса и пошла к нему в кабинет. Вдруг там началась такая большая суматоха, что можно было подумать, что Кинг Конг решил поразмяться. Оттуда понеслись визг и крики, захлопали створки дверей, раздался звон разбитой посуды. И не случайно. Моя мать вошла в кабинет без предупреждения и обнаружила «горчичную» девушку в распахнутом норковом пальто на голом теле. Та стояла на коленях и похотливо сосала пенис моего отца.