Читать интересную книгу Беглец (сборник) - Николай Дубов

Нет, хорошо жить у самой дороги. Они правильно говорят, эти приезжие, дом у них на хорошем месте. Если разобраться, тут и в самом деле красиво. Просторно. Зимой с севера дует холодный ветер, и дом повернут к дороге глухой торцовой стеной без окон. За дорогой колышется, кланяется ветру колхозный ячмень, от изволока уже тянется каменистая степь, где ничего не сеют, а только пасут овец. Она поднимается все выше и выше к горизонту, и где-то на его пределах виднеются решетчатые башни. Они стоят далеко друг от друга и редкой цепочкой уходят в синеву. Папка говорит, что это буровые вышки, там сверлят в земле дырки, ищут нефть. Ее уже нашли. Иногда где-то там вдруг поднимаются в небо тугие клубы черного дыма, под ним мечется закопченное пламя. По ночам на него тревожно и жутко смотреть: кажется, что там страшный пожар, беда и несчастье, но никакого пожара нет, там просто жгут нефть. Зачем – неизвестно. Юрка давно собирается сходить посмотреть, только никак не может собраться – далеко, за день туда и обратно обернешься, нет ли. Белая от известковой насыпки дорога спускается от их дома немножко вниз и бежит к узкой косе пересыпи между Донгузлавом и морем. Ближняя часть Донгузлава подходит к дороге мелким заливом, поросшим камышом и осокой. За линялыми метелками камыша белеет домик птичника, а потом коса и дорога становятся пепельными, сиреневыми, а уже совсем далеко синеют поднятые в небо хоботы кранов не видной отсюда переправы. А прямо перед домом, сто́ит только выйти за ограду на бугор, распахнулось море. Один бугор чего стоит! Дед говорил, что в войну вокруг него были окопы, здесь тоже воевали. И они со Славкой и дедовым внуком Сашкой, когда он приезжает из Ломовки, сколько раз играли здесь в войну. В кустах можно и ползать в разведку, и устраивать засады…

– Зачем же рубили? – показал Виталий Сергеевич на торчащие из земли обрубки тамариска.

– Это мамка, – сказал Юрка, – зима была холодная, а топки мало.

– Варварство! – сказал Виталий Сергеевич. – В степном Крыму, а особенно на Тарханкуте, зелени и так нет, каждую былинку надо беречь, а не вырубать.

– Да ить что поделаешь с таким народом? – сказал дед.

А Юрка подумал, что ему хорошо говорить, когда у него и сейчас полсарая забито углем, а у них пустым-пусто, и если не будет денег на уголь, придется мамке снова рубить тамариск.

– Вот здесь и расположимся. А, Юленька? – сказал Виталий Сергеевич. – Только красота красотой, а тени маловато.

Кусты тамариска дают тень, но она такая жиденькая и прозрачная, что ее как бы и вовсе нет.

– На солнцепеке целый день не высидишь. Юлию Ивановну хлебом не корми, дай позагорать, а мне нельзя. Хорошо бы натянуть тент, он у меня есть, но нет кольев. Может, у вас найдутся?

Дед запасливый, у него все есть. Нашлись и колья для тента, и колышки для оттяжек, и молот, чтобы забивать. Юрка лазил на чердак дедовой летней кухни и скидывал оттуда колья, потом он и Славка таскали их на бугор, а Митька носил колышки. Дед копал ямы, забивал колья, а Виталий Сергеевич поставил палатку. Она была такая ярко-оранжевая, что казалось, будто среди кустов тамариска вспыхнуло еще одно утреннее солнце. Потом он достал с верхнего багажника большой чемодан, но это оказался не чемодан, а складной стол и в нем складные стулья на трубчатых блестящих ножках. А Юлия Ивановна поставила на стол машинку, заметила, что ребята впали в столбняк, увидев ее, засмеялась и сказала, что это газовая плитка. Плитка такая, что глаз не оторвешь. Сбоку красный-красный, как огнетушитель, баллончик, от него серебряной змейкой шел шланг, сама плитка серая, но вся будто в морозных узорах, а из горелки било зеленоватое пламя и тихонько сычало. Потом она достала голубые мешки и стала в них дуть, а те начали вспухать и оказались не мешками, а надувными матрацами.

Юрке и Славке ужасно хотелось все как следует рассмотреть и потрогать, но они понимали, что трогать ничего нельзя.

Пришел папка, осмотрел и стол, и стулья, и газовую плитку, сказал, что это очень культурная вещь, а потом сказал деду, что он зря натягивает тент с наклоном к югу.

– Я сознательно так ставлю, – сказал Виталий Сергеевич, – чтобы была защита от солнца.

– А задует норд-ост и сорвет. В два счета.

– В самом деле? – забеспокоился Виталий Сергеевич. – Он часто бывает?

– Ну, летом когда-никогда, – сказал дед, – осенью, зимой – дело другое…

Папка пренебрежительно усмехнулся и спорить не стал. Он был рыбаком и знал лучше.

– И не скучно вам будет? – спросил он. – У нас же тут такая некультурная обстановка.

Виталий Сергеевич улыбнулся:

– Культура ведь не в том, где живешь, а каков ты сам.

– Ну, не скажите! Разве можно сравнить Ялту, например, или даже нашу Евпаторию. Там и магазины, и рестораны. И публика совсем другая. Пойдешь пройтись – одно удовольствие.

– Нам это не нужно. Мы, наоборот, искали места поглуше. А у вас тут великолепно – море, воздух и тишина.

Но папку не так легко сбить.

– Да уж тишина, как на кладбище. Не то что кина, радио и того нет.

– Радиоприемник у меня в машине, а в кино я и дома редко хожу: не люблю.

Юрка вытаращил на него глаза и не поверил. Как это можно не любить кино? Сам он ходил в кино, только когда бывал у бабушки в городе, в Евпатории. И все картины запомнил от начала до конца. Кроме одной, но та была муровая – про любовь. Они там без конца смотрели друг на друга, пели что-то тягучее и целовались. Кому это надо?..

– Так у вас, наверно, телевизер есть, – сказал папка.

– Есть. Для тещи. Она в этот ящик и смотрит с утра до ночи.

– Конечно, когда живешь в Москве, тогда понятно, вам тут отдыхать в самый раз, а доведись жить постоянно, вот как нам…

Папка тонко заулыбался, собираясь что-то еще сказать, но остался один: Юлия Ивановна позвала Виталия Сергеевича открыть чемодан. Папка еще постоял, поулыбался и ушел.

Дед подвязал тент, он надулся и захлопал под ветром.

– Большое вам спасибо, Тимофей Архипович, без вас не знаю, как бы и справился… А теперь зовите свою супругу. Как говорится, милости прошу к нашему шалашу. Отметим знакомство и новоселье.

Он поставил на стол бутылку, в которой было что-то коричневое, как чай. Тут Юрка понял, что им надо уходить. Они уже ничего не делали, а просто сидели на земле и смотрели во все глаза. А уходить не хотелось, потому что Юлия Ивановна расстегнула «молнию» на пузатом желтом портфеле и начала доставать из него разноцветные тарелочки, стопки одна другой меньше и составленные одна в одну, а потом коричневые чехольчики, как для пистолетов, но там были не пистолеты, а складные ножи и даже ложки, а потом разные-разные консервные банки и баночки…

– Пошли, – сказал Юрка и поднялся.

– Стоп! – сказал Виталий Сергеевич. – Юленька, надо же угостить помощников.

Юлия Ивановна порылась в портфеле и протянула им конфеты в красивых бумажках. Каждому по две штуки.

– Да не, не надо, мы так… – забормотал Юрка, но конфеты взял.

Они отошли за куст и только тут начали рассматривать картинку. Они сразу ее узнали – Спасскую башню со звездой. А сбоку подпись: «Столичная». Митька, не рассматривая, развернул и сунул конфету в рот, потом повернулся и побежал обратно.

– У вас еще такие есть? – спросил он.

– Понравились? – улыбнулась Юлия Ивановна. – Дать еще?

– Ага!.. Не, я хучь и не конфеты. Вы эти золотые бумажки не выкидывайте. Ладно? Они мне нужные…

– Хорошо. Только они не золотые, алюминиевые.

– Все одно! – мотнул головой Митька. – Они мне нужные…

– Тогда конечно, – сказала Юлия Ивановна. – Получишь все бумажки.

– А мне? – сказал Славка.

Он не выдержал и тоже вернулся. Хотел вернуться и Юрка, но в это время Виталий Сергеевич сказал:

– А где же справедливость? Ты ведь собираешь спичечные коробки. Так и будет: тебе коробки, ему бумажки.

Они ушли от палатки, но уйти совсем с бугра было выше их сил. И они слонялись вокруг, будто играя, что-то ища и стараясь подсмотреть, что там происходит, но так, чтобы их оттуда не видели.

Дед и Максимовна до темноты сидели с приезжими и разговаривали. Вернее, говорила одна Максимовна. Поговорить она любит, а тут люди новые, не только не перебивают, а еще и расспрашивают. И она пела, – пела и про то, как в тридцатом, совсем еще молодые, когда началась коллективизация, они уехали из тамбовской деревни и попали в Крым, и как горе мыкали, а потом дед поступил рабочим на дорогу, как самоуком до всего дошел и стал мастером, а потом, как настала война, деда взяли в армию, и всю дедову дивизию немцы забрали в плен под Джанкоем, и как пошла она выручать его из плена, а в Евпатории в то время высадился наш десант, и палили из пушек с суши и с моря, и бомбили с воздуха, и как побили всех наших бедных морячков, и как она помирала от страха, а все-таки шла и нашла дедов лагерь, и как хлопотала и добивалась, чтобы деда отпустили, и как его отпустили, тощего да вшивого, и как привела она его домой, мало не на себе несла – она тогда сильная была, почитай как конь, – и как уже вместе бедовали всю войну, всё выдюжили, и как потом пришли наши, дед опять стал работать на дороге и снова стал мастером, и жить стало маненько легче, а теперь и вовсе слава Богу, и как любит она, чтобы в доме всегда было тихо, все делалось мирком да ладком, такой у нее характер… Все это Юрка слыхал уже сто раз и знал наизусть.