"Кровью и слезами" Герцен рассказал о Западной Европе 40- 60-х годов, в частности о революционных событиях во Франции в 1848 году. Один из значительных разделов мемуаров составили художественные портреты "горных вершин" европейского освободительного движения и очерки о жизни и борьбе лондонской эмиграции — пестрой "вольницы пятидесятых годов".
В серии очерков о русских общественных и политических деятелях автор "Былого и дум" запечатлел жизнь русской революционной эмиграции 50-60-х годов. История создания Вольной русской типографии и знаменитой газеты Герцена Огарева "Колокол" переплеталась в этих очерках с выразительными художественными характеристиками и портретными зарисовками современников Герцена.
Заключительные части "Былого и дум" отразили глубокий перелом, который произошел в мировоззрении Герцена в 60-х годах. Он увидал революционный народ в самой России и "безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма"[4]. Расставаясь со своими записками, Герцен сумел передать в них предчувствие новой исторической эпохи. Последние строки мемуаров писались незадолго до писем "К старому товарищу" (1869), получивших в статье Ленина "Памяти Герцена" высокую оценку как свидетельство нового, высшего этапа в развитии мировоззрения Герцена Заключительные части и главы мемуаров ярко показывают, что Герцен приближался к пониманию исторической роли западноевропейского рабочего класса. Кончая рассказ о "былом" и настоящем, Герцен смело заглянул в будущие судьбы России и Европы.
В 1866 году, в предисловии к четвертому, заключительному, тому отдельного издания "Былого и дум", Герцен предельно четко формулировал свое понимание в основном уже написанных им мемуаров: "Былое и думы" — не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге". Знаменательно, что это классическое определение созрело в сознании Герцена в завершающий период его длительной работы над мемуарами. Разумеется, оно применимо к "Былому и думам" и в целом, но сознательная установка писателя на "отражение истории" в своей биографии тесно связана главным образом с последними частями и главами мемуаров, содержанием которых явилась прежде всего общественная жизнь Герцена. Он пришел в эти годы к такой форме записок, которая почти полностью исключала рассказы об интимных переживаниях и личных драмах. Это были годы его мучительных отношений с Тучковой и вызванных ими бесконечных семейных конфликтов, между тем даже имени Тучковой не появляется в мемуарах. Изменилось также само соотношение воспоминаний и непосредственных откликов на современность. Теперь "былое" в значительной степени сменяется в записках настоящим, воспоминания уступают место злободневным "думам" и размышлениям.
Части и главы, относящиеся к 60-м годам, содержат значительную переоценку ценностей, именно здесь особенно выпукло выступают связанные с духовным развитием Герцена внутренние противоречия в характере, содержании и отдельных идейных положениях мемуаров.
В 60-х годах Герцен не мог удовлетворяться прежним освещением событий, поэтому он нередко в своих записках полемизирует сам с собою. Так, культ передовой дворянской интеллигенции, столь ярко отразившийся на страницах "Былого и дум", посвященных декабристам, или в главах о 30-40-х годах, уступает теперь место пристальному и с каждым годом все более сочувственному вниманию к русской демократической молодежи, к ее воззрениям на жизнь, к ее быту, но главное — к ее роли в развитии русской революции. В седьмой части "Былого и дум" Герцен пишет о разночинной интеллигенции 60-х годов, как о "молодых штурманах будущей бури"; как известно, эта высокая оценка писателем нового революционного поколения цитируется Лениным в его статье "Памяти Герцена"[5]. При всех критических замечаниях по адресу "нигилистов" из молодой эмиграции Герцен не может не признать могучую силу, которую представляют революционеры-разночинцы 60-х годов в русском освободительном движении. Ему становится очевидным, что надежды, которые ранее связывались им с передовыми кругами русского дворянства, в значительной мере оказались несостоятельными
"Былое и думы", наряду с "Письмами из Франции и Италии" и книгой "С того берега", с полным правом можно рассматривать как памятник духовной драмы Герцена после поражения революции 1848 года. Но в отличие от "Писем из Франции и Италии" и "С того берега" в "Былом и думах" ярко отражена дальнейшая идейная эволюция Герцена, которая привела его под конец жизни не к либерализму (как многих буржуазных демократов Западной Европы эпохи революции 1848 года), а к демократизму, к глубокому интересу и пристальному вниманию к революционной борьбе западноевропейского пролетариата и к деятельности руководимого Марксом и Энгельсом Интернационала.
В последних главах "Былого и дум" наряду с резкой критикой западноевропейской буржуазно-демократической интеллигенции 40-х годов, которая "народа не знала", как и ее не знал народ, Герцен пересматривает свое прежнее понимание перспектив исторического развития Европы. Он оценивает отныне исторические судьбы всего человеческого общества взглядом, полным оптимизма и уверенности в будущем, поскольку с каждым днем все более убеждается в том, что эти судьбы находятся в руках "работников", то есть класса пролетариев. Интерес к "работническому населению" Италии, Франции, Швейцарии проходит через весь "путевой дневник" заключительной части "Былого и дум". В главе "Venezia la bella", написанной в марте 1867 года, Герцен решительно утверждает, что через "представительную систему в ее континентальном развитии", то есть, по существу, через буржуазный строй, "часть Европы" прошла, "другая пройдет, и мы, грешные, в том числе". И если в 1848 году воцарение буржуазных отношений ужасало его, то в конце 60-х годов Герцен вплотную подходит к мысли, что само развитие капитализма создает условия для своего уничтожения и установления нового, социалистического строя. В статьях цикла "К старому товарищу" глубокий анализ современного Герцену буржуазного общества завершается знаменательным выводом о том, что "конец исключительному царству капитала и безусловному праву собственности так же пришел, как некогда пришел конец царству феодальному и аристократическому". В предсмертных письмах к Огареву Герцен с гениальной проницательностью предсказывает историческую победу французского пролетариата — Парижскую Коммуну.
***
В свете общепринятых представлений о мемуарной литературе записки Герцена явились необычным, не укладывающимся в традиционные понятия жанровых категорий произведением Герцен как бы стирает грани между мемуарами и беллетристическим повествованием.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});