что дымком струится ввысь. Пар застенчиво оглаживает её лицо: мягко прогревает нос и щёки, задевает подбородок. Бишоп блаженно прикрывает глаза.
— Что бы я без тебя делала, милый, — тихо усмехается она. Ладони оплетают металл, от долгой изморози Кáта едва чувствует кожей рук хоть что-то кроме покалывания — отблеска чувства осязания. А вот аромат трав разливается вокруг, согревая уже только одним запахом. Горьковато-сладкий запах чая манит обещанием прогнать холод прочь.
— Морозилась бы дальше, видимо, — въедливо сбивает Леви, пожимая плечами. Переводит всё в шутку, чтобы было не так пафосно. — Бронхит, цистит бы заработала или ещё чего похлеще. А после Ханджи над тобой немыслимые эксперименты ставила бы во благо человечества…
Бишоп фыркает, перенимая это ни к чему не обязывающее непосредственное и игривое настроение, робко пьёт чай. Дрожаще сглатывает живительный огонь, что ярко следует по пищеводу — ощущается каждой заиндевевшей клеточкой. На губы снова ложиться улыбка, по телу шарится тепло. Она разглядывает сосредоточенного Аккермана, что елозит, ища удобное положение на этом дереве. Ещё немного и, должно быть, недовольно запыхтит об условиях труда Разведкорпуса. Но сейчас Бишоп занимает иное.
Её голос мягок, когда Кáта разлепляет пересохшие губы:
— Леви, спасибо тебе… Правда, мне это ценно…
Капитан на долю секунды замирает, смотря глаза в глаза, не таясь. Чуть хрипло отвечает:
— Не за что, — он наконец усаживается, степенно отпивает чаю. Кружку держит, как никто другой: будто из принципа или убеждения не берясь за ручку, а только за ободок. Ехидно щурится. — После дежурства будешь отрабатывать, Кáта. Греть меня в спальнике, обнимать, целовать и шептать, какой я у тебя замечательный.
Бишоп звонко смеётся, не сдерживаясь.
— Какое коварство. Ну да ладно, мне несложно говорить правду… — теперь они оба смеются. Леви разливает чай из термоса по кружкам снова. Ставя чашку, Кáта случайно задевает его руку, но не отдергивает, как бывало раньше. А Аккерман тоже не таится касаний, даже напротив: раскрывает ладонь, скользит пальцами по её коже. Ладони оглаживают друг друга, пальцы складываются в замок. В сумерках едва ли видно, как мужских губ касается безмятежная полуулыбка, но Катрина скорее её чувствует, чем замечает. — Надеюсь, тебе не влетит от Эрвина…
— За то, что предпочёл твою компанию его? — усмехается он в ответ. — Может локти покусать, если сумеет. Нет в уставе такого пункта, что мне положено пить чай с ним, а не с женой…
— Мы ещё не женаты. Технически, я твоя невеста, — возражает Катрина. Губы Леви растягиваются в острую ухмылку, глаза поблёскивают в темноте наступающей ночи. Он расслабленно опирается на руку, позволяя корпусу отклониться назад, а телу — принять позу, наполненной безмятежной ленцой. Её ладонь всё также не выпускает, очерчивает большим пальцем костяшки, замирает на безымянной.
— Дай-ка подумать, — медленно говорит капитан, чуть растягивая слова. Голос не скучающий, но будто бы обыденный. Привыкший. — Ещё за Стенами ты сказала мне “да”, мы носим кольца, я готов признать и говорить сколько угодно, что люблю тебя, и мы делим одну крышу уже два года. Из всего этого заключаю, что мы уже практически женаты, Кáта. Роспись после экспедиции едва ли что-то изменит. Уступишь мне эту привилегию, звать тебя жёнушкой уже сейчас, любимая?
Катрина смотрит на него и не может не улыбаться. Слишком нежно слова отдаются в сердце, слишком дорого они ценятся — Леви не столь искушённый романтик, но с каждым годом он словно делает шаг ей навстречу. Странно всё это, но нечто потихоньку связало их, что сейчас Кáте было сложно вообразить свою жизнь без Леви. Уже практически невозможно.
С первого столкновения в сердце каждого зародилось щекочущее чувство — любопытство, зов к новому, неизведанному. Интерес подталкивал познать другого. И их разговоры шли сквозь дымку искушения, интриги, в которой можно было наткнуться на прикрытые острые штыки — страх довериться кому-то вновь. Довериться, привязаться и потерять. Или быть преданным.
Но время текло своей чередой. По долгу службы лейтенанту и капитану приходилось видеться — и после каждой встречи внутри каждого расцветала ожесточённая и скрытая надежда встретиться снова. И чаще. Желание не угасало, оно порождало притяжение. И хоть разум противился, предлагая набор из тысяч «почему нет», сердце перекрывало все доводы крепкими «почему да».
Поначалу каждое сближение следовало схеме «два шага вперёд, один назад». Леви не давил, Кáта всегда оставляла пространство для манёвра. Но они тянулись друг к дружке: медленно учились в своём стремлении быть ближе обходить скрытые страхи или ломать их, открываться и не бояться казаться слабым. Где-то между этим затесался первый поцелуй, где-то — первая проведённая вместе ночь… ещё где-то произошёл переезд под одну крышу.
Кто бы мог тогда подумать, что годы спустя эти разведчики решат пожениться. Эрвин, например, был в лёгком шоке дважды: первый раз, когда случайно узнал о скрытых отношениях подчинённых, а второй — когда они объявили о помолвке и приглашении его в качестве свидетеля.
Кáта смотрит на Леви с улыбкой, что собирает в уголках глаз птичьими лапками мелкие естественные морщинки. Ей вдруг становится так просто и легко лишь от его близости: яркое спокойное тепло расплёскивается из сердца, растекаясь по мышцам. Странное чувство, пугающее её когда-то поначалу. Ещё девчонкой она вычитала определение в словаре в городской библиотеке — так именовалась «любовь».
— Думаю, я уступлю тебе эту привилегию. Хоть это звучит немного странно, — Кáта, улыбнувшись, отпивает чаю. — Мне больше нравится, когда ты зовёшь меня “любимая” или “любовь моя”…
Уголки губ Аккермана украдкой скользят вверх, он кивает, снова разливая золотисто-каштановую жидкость. Встряхивает термос, взвешивая остаток.
— Всё, это последнее, — заключает Леви. Катрина чувствует, как зябкий холодок снова украдкой проскальзывает под плащ. — Скоро уже должны появиться ваши сменщики. И мы пойдём в тепло.
Катрина рассеянно разбалтывает дымящийся чай в чашке.
— Мне нужно ещё ребят проверить… Поверить не могу, что Эрвин их заставил таскать ящики. Они вообще в этой истории не замешаны были…
— Не скажи, — он мягко оглаживает её ладошку. Нащупывает мелкий рубец — подарок битвы при реке в прошлой экспедиции. У него тоже имеются ”сувениры”: на спине и предплечье. — Твой отряд пошёл следом за своим капитаном.
— Только Александр и Фред.
— Эрвину достаточно двоих, чтобы вписать в отчёт “в деяние капитана был вовлечён весь отряд”, — Кáта досадливо вздыхает и сжимает руку Леви в ответ — инертно, но так интимно, что по предплечью вверх ползут сладкие мурашки. — Мы всё ещё можем выбрать в свидетели кого-то другого в пару Ханджи. Более сговорчивого и менее надменного. Мика или Моблита, например. Или