Папские проповедники, извергая проклятия отступникам и еретикам, бессильны сдержать стремительный натиск животворной мысли. Она проникает в монашескую келью, на церковную кафедру, в университет – эту доселе незыблемую твердыню средневековой схоластики…
Вот в какое время начал свой путь великий скиталец – Георгий, сын Скорины из славного города Полоцка.
Прошло много дней, пока мы смогли сказать друг другу:
«Мы собрали все, что могли, узнали все, что было доступно. Начнем рассказ…»
Я вспоминаю долгие часы работы над рукописью, наши споры, поиски лучшего, радость находок и новых открытий…
Вспоминаю первые отзывы людей, оценивших наш труд. Письма читателей из городов и колхозов, школ, библиотек. Письма были разные, но все сходились в одном – в желании знать своих далеких предков, борцов за свободу и счастье на нашей земле.
Я храню эти письма как свидетельство того, что трудились мы не напрасно, что среди миллионов советских читателей есть люди, которым наш скромный труд помог открыть еще одну страницу истории великих славянских народов…
Храню светлую память о друге моем, Евгении Львове, кому произведение это всегда было дорого, как и мне.
Микола Садкович.
Москва, 1961 г.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В СЛАВНОМ ГРАДЕ ПОЛОЦКЕ
Вечно будешь с намиЖить ты в мире этом,Речью миллионовГоворить со светом.Из золы былого,Дней слепых, кровавыхВырастать посевомСамой светлой славы!
Янка Купала
Глава I
Нежданный и небывалый в это время года туман принесло с далекого Балтийского моря. Над Великим озером нависла серая мглистая дымка и, всколыхнувшись, лениво поплыла через болотные земли Спасской обители. В тот же час, точно по сговору, задымилось озеро Березвече, потянулась белая муть и от Усть-Дисны у Конца-городка, распространяясь на восток.
На рассвете июльского дня 1504 года туман окутал город Полоцк и, как бы задержанный высокими шпилями двух его замков и крепостными стенами, остановился. Город скрылся в тумане. С круглой башни Верхнего замка караульные видели только кресты храмов, которые, как мачты затонувшего корабля, возвышались над белыми колеблющимися волнами.
Снизу, словно со дна сказочного моря, доносился печальный звон одинокого колокола, призывавшего полочан к заутрене.
Люди оставались в домах, весь день жгли светильники. Старики качали головами, предвещая дурную зиму. Не слышно было птиц. Выли собаки. Туман густел и, как бы отяжелев, спускался на землю. К вечеру уже обнажились крыши домов, стоявших на взгорье, но улицы по-прежнему оставались пустыми. Только один Аникей-юродивый бродил по затихшему городу, колотил в висевшую на шее железину и плаксиво выкрикивал:
– Белая хмара!.. Всех задушит белая хмара: и пана, и хлопа… пришел Аникейкин час…
Бабы щедро одаривали юродивого и с опаской провожали от ворот. Аникей, не благодарствуя, брал милостыню и брел дальше, зыбким видением растворяясь в тумане. Его монотонное причитание слышалось то там, то здесь по всему городу, пока на закате два дюжих стражника из воеводского патруля не схватили юродивого. Стражники потащили его к караульной башне, однако бросить в яму не решились и, пригрозив, вытолкнули за городские ворота.
За стенами города было людно и шумно. Огни костров и смоляных факелов, пробиваясь сквозь туманную мглу, слабо озаряли фигуры людей, вздыбленные оглобли телег, а лучники на носах лодок освещали тяжело груженные суда, плотно обступившие причал у слияния Полоты и Западной Двины.
Говор людей, прерываемый бранными выкриками, ржание коней, плеск весел и редкий стук топоров сливались в сплошной гул. Огромный табор раскинулся вокруг Полоцка, и можно было подумать, что вражеские полчища готовятся к штурму притаившегося за деревянными стенами города. Но из просмоленных трюмов выгружались не пушки и порох, а бочки с медом и пивом, груды мехов, пеньковых канатов, кипы кож и восковые глыбы. От пристани, вверх по крутому песчаному съезду, до самых южных ворот тянулись в беспорядке сложенные бочки, ящики и тюки привезенных товаров.
Выше, у земляного вала, выросла непроходимая чаща телег, арб, коновязей, загородивших Невельский шлях. Медленно передвигались люди. Небольшими группами они собирались у костров, беседовали, поглядывая на город со злобой и нетерпением.
Полоцк был отгорожен от них крепостным валом и стенами. Все ворота были на запоре. Никто не мог ни проникнуть в город, ни выйти из него.
– Не слыхать ли чего, Петрок? – обратился степенный человек, одетый в дорогую, расшитую чугу,[1] к сидевшему у костра молодому белокурому гончару, глядевшему острым, чуть прищуренным взглядом. – Ваши мастеровые разом с нами тут всенощную будут править?
– Приходил человек от городского старшины, – нехотя ответил Петр, – сказывал: потерпеть просят. К воеводе с поклоном отправились…
– Я бы терпел, – отозвался третий, кутаясь в подбитый мехом кафтан, – да товару урон… Поди, и так не управишься.
– Не пристало пану воеводе о твоих убытках заботиться, – усмехнулся пожилой человек, – ему прежде свои барыши подсчитать надобно. А раз хозяин счет ведет, ворота на запор. Это всяк знает…
– Так ведь по княжьей грамоте начало торгу с сего дня! Первый-то день дороже всего! – возмутился Петр. – На него и расчет был, а выходит…
– Выходит, сынок, – спокойно заметил пожилой, – что не всяка грамота воеводе закон. Сам посуди: туман, темень. Тут вашего брата купца да мастеровых пусти в город, так и мыты[2] не соберешь, и глазу за вами не будет. Вот и приказал пан воевода: по причине тьмы и тумана не было бы злодейства в городе, в день субботний ярмарке не быть, а торговать с полдня воскресенья. – И, понизив голос, добавил: – Не писали бы великому князю челобитную на воеводу, хоть худой, да мир был бы… Туман не туман, с хлебом-солью встречали.
– Да голышом провожали, – вставил купец в меховом кафтане.
– Это кто как ухитрит, – закончил беседу пожилой и отошел от костра.
Люди, толпившиеся под стенами города, были иногородние купцы, торговые артельщики, цеховые мастера и подмастерья, крестьяне, приехавшие на ярмарку, трижды в год происходившую в городе Полоцке.
Ярмарка должна была открыться в субботу с восходом солнца, но городские ворота оставались закрытыми, и купцам с надворных башен прочитали приказ воеводы Станислава Глебовича об отмене первого дня торга по случаю тумана. Многие понимали, что туман для воеводы только предлог, что воевода мстил полочанам за челобитную, о которой упоминал пожилой купец у костра. Долгое время Глебович безнаказанно нарушал право вольного торга, полученное полочанами еще от покойного великого князя Литовского. Всячески притесняя торговых людей, воевода нередко задевал даже именитых купцов, силу и цвет города.
«…А слуги наместниковы во дворах и амбарах наших замки сбивают и силой берут на воеводу товары всякие и денег не дают, – жаловались полочане в своей челобитной великому князю Александру Литовскому. – А еще бьем челом тебе, великий князь, на того наместника твоего, ясновельможного пана Станислава Глебовича, что когда ладим мы струги в Ригу, то незаконно берет он по десять грошей с нас да свою золу кладет, а мы ту золу воеводскую повинны в Риге на соль менять и ему, воеводе, соль привозить на продажу. А кто ослушается, с того пени берет. По десять рублей грошей. А что издавна ведется у нас, в Полоцке, самим мещанам мостовые мостить, по пять топорищ со двора, так мы сие исправно блюдем. А воеводские люди ходят ночью по улицам и мостницы новые сдирают и потом берут с каждого двора по грошу пени. Построил воевода новую колоду, бросает туда мещан полоцких вольных и, хотя бы и неправильно было, требует от них выкупа и тогда выпускает…»
К челобитной приложили руку именитые купцы города Полоцка да старшины цехов, и великий князь осерчал на воеводу.
Станислав Глебович затаил на полочан глухую злобу. Приезжие купцы знали об этом и видели в действиях воеводы вред не только городу Полоцку, но и тем, кто уже много лет вел с Полоцком честный торг. Сократив ярмарку, Глебович как бы отгонял от Полоцка иногородних торговцев.
Проведя в праздности весь субботний день под стенами города, ночью люди шепотом поверяли друг другу свои жалобы. Говорить громко боялись. Между возами и палатками то и дело шныряли податные в сопровождении вооруженных латников. Едва пожилой купец отошел от костра, как перед беседующими выросли фигуры двух стражников, сопровождавших тщедушного писаря со свитком в руках.
– Добрый вечер, люди торговые! – молвил писарь насмешливо. – Что же, хватило вам времени, дабы товарец свой подсчитать да прибытки прикинуть?
– Неча бога гневить, времени хватило, – ответил купец в меховом кафтане. – А не слыхал ли, пан писарь: завтра в Полоцке заутреню аль обедню служить собираются?