утопию, никогда не добьются свободы; такие массы недостойны свободы…»{9}, то совсем иную роль он отводил народнической утопии в общественной борьбе масс. Она «выражает их стремления бороться, обещая им за победу миллион благ (то есть социализм. —
Э. В.), тогда как на самом деле эта победа даст лишь сто благ (то есть наиболее демократический путь капиталистического развития. —
Э. В.). Но разве не естественно, — заключал Ленин, — что идущие на борьбу миллионы, веками жившие в неслыханной темноте, нужде, нищете, грязи, оброшенности, забитости, преувеличивают вдесятеро плоды возможной победы?»{10} Нет, Ленин не считал бесплодной народническую утопию даже того времени, когда она существовала рядом с наукой, с марксизмом. Он вскрывал ее исторический смысл, ее общественное значение.
Утопия Каракозова и его единомышленников принадлежала другой, допролетарской эпохе. Но в ее основе лежала та же самая мысль: минуя капиталистическое развитие, сразу войти в царство социализма с помощью крестьянской поземельной общины, уничтожить одним ударом политический гнет самодержавия и все виды экономической эксплуатации. Это был утопический социализм, основанный на выводе о несправедливости экономического неравенства и эксплуатации. Это был крестьянский социализм, потому что движущей силой общественного преобразования считалось крестьянство и еще потому, что мероприятия, считавшиеся социалистическими, в действительности могли освободить крестьянина только от полуфеодальной, но не от капиталистической эксплуатации. Избавление человечества от гнета частной собственности и экономического угнетения было заложено как раз в капиталистическом способе производства: капитализм дает огромный толчок развитию производительных сил, подготовляя для социализма необходимый экономический уровень, и создает себе могильщика, то есть тот класс, который и является основной движущей силой социалистического преобразования. Однако для того чтобы это стало ясно, требовался не только гениальный ум Маркса, но и определенный уровень капиталистического развития, позволявший увидеть противоречия этого строя. России до такого уровня было еще далеко.
Прошло всего пять лет с тех пор, как пало крепостное право. Реформа была вынужденной мерой царизма. Сам Александр II во всеуслышание объявил, что лучше освободить крестьян сверху, чем ждать, когда они сами освободят себя снизу. В нараставшем недовольстве крепостных отражался тот факт, что, говоря словами Энгельса, крепостничество пережило себя, стало невыносимым и несохранимым, служило помехой общественному и прежде всего экономическому развитию страны, вступившей уже на капиталистический путь. Это недовольство охватило не только крестьян, но и сравнительно широкие слои образованного общества, сочувствовавшего крестьянам и страдавшего к тому же от политического гнета самодержавия.
Однако крестьянская реформа не могла радикально решить насущные вопросы, не задевая интересов господствующего класса помещиков. Поэтому она и была половинчатой, сохранявшей множество крепостнических пережитков, тормозивших буржуазную эволюцию России. Крестьянин получил личную свободу, но эта свобода была опутана таким клубком всевозможных ограничений, что, по существу, больше приближала его к крепостному состоянию, чем к положению свободного гражданина. Крестьянин получил землю. Но за нее он должен был уплатить помещику втридорога против ее рыночной стоимости и до выкупа, пока земля продолжала считаться помещичьей собственностью, вносить оброк или отрабатывать барщину. Земля, которой пользовались крестьяне до реформы, была урезана.
Между тем с нее теперь надо было не только кормиться, но и получать доход, чтобы платить оброчные, выкупные и другие платежи. Помещики оставили себе лучшие земли, переселив крестьян «на песочки», болотистые и неплодородные почвы. Крестьянам не оставлялось ни леса, ни выпасных лугов, и им приходилось на кабальных условиях, за отработки арендовать у помещика свои же бывшие земли.
Естественно, что реформа вызвала вспышку крестьянского недовольства, оно проявлялось в местных разрозненных волнениях, усмирявшихся военной силой и часто заканчивавшихся жестокой расправой. В связи с этим достиг и своей кульминации демократический подъем в образованном обществе (как называли тогда интеллигенцию), требовавшем элементарных человеческих свобод.
С давних времен крестьяне владели землей общинно, переделяя ее по душам и тяглам через те или иные промежутки времени. Этот порядок сохранился и после реформы. И русские утописты, начиная от А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, видели в общинном владении наиболее благоприятные условия для социалистического развития страны, позволяющие ей якобы миновать капиталистическую стадию. На этой почве и расцвели идеи русского или крестьянского утопического социализма. В сочетании с верой в близкую крестьянскую революцию эти идеи были самыми передовыми в общественной мысли России шестидесятых и семидесятых годов.
В эпоху падения крепостного права; общественный накал в стране был настолько силен, что казалось, вот-вот он разрешится революцией, которая покончит и с самодержавием и с социально-экономическим угнетением. По всеобщему убеждению, крестьянская революция должна была вспыхнуть не позже 1863 года, когда истекал срок для подписания крестьянами и помещиками условий освобождения (уставных грамот). Образованное меньшинство готовилось, к революции. Стихийно возникали полулегальные кружки и тайные общества. Наиболее крупной была организация, назвавшаяся «Землей и волей». Выпускались прокламации, во всю мощь звонил из Лондона бесцензурный герценовский «Колокол», на страницах подцензурного «Современника» Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский пропагандировали революционные идеи в завуалированной форме. Стало создаваться революционное подполье, жившее своей особой жизнью. К этому прибавилось национально-освободительное движение в Польше, находившейся под пятой русского царизма. В начале 1863 года оно вылилось в восстанию, поддерживавшееся русскими- революционерами.
Однако крестьянской революции не произошло. Царское правительство сумело справиться и с польскими повстанцами: и отразить натиск революционных, еще очень слабых сил. Реакционная печать, изображавшая польское восстание как: антирусскую акцию, разжигала шовинистический угар. Колеблющиеся и еще недавно склонявшиеся к революции элементы отошли в сторону. Аресты и преследования революционеров- обескровили не успевшее окрепнуть подполье. К концу 1863 года спад демократического движения стал совершенно явным.
Но все же небольшие и разрозненные группы революционно настроенной молодежи продолжали тайную борьбу с царизмом, искали новые методы этой борьбы, пытаясь учесть опыт своих предшественников.
Общие контуры революционной программы, рассчитанной на этот период временного затишья, были начертаны Чернышевским в его романе «Что делать?», написанном в Петропавловской крепости. Программа эта сочетала легальные методы с подпольными, организацию производительных ассоциаций и народных школ для пропаганды социализма и просвещения масс, с одной стороны, и подготовку к грядущей революции путем создания тайных организаций — с другой.
По этому пути и шел кружок, в котором состоял Каракозов, кружок, известный под названием Ишутинского, по имени его организатора Н. А. Ишутина. Он был основан в Москве осенью 1863 года, а позже установил связи с остатками петербургского революционного подполья, где выдающаяся роль в то время принадлежала Ивану Александровичу Худякову.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ФАКТЫ И ДОКУМЕНТЫ
Задумать бороться с правительством, низвергнуть его, создать