не собирался от нее отступать.
— Будешь! — тихо, но с нажимом в голосе проговорило Его Величество. — Прикажу, и будешь тем, кем будет необходимо.
— Но… — попробовал было заерепениться Михаил, и тут же осекся под взглядом холодных стальных глаз царя.
— Александр Христофорович, голубчик, не сочтите за труд, примите на себя бремя по выработке Устава организации с ее атрибутикой, включающей в себя знаки, регалии, особый тайный язык и прочее. Возьмите все наиболее подходящее от других тайных сообществ, начиная с ассасинов[14] и заканчивая масонскими ложами…
— Покойный ныне Александр Пушкин, допущенный мною по вашему разрешению в государственный архив, оставил после себя в черновиках много интересных вещей и мыслей. Я в свое время взял на себя смелость изъять эти его черновые записи по его смерти, — перебил царя Бенкендорф.
Император ничего на это не ответил, лишь кивнул головой в качестве согласия с действиями своего верного клеврета, а сам продолжил:
— Со временем не тороплю, но к Пасхе ты мне подготовь все документы и регламенты, хотя бы в наброске, для дальнейшей правки.
Они еще около часа увлеченно обсуждали детали создания нового тайного общества, когда Его Императорское Величество вдруг хлопнул себя по лбу:
— Название! Как же это мы господа забыли с вами о самом главном?! Названия-то тайному обществу нет, а без этого атрибута оно не может никак состояться!
Собеседники, а вернее с этого момента — соучастники, растерянно стали переглядываться друг с другом. Первым, как всегда, нашелся шеф жандармов, осторожненько предложивший:
— Осмелюсь предложить Вашему Величеству название «Братство Перуна».
— Перуна?! — нахмурился Николай Павлович (все-таки он был примерным христианином). — Почему именно Перуна?
— Видите ли, Ваше Величество, — взялся объяснять свою позицию Бенкендорф, — многие европейские тайные общества, да вот взять, к примеру, тех же самых масонов, уходят своими корнями аж к царю Соломону, и это правильно, ибо преемственность седой старины добавляет им не только героического прошлого, но и юридической легитимации, как ее преемника. Мы, славяне, да-да, государь, я не отделяю свою скромную особу от славянства, как основы русской государственности, еще не нашли в своей истории столь глубоких корней, хотя, я думаю, что с развитием науки мы сумеем провести свою нить от сегодняшнего дня к временам допотопным. Так вот, в нашей истории имеется пока единственно известный факт существования тайного воинского братства, подкрепленного обильной изустной фольклористикой. Тут вам и героика и мистика и сопричастность к тайне, что так всегда будоражит молодые мятежные умы. Нам остается лишь пустить слух о, до сих пор существующем, тайном братстве, да слегка адаптировать легенду к настоящему времени.
— Тех же щей, да пожиже влей, — хмыкнул брат императора, но не стал развивать тему под хмуром взглядом сюзерена.
— А не разорвет ли старые меха молодое вино, влитое в них? — усомнился государь, в душе уже почти соглашаясь с доводами хитрого царедворца.
— Отнюдь, государь. И меха новые, и вино молодое. Старинным здесь является лишь рецепт, — возразил с хитрым прищуром Александр Христофорович.
— Ну что ж, — вздохнул император, — братство так братство, пусть даже и Перуново. В конце концов, Добрыня Никитич[15] в свое время, если верить нашим историкам, был не только великим воином, но и одним из волхвов киевского капища Перуна, что не помешало уму впоследствии стать добрым христианином, — добавил он не столько для собеседников, сколько для успокоения своей совести.
Затем еще немного помолчав, сказал уже, как о вполне решенном:
— Хорошо, Александр Христофорович, приступайте, как и договорились, не мешкая.
Старый служака вскинул голову и расправил плечи, готовый уже сию минуту приступить к самому важному делу всей своей жизни. Император перевел взгляд на брата:
— А ты Мишкин, готовься стать первым магистром этого ордена. Или как там у них принято было называть старших?
— Нет-нет, Ваше Императорское Величие! Позвольте мне, старику, вас поправить! — осмелился возразить Бенкендорф.
— А что не так, любезный Александр Христофрович?! — вскинулся монарх.
— Пожалуйста, никаких европейских терминов! Не надо уподобляться всевозможным западным рыцарским орденам и масонским ложам.
— А как же прикажешь его титуловать?! — нахмурился царь.
— У нас, на Руси, посвященных в высшие таинства, издревле именовали волхвами, государь.
— Хмм… Волхвами, говоришь? Хмм… Перун, волхвы, ведовство, — задумчиво проговорил царь, покусывая ус. — Так ведь и до магии с колдовством недалеко. И все это в наш просвещенный век?! Да и что скажет на это церковь?
— Осмелюсь напомнить вам, государь, что со времен вашего великого пращура — Петра, вы, Ваше Величество и есть руководство нашей церковью, богоспасаемой и врученной вам в управление. А что до магии и колдовства, то у меня, позвольте мою старческую смелость, имеются особые взгляды на сие таинство, — не отводя прямого взгляда от императора, возразил жандарм.
— Ну-ка, ну-ка, — приободрил его царь.
— По роду своей службы, мне частенько приходится сталкиваться с такими необъяснимыми с точки зрения современной науки явлениями и проявлениями человеческих способностей, что порой поневоле начинаешь задумываться: а так ли хорошо мы знаем человека и его способности?! Много раз мне приходилось быть свидетелем и чтения мыслей на расстоянии и умением одним лишь взглядом передвигать предметы, я уж не говорю о способностях человека к парению над землей, аки птица небесная. И все это современная наука не в состоянии объяснить, хоть сколько-нибудь толково. Да и то сказать, государь, наука-то ведь тоже не стоит на месте. Когда-то, та же самая наука утверждала, что наша земля плоская, подобно скатерти, расстеленной в звездном пространстве, а до того, так и вообще, покоящейся на спине черепахи, прости Господи! — мелко перекрестился Бенкендорф.
— Не пойму, куда ты клонишь? — принахмурил брови Николай I.
— А это я к тому, Ваше Императорское Величество, что нам, рабам Господним неведомы Его замыслы и раз он дает нам свободу воли, вкупе с жаждой познания, а такоже наделяет некоторых людей свойствами отличительными от остальных, то и не след этому противиться. А даже наоборот, возможно дает нам знак к деяниям на пути совершенства самопознания и…
— Ну же, договаривай, старик, — в нетерпении выкрикнул император.
— И даже, боюсь вымолвить, перехода человека из статуса Его раба к Его сыну.
— Эка ты хватил! — воскликнул государь, но глаза его при этом сверкнули от захватывающих дух перспектив. А у его брата, так и вообще, перехватило дух, и закружилась голова от всего услышанного, граничащего с ересью, но такого притягательно-сладкого, что аж все заныло внутри от истомы.
— И что же ты предлагаешь, в связи с этим, Александр Христофорович?! — сглатывая невольную слюну, продолжил Его Помазанное Величество.
— Я считаю, мой Государь, что нам грех не использовать эти