Самым простым и наглядным примером отношений между хозяином и работниками может служить положение домашней прислуги. Предположим, что хозяин дома за ту плату, которую он дает, желает получить от своей прислуги только возможно большее количество работы. Он никогда не позволяет ей отдыхать, кормит и поселяет ее как нельзя хуже, и во всех отношениях доводит свои требования до тех крайних пределов, идя дальше которых, он лишился бы прислуги. Поступая так, он не нарушает справедливость в общепринятом значении этого слова. В силу договора все время и все силы прислуги принадлежат ему, и он ими пользуется. Границы и степень притеснения определяются практикой соседних хозяев, т. е. общепринятой нормой платы за работу домашней прислуги. Если последняя может получить лучшее место, она свободна сделать это, и хозяин может требовать за существующую рыночную плату только то количество труда, на какое прислуга согласится.
Такова точка зрения политической экономии, по мнению наиболее выдающихся представителей этой науки, утверждающих, что таким путем в среднем получается наибольшее количество труда от прислуги и наибольшая выгода для общества, а значит – наибольшая выгода и для прислуги.
Но в действительности это совсем не верно, и было бы, может быть, верно только в том случае, если бы прислуга была машиной, приводимой в движение паром, электричеством или другой измеримой силой. Но прислуга – это такая машина, движущей силой которой является душа; и значение этого особенного двигателя как величины неизмеримой и неизвестной, входит во все уравнения политической экономии и помимо ее ведома изменяет все результаты.
Наибольшее количество труда будет произведено этой своеобразной машиной не за плату, не под давлением известных прегрешений и не в силу нагревания, вызываемого топливом. Нет, наибольшее количество работы получится только тогда, когда побудительная сила, т. е. воля и дух человека, достигнет наибольшей мощи в силу своего собственного пламени, а именно – своих симпатий.
9
Действительно, может случится, как это часто и бывает, что у хозяина, человека смышленого и энергичного, набирается значительное количество механической работы под влиянием давления, направляемого сильной волей и мудрым руководством. И, наоборот, может оказаться, как это нередко и имеет место в действительности, что хозяин нерадив и слаб характером (хотя и добр по природе), и тогда работы получается очень мало и притом очень плохой, в силу того, что прислуга при слабо развитом чувстве признательности остается без всякого разумного руководства. Но как общее правило мы можем принять, что при известной доле энергии и смысла как хозяина, так и прислуги наилучшие материальные результаты получатся не при враждебных, а при добрых взаимных отношениях. Если хозяин вместо того, чтобы стараться получить возможно большее количество работы от прислуги будет стремиться к тому, чтобы условленная и необходимая работа была выгодна и благотворна для самой прислуги и чтобы ее интересы соблюдались всеми справедливыми и полезными для нее способами, то получится действительно наибольшее количество работы и притом вполне добросовестной. Заметьте, я говорю «вполне добросовестной», потому что работа прислуги не всегда и не неизбежно представляет то лучшее, что она может доставить своему хозяину, так как польза прислуги крайне разнообразна во всех отношениях: и в виде материальных услуг, и в виде ограждения интересов и доверия хозяина, и в радостной готовности воспользоваться всякой случайной возможностью, чтобы оказать ему посильную помощь.
И справедливость этого, в общем, нимало не опровергается тем, что люди нередко злоупотребляют снисходительностью и за доброту платят неблагодарностью. Если прислуга, с которой обращаются любезно, неблагодарна, то при нелюбезном обращении она будет мстительна; и человек, нечестно относящийся к либеральному хозяину, будет стараться еще больше вредить несправедливому.
10
Во всех случаях и по отношению ко всем лицам это бескорыстное обращение дает самые действенные и наилучшие результаты. Заметьте, что я рассматриваю здесь чувства симпатии исключительно как побудительную силу, а не как вещь желательную, благородную или хорошую в отвлеченном смысле. Я просто смотрю на них как на силу лишающую значения все обыкновенные расчеты политэкономов. Если бы они даже и пожелали ввести этот новый элемент в свои вычисления, то не имели бы никакой возможности воспользоваться им, так как эти чувства становятся истинной побудительной силой, только если неведомы все остальные мотивы и условия политической экономии. Относитесь хорошо к прислуге в расчете получить выгоду от ее благодарности, и вы получите заслуженное, т. е. ни малейшей благодарности и ни малейшей отплаты за вашу мнимую доброту. Но относитесь к ней хорошо без всяких экономических соображений, и вы достигните и благодарности, и пользы. И так во всем. «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее»[6].
11
Второй ясный и простой пример отношения хозяина к подчиненным представляют отношения, существующие между начальником полка и солдатами.
Предположим, что командир желает применять правила дисциплины так, чтобы при возможно меньшем для него беспокойстве полк был хорошо поставлен; при таком эгоистическом принципе он никакими мерами и способами не в состоянии будет развить полной энергии в своих подчиненных. Если он человек умный и с твердым характером, то может, как и в предыдущем примере, получить более выгодные результаты, чем глупый начальник при беспорядочной доброте. Но если мы предположим одинаковый здравый смысл и одинаковую твердость характера в обоих, то, бесспорно, командир, вступающий в наиболее непосредственные, личные, отношения со своими подчиненными, наиболее заботящийся об их интересах и наиболее ценящий их жизнь, вызвав симпатию к себе и доверие к своему характеру, разовьет в солдатах действительную энергию, недостижимую никакими другими средствами. Этот закон тем справедливее, чем большее количество людей он охватывает; известное приказание может быть успешно выполнено, хотя бы солдаты и не любили своего офицера, но редко выигрывалось сражение, если полки не любили своего генерала.
12
Переходя от этих простых примеров к более сложным отношениям, существующим между фабрикантом и его рабочими, мы при первом взгляде наталкиваемся на некоторые странные затруднения, проистекающие, по-видимому, из того, что нравственные элементы тут как бы не согреты душевной теплотой. Легко вообразить себе восторженную любовь солдата к своему полковнику, и не так легко представить себе восторженную любовь ткачей к владельцу фабрики. Кучка людей, соединившихся с целью грабежа (как горные кланы в былое время), может быть воодушевлена полнейшей любовью к своему предводителю, и каждый член ее может быть вполне готов положить за него свою жизнь. Но кучка людей, соединившаяся с целью законного производства и накопления, обыкновенно не воодушевлена такими чувствами, и никто из них ни в каком случае не питает желания пожертвовать своею жизнью ради спасения своего хозяина. И такая кажущаяся аномалия встречается здесь не только в нравственных отношениях, но и в других, соответствующих им. Слуга или солдат нанимается за определенную плату на определенный срок; но рабочие на фабрике – за плату, изменяющуюся соответственно спросу на его труд, причем ему постоянно грозит опасность остаться без работы и без куска хлеба в силу различных колебаний в производстве. А так как при этих случайностях никакое проявление симпатии не имеет места, а сказываться может только неистовая антипатия, то внимание наше должно быть обращено на два вопроса.
Первый вопрос состоит в том, насколько рабочая плата может быть установлена вне зависимости от колебаний спроса на труд. И второй – насколько возможно, чтобы рабочие всегда (независимо от положения производства и без увеличения или уменьшения количества рабочих рук) получали плату, при которой они чувствовали бы себя заинтересованными в благосостоянии своей фабрики, подобно прислуге в старинных семьях или, в esprit de corps, – солдатами, гордящимся своим полком.
13
Итак, первый вопрос, говорю я, состоит в том, чтобы определить, насколько рабочая плата может быть определена независимо от спроса на труд. Одним из курьезнейших фактов в истории человеческих заблуждений является отрицание со стороны политэкономов возможности такой определенной рабочей платы в то время, как во всех важнейших и во многих неважных областях труда здесь, на земле, она уже имеется в действительности. Мы не продаем с аукциона должности первого министра или епископа, и, как ни выгодна может быть симония, мы не предлагаем епархии тем духовным лицам, которые возьмутся служить за самую низкую плату или дадут самую высокую цену.