новому и весьма странному пути.
Серебровский оказался человеком, с которым можно иметь дело. Он точно знал, чего хочет, и обладал обширной информацией о золотодобыче на Аляске. Еще больше меня удивило, что он неплохо знаком и с моей биографией. Он сказал, что хочет увидеть как можно больше за возможно более короткий период времени, и был готов выделить на это столько денег, сколько понадобится. Я сказал, что лучше всего арендовать судно, так как золотые прииски в Юго-Восточной Аляске по большей части расположены неподалеку от воды. Он дал согласие, и мы отправились в путь.
Серебровский быстро завоевал мое уважение тем, что не гнушался тяжелой работы. Я высоко оцениваю собственную выносливость, но он никогда не прекращал работу раньше меня. Я добросовестно работал на него, сделав не меньше, чем для любого иностранца из тех, кого мне рекомендовали, как его. Я показал ему и рудники Джуно на Аляске, и разработку мелких жил, и драгирование. Я достал для него всю информацию, которая ему требовалась, об операциях на Аляске, из Горного управления и из частных источников. После дней, занятых осмотром, вечера он проводил над этими материалами.
В один из дней мы остановились в Ситке, которую Серебровский специально попросил включить в наше путешествие. Он хотел получить всю информацию о русских, живших в этом месте прежде, чем Соединенные Штаты купили Аляску. Я проводил его в старую русскую церковь, в которой сам до этого ни разу не был. Когда вышли священники, он заговорил с ними по-русски, и они начали долгую беседу, из которой я, разумеется, ни слова не понял. Но как мне показалось, Серебровский расспрашивал священников об истории этого места и современном русском населении.
Затем нас повели по церкви, и я стал ходить по ней, как по прииску, намного обогнав священников, которые нас сопровождали. Серебровский остановил меня, сказав, что я чуть было не совершил большой грех, ступив на особое место, куда можно только священникам. Он хорошо разбирался в церковных традициях, хотя был профессором в новой атеистической России.
Мы провели вместе несколько дней, и Серебровский начал зондировать почву о моем отношении к поездке в Россию с целью содействовать правительству в организации золотодобычи. Предложение застало меня врасплох. Я жил на Аляске с семьей уже четырнадцать лет, исключая то время, когда служил в авиации во время войны. Моя жена была из семьи с Аляски, так что жила здесь с детства. Я стал приезжать на Аляску на практику, еще когда учился, и первую самостоятельную работу получил здесь. Теперь в возрасте тридцати трех лет я управлял довольно крупной компанией и не видел причин быть чем-то недовольным.
Так я и сказал Серебровскому, но он все же принялся приводить мне аргументы, как обычно, тихим голосом. Нарисовал весьма оптимистичную картину русских золотых месторождений, которые, как он утверждал, едва ли не богатейшие в мире. По его описаниям, Сибирь и Казахстан, где располагались эти месторождения, во многом походили на Аляску. Он уверял меня, что после стольких лет жизни в северных краях я сразу почувствую себя там как дома. Советское правительство, пояснил он, до сих пор мало внимания уделяло золоту, но теперь в золотодобывающую промышленность решено направить людей и технику, внедрить самые современные технологии. Это неплохая возможность для американского горного инженера, намекнул он, сделать себе имя.
Только он ничего от меня не добился, даже когда под конец своего визита прямо предложил работу на условиях в высшей степени привлекательных. Какой смысл искать удачи в такой дикой неведомой стране, как Россия, когда мне прекрасно жилось на Аляске? Мне было известно, что некоторые американцы и Аляску считают дикой и спрашивают, как мы отваживаемся постоянно здесь жить; но Аляска для нас дом, а Россия – другой мир.
Однако Серебровский, похоже, твердо решил отправить меня в Россию и продолжал приводить все новые и новые доводы. Наконец однажды я прямо ему сказал:
– Мне не нравится обстановка у вас в стране. Мне не нравятся большевики, которые ею правят.
Он казался удивленным:
– Большевики не нравятся? А что с ними не так?
Я ответил:
– Судя по всему, у них есть привычка стрелять в людей, особенно в инженеров.
Серебровский улыбнулся и тихо сказал:
– Ну, я большевик уже много, много лет. Я вызываю у вас опасения?
Я испытал глубокое потрясение. У меня не было точного понимания, как должен выглядеть большевик, но уж точно не как этот уравновешенный человек и хороший профессионал. Мои познания о Советской России в то время были практически нулевыми; одно время я просматривал статьи в газетах и журналах, но из них явствовало, будто там творится непонятно что, и я отказался от чтения. Мои представления о большевиках были расплывчатыми, тем не менее у меня сложилось впечатление, что все они – кровожадные невежды; и после этого признания русского профессора я стал внимательнее присматриваться к нему.
Именно настороженность с моей стороны заставила мою память сохранить один эпизод. Инженер, показывая нам золотопромышленный рудник, предупредил Серебровского, чтобы тот держался подальше от лотков. Его манеры, такие сдержанные на протяжении всех дней нашего знакомства, вдруг переменились. Он вспыхнул, как римская свеча, и тихим напряженным голосом попросил меня сообщить нашему проводнику, что он и сам горный инженер и прекрасно знает, как себя вести в шахте. Внезапно он показался мне совсем другим человеком, властным, привыкшим к уважению.
Вспоминается еще один случай, который меня тогда удивил. Я организовал встречу Серебровского с главным управляющим рудника Джуно, одного из крупнейших в мире предприятий по добыче золота. Мы добрались туда ко времени обеденного перерыва и увидели управляющего выходящим из туннеля в рабочей одежде, заляпанной грязью.
Когда я представил его Серебровскому, тот выглядел растерянным. Он отвел меня в сторонку и спросил:
– Вы хотите сказать, что это главный управляющий?
Я ответил:
– Да, именно он.
Мы втроем пошли в столовую компании, чтобы пообедать. Выбрали себе еду и сели за один из длинных столов, на которых стояла еда, и взяли себе кто что хотел. Конечно, никакие столы ни для кого не были зарезервированы, и рядом с нами сидели простые горняки, они слушали нашу беседу и иногда вступали в разговор.
Этот эпизод произвел сильное впечатление на Серебровского; он после этого много со мной говорил: никак не мог осознать тот факт, что главный управляющий сел обедать со своими рабочими и это было чем-то само собой разумеющимся.
Я ничего из ряда вон выходящего в этом не увидел. Объяснил ему, что никаких