Читать интересную книгу Проклятый год - Джефф Карлсон

— Воды, — повторил тот. Но воды они как раз не захватили — вот досада!

Не успел гость подойти к костру, как его начали сотрясать судороги. Он корчился, стонал и хлопал руками по штанам. Прежде чем до них дошло, в чем дело, его прошиб кровавый понос.

Мэнни вскрикнул тоненьким голоском, как попавшая в силки птица. Кэм встретился взглядом с блестевшими в темноте глазами Сойера. Пока у прибывшего не обнаружились симптомы болезни, даже невзирая на лыжные очки и маску, еще можно было надеяться, что он принес с собой несколько доз наносыворотки нового поколения, способной защитить от заразы. Но теперь стало абсолютно ясно, что и незнакомца болезнь не обошла стороной.

О чуме они знали только то, что слышали по радио, вещавшему из Колорадо, да испытали на собственной шкуре. Сойер предполагал, что наночастицы были созданы как прототип некого медицинского препарата, призванного проделывать определенную работу внутри организма, другие считали — как оружие.

Какая теперь разница?

Микроскопические углеродные механизмы разлагали живую плоть теплокровных существ, превращая ее в новые смертоносные частицы.

Подобно супервирусу, они передавались от носителя к носителю и с физиологическими жидкостями, и воздушным путем. Как споры, могли подолгу пассивно пережидать в любом месте, не нуждаясь в живом организме, и погибали лишь в разреженной атмосфере. Техночума стремительно распространялась по планете, пока не истребила почти всех млекопитающих и птиц.

Когда человек или животное вдыхали инертные наночастицы, те проникали в кровоток, где пробуждались к жизни, накапливаясь главным образом в конечностях. Попадая в организм через поврежденные кожные покровы, они поначалу вызывали лишь местную инфекцию. Однако зараза быстро охватывала новые участки, упорно повторяя попытки проникнуть вглубь тканей. Если повреждения были невелики, раны, как правило, заживали, позволяя людям время от времени погружаться в невидимую бездну — делать набеги на соседнюю лыжную базу и даже дома и дачи чуть дальше в долине. Но если кто-либо слишком сильно слабел, он уже не мог одолеть обратный подъем в гору.

Возвращение в безопасную зону таило в себе новые напасти: миллионы обезвреженных наночастиц закупоривали кровеносные сосуды, отчего измученное тело охватывали внезапные конвульсии, начиналась тошнота, головные боли и кровавый понос. На глазах у Кэма одну женщину уложил на месте инсульт, троих — сердечный приступ, еще у одного обитателя вершины лопнуло глазное яблоко. При этом никто из несчастных не провел за пределами безопасного барьера больше шести часов.

Незнакомец же почти весь день бежал и карабкался по скалам ниже отметки трех тысяч метров. Теперь он практически впал в беспамятство. Даже ногами не перебирал, пока его тащили в лагерь.

А вот харчи у него явно были получше, чем у местных обитателей. Тело гостя оставалось мягким в местах, где у них выпирали тазовые кости да ребра.

В резком белом свете фонарика различались покрывавшие шею и руки незнакомца волдыри, из них сочилась кровь и бог весть что еще. Кэму вдруг показалось, что ему на лицо ветер сдувает пепел с кожи пришельца. Померещилось… К сожалению, никто из местных не разбирался даже в азах медицины. У них не было и простейших медикаментов — йода, аспирина. Кэм окончил обязательные для всех лыжных патрулей курсы первой помощи и длинными зимними вечерами предлагал передать свои знания любому желающему, но никто из них не решился бы резать по живому, даже при угрозе смерти от внутреннего кровоизлияния. Если незнакомца зацепило серьезно, теперь никто не взялся бы предугадать, выживет он или нет.

Кэм надеялся, что парнишка успеет рассказать, зачем пришел. Иначе, выходит, зря рисковал…

Собравшиеся у костра обитатели лагеря только путались под ногами и мешали. Прайс рявкнул приветствие, которое явно отрепетировал заранее:

— Мы все время жили одни! Но мы надеялись и ждали!

Шумливый придурок раньше работал риелтором и держал под контролем несколько объектов для аренды в здешних местах. Пустить пыль в глаза — это он умел, в остальном от него было мало проку.

— Дай человеку отдохнуть, — сказал Кэм. Джим немедленно схватил незнакомца за локоть и потянул за собой.

— Разумеется, разумеется. Я уступлю ему свою постель.

В этом была своя логика — избушка Прайса была ближе, но Кэм заподозрил, что тот не преминет извлечь из положения выгоду для себя, укрепить свое влияние. Мэнни явно пришел предупредить Кэма и Сойера по собственной инициативе, его никто не посылал. Если бы мальчишка не сбежал из их хижины, спасаясь от продолжавшейся всю зиму грызни с соседями по лежаку, они бы и сейчас дрыхли, ни о чем не подозревая. Кэм в который раз в душе порадовался, что у них были глаза и уши в лагере Прайса.

— Собрался прибиться к их стае? — пробурчал Сойер, когда Кэм двинулся вслед за остальными.

— Да нет. Парень теперь проспит целую вечность.

Его спутник кивнул головой, и Кэм вновь про себя подивился, насколько череп Сойера напоминает пулю. После того как тот зациклился на бритье и начал оскребать тупым старым лезвием и заточенным о гранитный валун ножом высокие скулы, оставляя от редеющих волос лишь жесткую, как наждак, щетину, в сравнении с ним даже юный Мэнни выглядел лохматым мужиком. Для человека, столь хорошо осведомленного о способах проникновения наночастиц в человеческий организм, Сойер иногда вел себя так, словно играл с судьбой в рулетку.

Кэм выдавил улыбку:

— Пошли греться.

Приятель бросил на него сердитый взгляд, потом посмотрел влево-вправо — не подслушивает ли кто.

Кэм не пытался догнать Сойера среди холодного лунного ландшафта. Не хватало еще ногу сломать. Да и говорить было не о чем — словами ничего не изменишь.

Сойер остановился перед дверью и поднял голову к небу. В вышине среди россыпи неподвижных звезд Кэм заметил белесую точку — спутник — и отвел взгляд.

Стены хижины напоминали толстое лоскутное одеяло. Всю работу выполнили с помощью молотков и двух бензопил лесной инспекции, других инструментов раздобыть не удалось. И все-таки домик выстоял под тяжестью снега и порывами ветра. Бортик вокруг дыры в крыше исправно предохранял очаг от осадков и выпускал наружу дым — если не весь, то хотя бы часть. Кэм целую неделю созерцал плоды групповых усилий с ревнивой гордостью, пока ее окончательно не подточило ощущение безысходного одиночества.

Когда они с Сойером ввалились в затхлую каморку, их встретили криками недовольства. Помещение шесть на три метра почти полностью занимали четыре широких лежака — плоские деревянные рамы, накрытые для мягкости одеялами. Между импровизированными кроватями на земляном полу едва умещались две ямы для хранения продовольствия, сложенный из камней очаг, груда дров, ночной горшок, фляги с водой, рюкзаки, незаконченная коробчатая ловушка для дичи и прочие снасти. В хижине ютились восемь немытых доходяг.

Эрин пробормотала «мне холодно», но Сойер прошел мимо, к огню, оставив ее на попечение товарища.

Кэм с удовольствием воспользовался возможностью отвлечься.

Они жадно впитывали пряное тепло тел друг друга, стараясь не нарушить неловким движением плотный защитный кокон из тонких, грязных одеял, заученно доводя партнера до экстаза. Сначала ее очередь. Как огрубели пальцы… Женщина вздернула таз, задвигала лобком вверх-вниз. Потом выцедила всю его влагу, позволяя держать себя за уши и совершать поступательные движения; несколько лишних граммов белковой массы — тоже пища.

В отличие от других, им хватало ума позаботиться, чтобы она не залетела, — в ход шли только руки и губы. Исключение сделали только восемь раз, когда Сойер нашел в шкафчике на лыжной базе початую коробку презервативов. Троица по сей день, сдвинув головы, шепотом вспоминала эти совокупления: мужчины нетерпеливые, истомившиеся, между ними — скользящая змейкой — гладкая и податливая Эрин.

Что было, то было: временами — и не так уж редко — сталкивались не две, а три пары рук. Но ничего, кроме рук. Другой отдушины у них не было. Если бы отцу Кэма сказали, чем тут занимается его сын, старик на веки вечные прекратил бы с ним разговаривать, но отец Кэма умер. Весь мир умер. Кому теперь какое дело?

И все-таки в бесконечные зимние дни, когда метель не позволяла высунуть носа за дверь, некоторые обитатели хижины, обычно те, что сами не могли найти себе пару, не отворачивались из скромности в сторону. Их ревность подпитывала гаденькие слухи — и это после всего, что Кэм и Сойер сделали для собратьев по несчастью.

— Мне больно, — с улыбкой пожаловалась Эрин.

В прошлом Эрин Д. Шиффлет-Кумбс наверняка была красавицей. Глаза что самоцветы, настоящие английские сапфиры. Кэм нередко упоенно фантазировал о том, как ее ножки и попка выглядели в теннисных шортах, дорогих юбках, мягких вязаных мини-платьях. Повстречай он свою спутницу раньше и пригласи домой на ужин, его отец надул бы щеки, как самец лягушки-быка, и весь вечер, больно тыкая сына в бок, выпытывал бы подробности.