class="p1">Да, мы не смогли найти дорогу… Ты была так молода, ребенок еще… Я любил в тебе все, чего не было в других, моя сказочная принцесса, и как я мог ожидать, что ты сможешь ориентироваться в этом мире, столь алчном во всем, что касается внешней оболочки, пропитанном обольщением, бескомпромиссном в своих ритуалах, но где я имел свое место и нравился себе? Я любил блистать, и мне это давалось легко, потому что я был одаренным: я слышал мелодию и тут же садился за рояль и воспроизводил ее на слух, со всеми нюансами; лишь единожды попробовав блюдо я мог воспроизвести всю его палитру, и даже улучшить его, совершенно не боясь спуститься на кухню под насмешливыми взглядами гостей, следовавших за мной… Я был в курсе последних вернисажей, в самом сердце художественных движений, сотрудничал с величайшими талантами для создания красивых этикеток для наших духов или их рекламы. Я всегда бежал на балет и не пропускал ни одной новой постановки. Из всего этого я в самом деле черпал вдохновение: зрением, вкусом, всеми своими чувствами я улавливал то, что питало мои творения, и работал неустанно.
Но ты… ты была воздухом леса, духом, бегущим на рассвете между туманами, жаворонком, а потом черным дроздом, чье пение ведет ото сна к реальности… строгим, неграненым драгоценным камнем, который сиял изнутри. Когда ты выходила на прогулки, все эти сущности стыдливо собирались в каждом движении твоего взгляда, а порой озорно проявлялись с краешков твоей улыбки, в уголках твоих глаз. Они не могли этого разглядеть, а меня раздражала их слепота, но в итоге я оправдывал их, несмотря ни на что… Я любил тебя, и хотел от тебя того, чем ты не была. А ты… будучи такой непорочной, ты ничего этого не понимала, и это меня еще больше, до такой степени раздражало, что мне хотелось разбить этот совершенный фарфор, заставить его упасть на землю и насильно смешать его с реальным миром.
У нас было мало времени, это правда. Всего полтора года. В итоге мы уже всего лишь пересекались, я ходил с одного приема на другой, может быть, и потому что хотел убежать от нашего союза, который никак не ладился. Два тела притягиваются друг к другу, но не могут слиться, и в конечном счете оказываются несовместимы. Ты уезжала подолгу к своим двоюродным братьям. Я ужасно завидовал твоему вольному полёту рядом с ними. Я знал, что, спускаясь по рекам на лодке и гуляя по лесам, ты наконец дышишь свободно. В то же время я и сам чувствовал облегчение, так как в это время мог вести свою жизнь так, как мне хотелось, ни о чем не задумываясь.
Вода этих нескольких месяцев просто утекла сквозь наши пальцы… а что же осталось? Остался наш сын, Эдуард, который был еще слишком мал, когда началась война.
Глава 2
Конец лета
Ида уютно устроилась в тепле своих воспоминаний. Она думает о тех последних месяцах перед войной.
То летом под Харьковом, в Короновке… Огромный дубовый лес, через него течет река Оскол. Бесконечный фруктовый сад. Захватывающие дух конные прогулки, и вечера у окна старого дома, из которого открывался вид на всю усадьбу, далекие горы, а ближе к наступлению ночи взору открывалось небо самых безумных цветов… Это было волшебно.
Кузина Лиза, ее муж и ее пятеро братьев, столько доброты и жизнерадостности!
Молодая женщина улыбнулась, вспомнив первый шаг сына. Разразилась гроза. Ребенок пока еще ползал. При ударе грома, охваченный паникой, он встал и сделал первый шаг, чтобы броситься в объятия матери. Ах, этот первый шаг!
Это были последние мгновения сладкой, беззаботной жизни. Ида закрывает глаза…
Конец июля 1914
Какое жаркое лето стояло в 1914 году! Перед рассветом Ида выскальзывает из дома без малейшего звука. Она пересекает парк и доходит до леса, стремительно углубляется в него. Девушка знает все тропинки и любит следовать за лунным светом, который прочерчивает путь ее шагов сквозь листву. Она переступает осторожно, чтобы не задеть ветки, так легко, что можно подумать, что она вовсе не касается земли. Доносится песня жаворонка, близится рассвет. Внезапно становится прохладнее, и она слышит шорох неподалеку. Ида останавливается. Нет, ничего, показалось. Она продолжает движение и вдруг замирает как вкопанная, когда пересекает путь кабана. Сильный, мускусный запах животного присутствует настолько явно, что, вероятно, и сам зверь не за горами. Молодая женщина продолжает свой путь, сердце колотится, уши прислушиваются. Одна за другой просыпаются птицы. Тень меркнет под бледным светом, цвета словно выходят из темноты и оживают. Ида останавливается и срывает несколько ягод ежевики, смакует их, чувствует каждую маленькую черную крупинку, щелкая языком по нёбу. Вдруг справа она чувствует движение. Ида медленно поворачивает голову.
На нее смотрит лань. Она идет по своему пути, олененок плетется за ней по пятам. Лань маленькая, но ноги кажутся такими длинными, такими стройными… Ида разглядывает изящный изгиб ее шеи, обращенные к ней большие уши, огромные черные глаза, устремленные на нее, вглядывающиеся ей в лицо! Девушка замирает. Лань тоже. Малыш подкрадывается к маме сзади, привлеченный листом, сверкающим в первых лучах восходящего солнца. Наконец лань опускает голову, берется за травинку, продолжая изучать краем глаза Иду, которая остается неподвижной. Она так близко. Животное поднимает голову, долго и напряженно смотрит на нее. Затем мирно уходит со своим олененком. Ида опускает руку с ежевикой на кончиках пальцев. Она дает тихому шагу лани и ее олененка запечатлеться в памяти как момент чистой свободы. Согретые мягким теплом первого утреннего солнца, цветы в тени смешивают свои ароматы с нежной влажностью подлеска. Ида наклоняется, срывает и целует этот букет ароматов.
Мысли о спокойствии и уверенности лани все еще будоражат ее ум, когда она добирается до двери дома. Кузены завтракают. На столе вкусная еда: малина и черная смородина из огорода, варенье, свежеиспеченный хлеб, кувшин сливочного молока, сыр… Подают чай. Ида с удовольствием откусывает кусочек сыра. Тетя нежно смотрит на девушку, замечает несколько веточек, зацепившихся за подол платья; в волосах запутался листок.
– Поедем кататься на велосипедах?
– Ида, что ты будешь играть на пианино?
– Куда делась партитура Шумана, которую ты привезла из Москвы?
Вдруг приносят телеграмму: она от Эрнеста. Ида встает, ее сердце чувствует неладное. Что могло случиться? Что-то с его матерью? Текст краток: «Всеобщая мобилизация в России. Скоро буду мобилизован. Возвращайся как можно скорее домой с Эдуардом, чтобы <я мог> увидеть вас перед отъездом».
Бумага выскальзывает из руки